Глава 2. Культура спора

Броское объявление дискуссионного клуба привлекло внимание старшеклассников. «Что значит быть современным? Подумай, приходи, выскажись!» — гласило оно. На заседании спорили долго, шумно и горячо. Разговор захватил всех. Еще бы! Ведь обсуждались

— Основы полемического мастерства •—

волнбвавшие всех вопросы: обязательно ли носить школьную форму, можно ли критиковать директора школы, оценивать работу учителей, допустимо ли свободное посещение занятий, поддерживать ли неформальные объединения, что значит быть принципиальным, честным и др. И хотя дискуссия вызвала большой интерес среди ее участников, она не была достаточно продуктивной. Ряд вопросов остался без ответа, многие ушли с прежним мнением, не все присутствующие до конца поняли друг друга, некоторые даже обиделись на своих товарищей.

Почему это произошло? Да потому, что юные полемисты не владели культурой спора. Они нарушали основные правила ведения дискуссии, не всегда могли обосновать свою точку зрения, опровергнуть мнение оппонента.

§1. О предмете спора

Предмета спора нет

В романе французского писателя-гуманиста Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» описывается тяжба между двумя вельможами. Одного из них, а именно истца, звали господином Лижизад, а другого, то есть ответчика, господином Пейвино. Как пишет автор, дело было темное и с юридической точки зрения настолько трудное, что парламентский суд так же свободно в нём разбирался, как в древневерхненемецком языке. Для решения вопроса по повелению короля были созваны на совещание четыре самых ученых члена разных французских парламентов, все наиболее видные профессора французских, английских и итальянских университетов, созван Высший совет. Сорок шесть недель заседали представительные ученые мужи, но так и не раскусили орешка и не смогли подвести дело ни под какую статью. Тогда было решено пригласить одного великого человека, магистра Пантагрюэля, поскольку после участия в публичных диспутах он был признан сверхученейшим человеком. Пантагрюэль согласился, но выдвинул свои условия. Он приказал сжечь все бумаги по делу. А их накопился такой воз, который «могла бы сдвинуть с места разве лишь четверка здоровенных ослов». И потребовал вызвать к нему обоих тяжущихся дворян, чтобы «послушать, как спорят между собой живые человеческие голоса». «Вот когда я их выслушаю, я вам изложу свое мнение без околичностей и уверток», — заявил Пантагрюэль. Так и сделали. Бумаги сожгли, и обоих дворян пригласили в суд. Каждый из них произнес речь, но понять, что послужило предметом их тяжбы, каковы доводы спорщиков, было совершенно невозможно. Судите сами. Лижизад начал следующим образом:

— Милостивый государь! Что одна из моих служанок отправилась на рынок продавать яйца — это сущая правда... Так вот, она должна была пройти расстояние между тропиками до зенита в шесть серебряных монет и несколько медяков, поелику Ри-фейские горы обнаружили в текущем году полнейшее бесплодие и не дали ни однога фальшивого камня по причине возмущения балагуров из-за распри между ахинеянами и мукомолами по поводу бунта швейцарцев, тьма-тьмущая которых собралась встречать Новый год, с тем чтобы после встречи, днем, накормить быков супом, ключи же от кладовых отдать девкам-судомойкам, — пусть, мол, те засыплют собакам овса.

Он продолжал говорить в том же духе и закончил

— На основании всего мною изложенного, милостивый государь, я настаиваю на том, чтобы ваше превосходительство высказало по этому поводу, как полагается, свое мнение с оплатой судебных издержек и возмещением проторей и убытков.

Наступила очередь произнести речь Пейвино:

— Милостивый государь и милостивые государи! Если бы неправду можно было так же легко различить и вынести о ней суждение категорическое, как легко заметить в молоке мух, то мир — четыре быка! — не был бы до такой степени изъеден крысами, как в наше время, и всякий приложил бы свое коварнейшим образом обглоданное ухо к земле, ибо хотя все, что противная сторона говорит по поводу формы и содержания factum'a, имеет оперение правды, со всем тем, милостивые государи, под горшком с розами таятся хитрость, плутовство, подвохи.

Должен ли я терпеть, чтобы, в то время, когда я ем себе суп по номинальной цене, не замышляя и не говоря ничего худого, в мой дом являлись морочить и забивать мне голову всякими соблазнительными танцами-плясами...

В заключение он сказал:

— На этом я заканчиваю и прошу, как и противная сторона, оплатить мне судебные издержки и возместить протори и убытки.

