3. В «Калебе Вильямсе» Годвин оставался на почве реальных общественных

отношений и писал о людях и нравах своей страны и

своей эпохи.

В следующем романе — «Сент-Леон, повесть из жизни XVI столетия» —писатель

сознательно выходит за рамки реального жизненного правдоподобия.

В своем роде и здесь перед нами опять, как и в «Калебе Вильямсе

», роман-робинзонада, но робинзонада более фантастическая,

действие которой развертывается, повинуясь- не только повседневным

законам жизни, но и магическим законам волшебства. На

«Сент-Леоне» лежит печать родства с «готическими» романами того

времени.

Герой романа, французский аристократ Режинальд Сент-Леон,

разорившийся из-за пагубной страсти к азартной игре, становится

обладателем тайны философского камня.

Трагическая ирония судьбы — мотив, столь характерный вообще для романтического

искусства,— обращает преимущества Сент-Леона в источник неисчислимых бед.

В «Сент-Леоне» Годвин оспаривает два социально-философских

заблуждения.

Первое из них — тот рационалистический индивидуализм, которому

он сам еще недавно заплатил дань в «Исследовании о политической

справедливости».

Второе - это вопрос о власти золота и о социальной роли денег

в широком смысле слова, как символа отношений между людьми

в буржуазном обществе.

Так опровергает Годвин в «Сент-Леоне» иллюзии относительно

безграничных преимуществ капиталистического прогресса над феодальным

общественным строем; а вместе с тем, как мы уже видели,

он осуждает теперь и «крайности» своего рационалистического индивидуализма,

запечатленные в «Исследовании о политической

справедливости».

«Сент-Леон» в этом смысле был своеобразным памятником идейной

самокритики просветительского гуманизма, идеалы которого

оказывались несбыточными химерами в Европе, отданной во власть

контрреволюционного террора, кровопролитных захватнических

войн и хищнического чистогана.

В «Сент-Леоне» было много автобиографического.

«Сент-Леон» нельзя рассматривать как простой гибрид традиций

готического «романа ужасов» и философского романа Просвещения.

Это было произведение, в котором отразилась и личная

драма Годвина, и общий кризис европейского Просвещения в годы, непосредственно последовавшие за победой Термидора во Франции и волной реакции в Англии. Годвин осуждает здесь

те принципы рационалистического индивидуализма, которые

он развивал столь решительно, не сомневаясь в их практической

осуществимости, в своем философском трактате. Более того, он

берет здесь под сомнение самые попытки человеколюбивого служения людям на просветительский лад.

В «Сент-Леоне» можно заметить немало романтических черт. Характерен в этом отношении сам образ главного героя.

Сюжет романа строится так, что у читателя возникает представление

о жребии вечного одиночества, заранее таинственно предуготованном Сент-Леону.

4. В романе «Флитвуд, или новый человек чувства» Годвин продолжает пересмотр

своей прежней индивидуалистической этики, вовлекая вместе

с тем в орбиту своего романа принципы сентиментализма, подвергаемые

им полемической переоценке.

Изложение идет от первого лица. Казимир Флитвуд, герой романа, рассказывающий о своих злоключениях.

Пример Флитвуда, по мысли Годвина, должен показать читателю,

к каким чудовищным последствиям может привести неумеренная,

доведенная до крайности чувствительность, отчуждающая

человека от общества и разрушающая его собственную душу,

превращая его в конце концов в палача и мучителя и по отношению

к самым близким ему людям, и по отношению к самому себе.

«Флитвуд» безусловно не был реалистическим романом.

«Флитвуд» хаотичен по своей композиции. Интерес

читателя раздваивается между двумя центрами книги: один

из них сосредоточен в образе швейцарского патриарха-мудреца

Гильома Руффиньи, который тщетно пытается вернуть героя

романа, замкнувшегося в своем одиночестве, к разумной общительной

жизни. Другой центр сосредоточен в образе самого Флитвуда,

который приковывает к себе внимание с особой силой в

заключительных, наиболее драматичных, но и наиболее невероятных

главах книги.

«Флитвуд» сохраняет еще многие приметы просветительского

романа нравов и воспитания. Но вместе с тем и здесь

проявляются черты романтического повествования.

В известном смысле «Флитвуд, или новый человек чувства»

заключал в себе предостережение сторонникам сентиментализма.

Гневные картины индустриальной эксплуатации, нарисованные

в романе, заставляют вспомнить размышления Годвина о пагубности

и безнравственности частной собственности, высказанные

в «Исследовании о политической справедливости», и показывают,

что писатель по-прежнему верен своей непримиримой позиции

врага имущественного неравенства.

Годвин пересматривает здесь некоторые

из представлений, высказанных в его философском трактате

В частности, это относится опять-таки к вопросу о семье и личных

привязанностях.

Одно из главных заблуждений Флитвуда, за которое он поплатился

такой дорогой ценой, заключалось в недооценке прочных

семейных связей и в недоверии к близким ему людям.

К судьбе «одинокого индивида» Годвин возвращается снова,

но в несколько ином плане, в своем следующем романе «Ман-

девиль».

5. Четвертый роман Годвина — «Мандевиль, история из жизни Англии

X V I I столетия» вышел в 1817 г. и по времени принадлежит, таким

образом, к романтическому периоду английской литературы.

Здесь сохраняются еще многие отголоски просветительских взглядов

автора, проявляющиеся в трактовке взаимоотношений характера

и среды, зависимости личности от воспитания и т. д. Но преобладают

в романе новые стороны творчества Годвина.

Это по преимуществу роман «интроспективный». Пламя страстей, сжигающее душу, бури, бушующие в одиноком

и больном человеческом сознании, размывая шаткие устои

здравого смысла, вздымая с темного, илистого дна нечистые помыслы

и устрашающие видения...— вот что становится здесь предметом

изображения.

Перед нами, с одной стороны, социальная история, а с другой — своего рода история болезни,

психологический этюд, выказывающий незаурядную проницательность

Годвина в исследовании темных сторон человеческой души.

«Мандевиль» снова возвращает читателей

к постоянно занимавшей автора проблеме одиночества человека.

На этот раз эта проблема рассматривается по преимуществу в

психологическом плане, а не в плане социальном («Калеб Вильяме

») или социально-философском («Сент-Леон»). Правда социально-исторический момент присутствует и

в «Мандевиле».

Но художественная сила и выразительность

романа связаны по преимуществу с интроспективным анализом

постепенного разъедающего и отравляющего воздействия пагубных

себялюбивых страстей на сознание человека, разум которого недостаточно устойчив, чтобы сопротивляться им. «Мандевиль» —это до некоторой степени этюд безумия, которое, как уродливый

цветок, выросло из эгоцентрического индивидуализма, возведенного

в абсолют. Сам рассказчик, передавая события прошлого,

ловит себя на том, что переходит от выражения сознательных

мыслей и чувств — к маниакальному бреду; периоды просветления

становятся все короче, периоды душевного мрака — все длительней

и опасней. Роковая развязка, уготованная герою, выношена

в сущности в его душе, хотя вещественный знак ее — зловещий

шрам на лице Мандевиля — и нанесен чужой рукой. Духовный

крах героя — его собственное дело; он — нравственный самоубийца.