Методы эксплуатации. Ритуализация трудового процесса

Как испанские документы, так и данные археологии оставляют впечатление, что по крайней мере до начала XVI века инкское государство все еще было богато и его военное ведомство и бюрократический аппарат еще не успели поглотить резервные ресурсы и нару­шить хозяйственный баланс страны. Дело здесь даже не в тоннах золота, долго копившегося во дворцах и храмах и в итоге попавшего в руки испанцев, и не в складах, набитых роскошной материей кумби, ко­торую отступавшие перед Писарро инкские военачаль­ники успели спалить. Видимые свидетельства остава­вшегося у империи запаса прочности более всего можно усмотреть в методах, применявшихся для обеспечения покорности населения. Многие специалисты считают, что здесь инки во многом еще полагались не на голое принуждение, не на открытую грубую силу, а на ха­рактерный преимущественно для вождеств традицион­ный порядок, при котором согласие работников на от­чуждение продуктов их труда обеспечивается устрой­ством для них в ответ коллективных пиршеств и зрелищ. Обработка храмовых и государственных полей обставлялась в виде праздничного действа, во время которого выполнение практических задач переплеталось в нерасторжимое целое с ритуалом. Отголоски подобной практики в некоторых районах Перу сохранялись вплоть до XX века. Обрядовую форму имела прежде всего очистка оросительных каналов от накопившихся за год песка и ила. Этим обеспечивались своевремен­ность и добросовестность проведения этих важнейших для устойчивого благополучия земледельцев работ.

Так же как и в древних культурах Востока, прави­тели и вожди в доиспанском Перу открывали полевые работы, самолично взрыхляя землю и первыми бросая в нее семена. Сообщения хроник на этот счет подтвержда­ет исследованная в 40-х годах на побережье Перу моги­ла «воина-жреца» (культура мочика), которая содержала предметы, символизировавшие разные аспекты власти местного иерарха. Помимо жезла и ритуальной палицы, там оказалась землекопалка с фигурным навершием. Навершие изображало божество, с которым, судя по оде­жде и позе, отождествлялся сам погребенный. Предоста­вляя руководителю право начинать сев, члены общины, очевидно, верили, что тем самым обеспечивают должное плодородие земли и обильный урожай. В Тауантинсуйю любой земледельческий труд, а работа на царских и храмовых землях в особенности, еще оставался отчасти священнодействием, а Великий Инка — первым жрецом. Отказ от исполнения повинностей в такой обстановке был возможен практически лишь в том случае, если ставилась под сомнение законность и сакральность вла­сти конкретного лидера. Система в целом оставалась незыблемой, ибо в конкретных условиях древнего Перу не имела альтернативы. Однако необходимой предпосы­лкой поддержания подобных общественных основ явля­ется достаточная хозяйственная эффективность и ста­бильность, при которой каждой крестьянской семье до­статочно надежно обеспечивается прожиточный минимум. При инках это условие, судя по всему, соб­людалось и еще не успело сделаться невыполнимым.

Иногда трудно определить, где в инкском обществе кончалась уходившая в первобытность традиция, а где начиналось умелое использование «моральных», иначе говоря, дешевых стимулов увеличения объема продукта, отчуждаемого в пользу центральных властей. Один из хронистов, например, сообщает, что инки считали опти­мальным деление каждой провинции на две, а не три более мелкие административные единицы, ибо так было легче организовать трудовое соревнование между их на­селением. Проверяющие же его итоги чиновники назна­чались из числа жителей противоположной половины, что затрудняло их подкуп.⁵⁶

Одним из самых крупных провинциальных центров на севере горного Перу был, как уже говорилось, Уануко Пампа. По словам Сьеса де Леона, его «обслуживало» более 30 тысяч окрестных индейцев (для сравнения от­метим, что в Хатун Хаухе это число составляло лишь 8—9 тысяч). Разведочные работы среди руин показали, что одновременно в городе проживало 12—15 тысяч че­ловек.