Пантагрюэль встал и, обратившись ко всем присутствующим председателям судов, советникам и докторам, спросил, что они думают по поводу доводов тяжущихся сторон. Ему ответили так: «Слышать-то мы, точно, слышали, да только ни черта не поняли». Все стали просить Пантагрюэля вынести приговор, какой ему только заблагорассудится. Тогда он снова уселся и объявил нижеследующий приговор:

— Имея в виду, приняв в соображение и всесторонне рассмотрев тяжбу между сеньорами Лижизад и Пейвино, суд постановляет:

Учитывая мелкую дрожь летучей мыши, храбро отклонившейся от летнего солнцестояния, дабы поухаживать за небылицами, коим с помощью пешки удалось сделать шах и мат благодаря злым обидам светобоящихся ночных птиц, обитающих в римском климате с распятьем на коне, самостоятельно натягивая арбалет, истец имел полное право приконопа-тить галион, который надувала служанка, — одна нога здесь, другая там, — выдавая ему, отличающемуся совестью неподкупною, в ввде возмещения столько же чечевичных семечек, сколько шерстинок у восемнадцати коров, и такое же точно количество — мастеру хитрого плетенья.

...Будьте же снова друзьями, без оплаты издержек, и на этом судебное заседание закрывается.

И истец, и ответчик остались довольны таким решением суда и после объявления приговора удалились.

Читая эти отрывки из романа, вы, вероятно, не раз улыбались и недоуменно пожимали плечами. Ведь даже при очень внимательном чтении невозможно уловить, из-за чего же идет тяжба между героями, что послужило причиной их обращения в суд, что является предметом спора. Совершенно очевидно, что единая тема разговора отсутствует. Каждый исполняет свою партию, не вникая в суть утверждений своего оппонента и вообще не слушая его. И истец, и ответчик говорят очень туманно, запутанно, с какими-то непонятными намеками. В их речи нет внутренней логики, поэтому трудно проследить за ходом их рассуждений.

В приведенных отрывках дается блестящая пародия на схоластические средневековые споры. Конечно, это художественное произведение и многое здесь преувеличено. Но подобные беспредметные споры порой приходится наблюдать и в жизни. Нередко спорящие, не определив предмета спора, опровергают один другого, не соглашаются друг с другом, употребляют неточные слова для выражения собственной точки зрения. Каждый участник развивает свою мысль, не соотнося ее с тем, что говорят другие.

Выделить предмет спора

Всякий спор будет успешным лишь в том случае, если четко выделен его предмет. Это — важнейшее требование культуры спора. В «Словаре русского языка» С. И. Ожегова одно из значений слова предмет определено так: «То, на что направлена мысль, что составляет ее содержание или на что направлено какое-нибудь действие». Предмет спора — это те положения, суждения, которые подлежат обсуждению путем обмена различных точек зрения, сопоставления разных мнений.

Предмет спора должен сразу же обозначаться полемизирующими сторонами. Нередко он уточняется в ходе самой дискуссии, а порой может появиться и во время обсуждения какой-либо проблемы. Во время разговора спор может переходить с одного предмета на другой. Важно, чтобы спорщики каждый раз ясно представляли себе, что же является предметом их разногласий.

Проанализируем спор, описанный А. П. Чеховым в рассказе «Моя жизнь» (рассказ -провинциала). В один из воскресных дней к герою рассказа, молодому человеку по имени Мисаил Алексеевич, неожиданно приехал доктор Благово. Между ними завязалась оживленная беседа. Речь зашла о физическом труде. Молодой человек высказал мысль о том, что необходимо, чтобы все — и сильные и слабые, богатые и бедные — равномерно участвовали в борьбе за существование, каждый сам за себя, а в этом отношении нет лучшего нивелирующего средства, как физический труд, в качестве общей, для всех обязательной повинности. Его собеседник уточняет высказанное: «Стало быть, по-вашему, физическим трудом должны заниматься все без исключения?» Суждение «является ли физический труд обязательно для всех или нет» и стало предметом спора. При обсуждении данного вопроса доктор Благово высказал сомнение, не будет ли физический труд угрожать прогрессу. И здесь у участников разговора обнаружились расхождения в понимании сущности прогресса, его предела. Спор стал еще более жарким.

— В чем же опасность? — спросил я.— Ведь прогресс — в делах любви, в исполнении нравственного закона. Если вы никого не порабощаете, никому не в тягость, то какого вам нужно еще прогресса?

— Но позвольте! — вдруг вспылил Благово, вставая.— Но позвольте! Если улитка в своей раковине занимается личным самосовершенствованием и ковыряется в нравственном законе, то вы это называете прогрессом?

— Почему же — ковыряется? — обиделся я.— Если вы не заставляете своих ближних кормить вас, одевать, возить, защищать вас от врагов, то в жизни, которая вся построена на рабстве, разве это не прогресс? По-моему, это прогресс самый настоящий и, пожалуй, единственно возможный и нужный для человека.

