7. Худшее, конечно, позади

В замечательном эссе Марины Аграновской "Этот сладкий язык мамэ-лошн" есть такие строки: "Все меньше на планете людей, для которых идиш - действительно родной язык, мамэ-лошн, но все больше тех, кто, вопреки реальности, пытается продлить его призрачное бытие. Уничтожив мир идишкайта, Холокост словно дал языку идиш шанс на бессмертие. Вокруг этого языка возник особый ореол: идиш притягивает, его трагическая судьба завораживает, культурный мир не хочет смириться с этой потерей. Благородное стремление сберечь идиш – словно вызов истории: мы не можем вернуть шесть миллионов погибших, но в наших силах сохранить их язык".

Не собираясь в рамках данной публикации оспаривать нетрадиционный взгляд М. Аграновской на роль Холокоста, прокомментирую вышеприведенный абзац с точки зрения математики.

С момента начала Второй мировой войны точной статистики распространенности идиш за тот или иной год не публиковалось. Имеются лишь ориентировочные оценки, позволяющие наметить примерный контур графика изменения количества носителей идиш во времени.

В период 1939-45 гг. кривая круто шла вниз - с предвоенной отметки 12 млн до приблизительно 6 млн (среди шести миллионов жертв Катастрофы было и небольшое количество евреев, идиша не знавших; с другой стороны, присущие военному времени высокая смертность и низкая рождаемость уравновесили этот фактор). В первые три послевоенных десятилетия число говорящих на идиш продолжало уменьшаться и в 1970-х годах составило (по оценке Краткой еврейской энциклопедии) не более 2 млн человек - в основном люди старшего поколения. По мере того как основная масса носителей идиш уходила в мир иной, резервы дальнейшего сокращения их численности постепенно исчерпывались - а, значит, кривая становилась всё более пологой. Автор этих строк полагает, что точка абсолютного минимума пришлась на 1990-е годы - тогда идиш насчитывал по всему миру 1 млн знатоков или немногим более того.

А после этого кривая поползла вверх! Тому способствовали три фактора. Во-первых, как разъяснено выше, "старухе с косой" приходилось все труднее подыскивать себе новых жертв. Во-вторых, тысячи живущих в разных странах мира двадцати-тридцатилетних евреев, в детстве едва слышавших идиш (чаще всего даже не от родителей, а только от бабушек и дедушек), брались за учебники, разговорники и словари (которые наконец-то стали издаваться в приемлемых количествах) и осваивали основы мамэ-лошн самостоятельно, а затем совершенствовали свои знания на круглогодичных курсах и/или летних семинарах, которые ежегодно проходят на Украине, в Литве, Франции и США. В-третьих, благодаря высокой рождаемости достигло критической массы ашкеназское еврейство ультраортодоксального толка.

Последнюю группу населения иные авторитетные исследователи и публицисты предпочитают не видеть в упор, как будто идиш в устах облаченных в черные шляпы и лапсердаки обитателей Меа-Шеарим, Бней-Брака, Бруклина или Антверпена - не тот самый язык, на котором говорят люди светские... Даже если религиозная тематика муссируется хасидами и "миснагдим" активнее, чем атеистическая - но язык-то от этого другим не становится. Кстати, на идиш "харедим" обсуждают в основном бытовые вопросы, ибо, по их понятиям, иврит - язык священный, на котором говорить о светских делах не подобает. Наряду с поселенцами Иудеи, Самарии и сектора Газы, ультраортодоксы представляют собой самую быстрорастущую когорту еврейского народа. Чем больше "харедим" появляется в мире - тем больше детей они произведут на свет, тем выше станет абсолютный прирост носителей языка идиш!

Закончу этот раздел еще одной цитатой из М. Аграновской: "Но оптимизм внушает не только обнадеживающая статистика: если уже один раз, вопреки всем историческим закономерностям, стараниями людей произошло чудо из чудес, возвращение к жизни иврита, две тысячи лет числившегося мертвым языком, то почему бы не случиться чуду еще с одним тысячелетним еврейским языком – идиш?"