Археологи обнаружили на городище Уануко Пампа остатки огромных кухонь, расположенных по периметру двух площадей. Судя по осколкам нескольких тысяч сосудов на соответствующих участках варили чичу — пи­тательный ферментированный напиток из кукурузы. Время от времени в Уануко устраивались, очевидно, пиршества, в которых одновременно могли принимать участие несколько сот и даже тысяч человек. Здесь надо иметь в виду, что в горных районах Анд кукуруза в отличие от картофеля не является общедоступным про­дуктом, в окрестностях же Уануко — на высоте 4 км и более — она определенно расти не могла. Поэтому обес­печение работников чичей следует рассматривать как достаточно серьезную услугу со стороны государства по отношению к своим подданным. Раскопки в области Уанка, например, прямо показывают, что после появления инков местные крестьяне стали потреблять боль­ше кукурузы и мяса, нежели раньше. При этом, судя по изучению костных останков людей, лучше питаться стали мужчины, а женщины по-прежнему недоедали. Объяснить это можно тем, что только мужчины обычно участвовали в коллективных пиршествах, как во время призыва на работы в город, так — и ближе к дому — в дни обработки государственных полей и по другим слу­чаям.⁵³

Собиравшимся в Уануко людям предлагали не толь­ко чичу, но и нечто еще более волнующее — право участия в пышных церемониях, которые изредка со­вершались, возможно, под руководством самого боже­ственного Сапа Инки. Два больших здания рядом с участком для приготовления чичи признаны вероятной местной резиденцией Инки, в которой тот останавли­вался во время своих путешествий по стране. На пря­моугольной центральной площади города, способной вместить десятки тысяч людей, находилось напомина­ющее трибуну возвышение. Расположение его и кон­струкция выдают в нем «усну» — особое место, с ко­торого Инка должен был обращаться с молитвой к Солнцу, место, где он совершал ритуальные возлияния и откуда руководил церемониями и парадами.⁵⁸ Усну, вероятно, имелись во всех провинциальных столицах. Особенно впечатляюще выглядит подобная хорошо со­хранившаяся трибуна-алтарь в Вилькас (юго-восточнее Аякучо) — городе, считавшемся, как уже говорилось, географическим центром Тауантинсуйю.

Часть археологов, ведших раскопки в Уануко и ожи­давших найти здесь явные следы деятельности военно-бюрократической машины, нещадно угнетающей беспра­вных тружеников, по завершении работ впали в другую крайность и стали чрезмерно подчеркивать патриархаль­ность и мирный архаизм во взаимоотношениях верхов и низов инкского государства. Много внимания, например, обращается на отсутствие в Уануко военных казарм. Однако сами же авторы соответствующих публикаций признают, что пребывание в городе постоянного гарни­зона могло не оставить однозначных следов. Кроме того, войскам было достаточно находиться в полевом лагере в окрестностях города, чтобы напоминать населению о своем вполне реальном присутствии. Показательно, что в Новом Куско (Инка Уаси), игравшем роль опорного пункта действующей армии, тоже обнаружено много хранилищ, но опять-таки не удалось найти следы казарм.⁵⁹ По-видимому, инкская традиция не предусмат­ривала обязательное размещение значительных контингентов военнослужащих непосредственно в городах.