— Пределы общечеловеческого, мирового прогресса в бесконечности, и говорить о каком-то «возможном» прогрессе, ограниченном нашими нуждами или временными воззрениями, это, извините, даже странно.

— Если пределы прогресса в бесконечности, как вы говорите, то, значит, цели его неопределенны, — сказал я.— Жить и не знать определенно, для чего живешь!

— Пусть! Но это «не знать» не так скучно, как ваше «знать». Я иду по лестнице, которая называется прогрессом, цивилизацией, культурой, иду и иду, не зная определенно, куда иду, но, право, ради одной этой чудесной лестницы стоит жить; а вы знаете, ради чего живете — ради того, чтобы одни не порабощали других, чтобы художник и тот, кто растирает для него краски, обедали одинаково. Но ведь это мещанская, кухонная, серая сторона жизни, и для нее одной жить — неужели не противно?..

Что же произошло в этом споре? Герои рассказа вначале спорили о физическом труде, обязательном для всех. Но когда в качестве довода против обязательности труда была выдвинута идея угрозы прогрессу, предмет спора изменился. Стали спорить о прогрессе.

Подобная ситуация в споре случается нередко. Порой спорящие, не закончив разговора об основном предмете, переходят ко второму, а от него к третьему и т. д. В конце концов спор так далеко уклоняется от главного предмета, что сами спорщики не могут вспомнить, с чего, собственно, начался спор, из-за чего сыр-бор загоре лся. Особенно часто с этим приходится сталкиваться в бытовых спорах. Вспомните домашние споры, словесные «бои» на переменах. Вероятно, не раз случалось, что первоначальный предмет спора начисто забывался, разговор переходил на совсем другие темы.

Не потерять предмет спора

Полемистам необходимо соблюдать важное правило — не упускать из виду главных положений, из-за которых ведется спор, не терять предмета спора в пылу полемических рассуждений. Если не придерживаться этого правила, в споре может произойти нечто подобное тому, что случилось на лекции чеховского героя в рассказе «О вреде табака».

Иван Иванович Нюхин, муж своей жены, содержательницы музыкальной школы и женского пансиона, сразу четко определил тему выступления:

— Предметом сегодняшней моей лекции я избрал, так сказать, вред, который приносит человечеству потребление табаку.

Но вскоре лектор забывает об этом. Начав объяснять, из каких веществ состоит никотин, оратор стал вдруг рассказывать о своей болезни:

— Когда я читаю лекцию, то обыкновенно подмигиваю правым глазом, но вы не обращайте внимания; это от волнения. Я очень нервный человек, вообще говоря, а глазом начал подмигивать в 1889 году 13-го сентября, в тот самый день, когда у моей жены родилась, некоторым образом, четвертая дочь Варвара.

Несколько раз выступающий делал попытки вернуться к теме лекции: «Впрочем (поглядев на часы), ввиду недостатка времени, не станем отклоняться от предмета лекции»; «Но однако (смотрит на часы), мы заболтались и несколько уклонились от темы. Будем продолжать». И опять начинал говорить о другом:

— Между прочим, я забыл сказать вам, что в музыкальной школе моей жены, кроме заведования хозяйством, на мне лежит еще преподавание математики, физики, химии, географии, истории, сольфеджио, литературы и прочее...

Лектор рассказал слушателям и о том, почему его дочери так долго не выходят замуж, высказал им свое заветное желание порвать с этой дрянной, пошлой жизнью. Как видите, герой говорит обо всем, только не о предмете своей лекции.

Нельзя забывать, что порой одна из сторон, участвующих в полемике, совершенно сознательно, в определенных целях уводит своих оппонентов от обсуждаемой проблемы. К этому приему прибегают, когда хотят ввести в заблуждение участников спора, отвлечь от решения злободневных задач, повлиять на формирование общественного мнения. Нередко этим способом пользуются идеологические противники.

Чтобы не потерять предмета спора, не дать возможности увести себя в сторону от решения основного вопроса, чтобы обсуждение спорной проблемы было плодотворным и результативным, чтобы спор не превратился в пустую говорильню, полемисты должны хорошо знать предмет спора, разбираться в поставленных задачах, тонкостях дела, быть эрудированными и компетентными. В противном случае легко оказаться в положении карася-идеалиста из сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина. Карась рассуждает о добре и зле, о мировой гармонии, о прогрессе, но не знает самых элементарных вещей, что такое уха, кто такие щуки:

— А тебе, видно, не все равно, каким способом в уху попасть?

— В какую такую уху? — удивлялся карась.

— Ах, прах тебя побери! Карасем зовется, а об ухе не слыхал!