К. Маркс. Заметки по поводу книги джемса милля 117

от первобытной природы тот элемент, в котором они имеют свое бытие, чем в большей степени они созданы человеком или, выражаясь на языке политической экономии, чем большим является обратное отношение их стоимости как денег к. меновой стоимости или к денежной стоимости того материала, в котором они существуют. Поэтому бумажные деньги и многочисленные бумажные представители денег (такие, как векселя, чеки, долговые обязательства и т. д.) являются более совершенным бытием денег как денег и необходимым моментом в прогрессирующем развитии денег.

В кредитной системе, законченным выражением которой является банковская система, деньги приобретают видимость, будто власть этой чуждой материальной силы сломлена, отношение самоотчуждения iSelbstentfremdung] снято и человек вновь очутился в человеческих отношениях к человеку. Обманутые этой видимостью сен-симонисты рассматривают развитие денег, векселя, бумажные деньги, бумажные представители денег, кредит и банковскую систему как ступени преодоления отрыва человека от вещи, капитала от труда, частной собственности ог денег, денег от человека, человека от человека. Поэтому их идеал — организованная банковская система. Но это преодоление [XXVI] отчуждения [Entfremdung], этот возврат человека к самому себе и в силу этого к другому человеку есть лишь видимость; оно есть тем более гнусное и крайнее самоотчуждение [Selbstentfremdung], обесчеловече-ние, что элементом, в котором оно совершается, является уже не товар, не металл, не бумажные деньги, а моральное бытие, общественное бытие, внутренняя жизнь самого человека, и это тем отвратительнее, что под видимостью доверия человека к человеку здесь скрывается величайшее недоверие и полнейшее отчуждение [Entfremdung].

Что составляет сущность кредита? Мы здесь полностью отвлекаемся от содержания кредита, которым опять-таки остаются деньги. Мы отвлекаемся, стало быть, от содержания доверия, оказываемого одним человеком другому, когда один человек признаёт другого тем, что он ссужает ему те или иные стоимости и,— в лучшем случае, если он не требует платы за кредит, то есть не является ростовщиком,— дарит своему ближнему свое доверие, исходящее из предположения, что этот ближний не плут, а «добропорядочный» человек. Под «добропорядочным» человеком тот, кто дарит свое доверие, разумеет, подобно Шейло-ку, «платежеспособного» человека.

Кредит мыслим при наличии двух отношений и при двух различных условиях. Эти два отношения таковы:

Во-первых, богач кредитует бедняка, которого он считает прилежным и надежным. Этот вид кредита принадлежит к романтической, сентиментальной части политической экономии, к ее блужданиям, эксцессам, исключениям,— не к правилу. Но даже если предположить это исключение, если допустить эту романтическую возможность, то для богача гарантией возвращения ссуженных денег служит сама жизнь бедняка, его талант и его деятельность; другими словами, все социальные добродетели бедняка, все содержание его жизнедеятельности, само его существование репрезентируют в глазах богача возвращение ему его капитала вместе с обычными процентами. Поэтому смерть бедняка рассматривается кредитующим как наихудшее зло. Это есть смерть его капитала вкупе с процентами. Подумать только, сколько низости в такой оценке человека в деньгах, имеющей место в кредитных отношениях! При этом само собой разумеется, что кредитующий имеет, кроме моральных гарантий, еще и гарантию юридического принуждения, а также более или менее реальные гарантии в отношении кредитуемого им человека.

Если же кредитуемый сам состоятелен, то кредит становится просто-напросто посредником, облегчающим обмен, то есть теми же

118