Что же до массовых пиршеств в Уануко, то на них, как предполагается, приглашали работников, отбывав­ших миту, — скорее всего тех, кто, закончив свой срок, отправлялся домой. Конечно, такая практика не вполне типична для обществ с выраженными сословно-классовыми барьерами и выглядит до некоторой степени арха­измом, пережитком первобытности. Однако в контексте характерных для инков социально-хозяйственных отно­шений она кажется во всяком случае разумной. Поощ­рить работников пару раз в году, созывая на почетный праздник, было гораздо дешевле, чем допустить их к участию в распределении престижных ценностей, и безопаснее, чем оставить вовсе без вознаграждения. В повседневной же обстановке повиновение трудового пе­рсонала обеспечивалось скорее всего тем же бесчислен­ное множество раз опробованным способом, что и в лю­бых обществах, основанных на внеэкономическом при­нуждении к труду — наказанием. Там, где моральные стимулы переставали действовать, главы сотен и тысяч домохозяйств имели возможность наказать или поощ­рить подчиненных при распределении повинностей — од­них отрядив для исполнения тяжелой и неприятной, а других — для легкой работы или службы. Хотя общества, пусть широко и не использующие в полном смысле сло­ва рабский труд, но тем не менее оставляющие своим членам лишь возможность выбора между плохим и ху­дшим, во всемирно-историческом плане продемонстриро­вали свою ущербность, их нельзя назвать полностью нежизнеспособными. При отсутствии мощного внешнего воздействия требуется порой весьма значительный про­межуток времени, прежде чем социально-хозяйственная и культурная деградация становится вполне очевидной. Однако обязательным условием функционирования по­добных систем является коллективная ответствен­ность, круговая порука. Поскольку у инков общая пла­новая норма для каждого подразделения работников спу­скалась сверху, уклонившийся от несения повинности тем самым перекладывал ее на плечи соседей, а это превращало всех членов общины в надсмотрщиков друг за другом. До тех пор пока норма эксплуатации не переходила известный предел, а общинная организация еще сохранялась, такая система функционировала без­отказно. Опасны были либо резкое падение уровня бла­госостояния народа, либо распад общинных связей. Пе­рвого, по-видимому, старались не допускать, раздавая в случае экстраординарных бедствий продовольствие с го­сударственных складов — они, как мы знаем, еще не бы­ли хронически пусты — и подкармливая вдов, сирот и других неимущих (по крайней мере в хрониках описы­ваются подобные благодеяния от лица инкской админи­страции). Чтобы уберечься от второй угрозы — ослабле­ния и распада общинных связей — государство карало бродяг (т. е. лиц без определенного санкционированного места жительства и рода занятий) и старалось всеми силами прикрепить людей к земле и к месту работы. Не будет ошибкой добавить, что сходную политику — где более, где менее последовательно и чаще, конечно, де­лая упор скорее на закрепощении, нежели на поддержа­нии относительного экономического благосостояния масс, — осуществляли правители всех мировых империй. Между исследователями, оценивающими зрелость инкского общества в плане развитости в нем классовых отношений и форм управления, свойственных государ­ству, нет полного единодушия. Противоречия среди спе­циалистов отчасти обусловлены состоянием и характе­ром наших источников, как письменных, так и археоло­гических. В них спрессована информация о разных периодах жизни империи, положение в которой с каж­дым десятилетием менялось. Инкской общественно-госу­дарственной системе нельзя отказать в динамичности: в свою эпоху застоя империя едва лишь успела вступить. Не следует забывать, что в сложившемся виде она про­существовала менее полувека и рухнула под объединен­ным воздействием внешней агрессии и причин внутреннего порядка. Период до воцарения Уайна Капака пра­вомерно назвать героическим: империя вела напряжен­ные войны, расширяла свою территорию, как границы, так и отношения внутри государства еще не установи­лись. Поэтому и жертвы, которые в этих условиях было готово и могло приносить население, и вознаграждение, следовавшее после каждой очередной победы, оценива­лись иной, чем в мирные времена, исключительной мер­кой. Планомерное хозяйственное строительство развер­нулось в инкской империи лишь с 1490-х годов. Раз­горевшееся после смерти Уайна Капака противоборство между сторонниками двух претендентов на престол — Уаскара и Атауальпы — внесло новый оттенок в социаль­ные отношения. Если бы вслед за этим не явились ис­панцы, а индейцы Анд и дальше сохранили бы свою прежнюю имперскую государственность, она неизбежно стала бы иной, нежели в предшествующие между усоби­це годы. Жестокость и решительность, с какими своди­лись счеты в этой династической распре, превращение созданной для внешних завоеваний армии во внутренние войска скорее всего привели бы затем — особенно при сокращении государственного резерва продуктов жизне­обеспечения и нарастания экономических трудностей — и к более активному использованию силы при отчужде­нии продукта от его непосредственных производителей. Здесь могли бы оказаться подорванными идеологические основы империи, что привело бы ее к глубокому кризи­су.

В следующей главе мы рассмотрим некоторые из этих основ и познакомимся с рядом особенностей духо­вной культуры древних перуанцев.