4. Личность в историческом процессе.
Исторический процесс - временная последовательность сменяющих друг друга событий, которые явились результатом деятельности многих поколений людей.
На развитие исторического процесса влияет множество факторов, среди которых немаловажную роль играет человек. Человек - это субъект исторической динамики, способный влиять на происходящие события посредством своей общественной деятельности. Роль человека в истории особенно возрастает, если он имеет непосредственное отношение к власти.
Прежде всего, таковыми традиционно считают тех, кто осуществляет власть (монархов, президентов и т.д.). Однако кроме них большое влияние на развитие общества и его самосознания оказывают великие ученые и деятели культуры и искусства. Поэтому, в зависимости от конкретной исторической ситуации и их вклада в исторический процесс, они также могут быть отнесены к историческим личностям.
До середины XIX в. большинство исследователей социальных процессов были склонны трактовать исторические события как результат деятельности выдающихся исторических личностей. Сообразно этому подходу все события «периодизировались» по времени правления того или иного лидера, имя которого выступало в качестве идентификационного маркера таких субъектов, как государство, движение или организация. В европейской традиции эта концепция берёт начало от мифологического подхода к историческим событиям, где героям уделялось главное место. В дальнейшем героев заменили вожди и цари, что нашло своё выражение в периодизации социального развития по годам правления. В первой половине XIX в «концепцию героев» активно развивал Т.Карлейль. Опираясь на учение И.Г.Фихте об активной деятельности субъекта, как творческом начале мира, Т.Карлейль приписывал им все социально значимые изменения исторического процесса. Но мода на карлейлевский детерминизм, в основе которого была идея полной ответственности личности за содеянное, к середине XIX века сильно поблекла. Сторонники позитивизма и марксизма приложили массу усилий, чтобы развенчать подобные концепции. В ходе этого процесса (который не закончен и по сию пору) осуществляется постепенный переход жанра жизнеописания героев из раздела истории в раздел исторических биографий.
Этот процесс (исчезновения героев) явился своеобразным показателем социализации или даже социологизации современного социального познания.
Сложно отдать предпочтение ни тому, ни другому подходу. История идентификации исторических субъектов, свидетельствует о том, что их само- и иноназвание, как на традиционном, так и на научном уровне, зависела и зависит не только от надличностного фактора, но и от личности. Например – распространившееся далеко на восток греко-македонское государство называют державой Александра и по сей день. В литературе редко встречается обозначение Англии середины XVII века, как республики. Многие вообще не подозревают, что Англия когда-то была республикой. А вот Англия времён протектората или диктатуры Кромвеля – идентификация значительно более известная. Да и наше время даёт основание для подобных, часто встречаемых как ненаучной, так и в научной сфере, «личностных» идентификаций. Они подчас сообщают такой оттенок, который нюансирует исторический субъект значительно тоньше, нежели надличностное, пусть даже и официальное название. Например, идентификация «маоистский Китай» говорит значительно больше, чем Китайская Народная Республика до 1976 г. Можно приводить и массу других примеров на эту тему – «николаевская Россия», «викторианская Англия» и т.д. С другой стороны, никому не приходило в голову идентифицировать США периода 1933-1945 гг «рузвельтовской Америкой». Объяснение этого, вероятно, заключается в степени воздействия личности на социум. Иными словами рузвельтовская политика (и, в частности, Новый курс) не стала для США такой новостью, которая перевернула бы прежние представления населения о нормах и ценностях социальных процессов. С другой стороны, она не продолжалась настолько долго, чтобы о ней осталась «эпохальная» память. Вследствие чего идентификация Кубы последних пятидесяти лет как «кастровской Кубы» имеет по этим двум критериям (степень и продолжительность воздействия) значительно больше оснований.
Однако подобные феномены наводят на вопрос о том, как соотносятся между собой индивидуальный и коллективный идентификационный потенциал на идентичность самого исторического субъекта? Столкновение этих идентичностей – весьма часто встречаемое явление. Исход подобных столкновений бывает разным, но обычно он завершается подчинением или подавлением индивидуальной идентичности. При этом даже из общих соображений ясно, что абсолютно бесследно подобные конфликты не проходят и возможен эффект накопления. Когда небольшие, кажущиеся первоначально незначительными, изменения социальной системы достигают критической точки и система становится открытой для различных проектов по радикальному изменению общественного пространства (т.е. открывается социальное окно эвентуальных возможностей). Именно таким образом «просветители», проповедовавшие идею идентификации каждого человека со свободой и равенством (Вольтер и др.) и даже с антигосударственной партикулярностью (Руссо) расшатали устои самого населённого и развитого государства Западной Европы.
Если проявление индивидуальной идентичности окажется настолько сильной, что сумеет существенно изменить социальную идентичность, можно считать, что есть все основания полагать, что мы имеем дело не только с личностью, но и с историческим субъектом. Классическим примером в данном случае может быть Наполеон, который по своему произволу резко изменил идентификацию многих исторических субъектов. Сначала Франции (разом превратив французов из граждан в подданных и т.д.), а затем и целого ряда других европейских стран, дав, таким образом, название целой эпохе.
Из всего написанного выше, можно сделать вывод, что значение личности в историческом процессе может быть решающим, однако историческая ситуация порождает эту личность.