Глава 2 россия в «эпоху дворцовых переворотов»

Проблема престолонаследия в послепетровское время — Особенно­сти послепетровской системы власти Государство и формирование дворянского сословия — Экономическая политика елизаветинского царствования

П

«Эпохой дворцовых переворотов» в историографии традицион­но называлось время с 1725 (смерть Петра I) до лета 1762 г. (вступление на престол Екатерины II), когда проблема преем­ственности власти решалась с помощью насилия, штыками гвар­дейцев 28 января 1725 г., в ночь смерти Петра I, гвардейцы по наущению А. Д Меншикова и других сторонников вдовы царя Екатерины окружили Зимний дворец и вынудили собравшихся высших сановников государства провозгласить императрицей Ека­терину I В феврале 1730 г гвардейцы выступили на стороне толь­ко что избранной императрицы Анны Ивановны, и она уничтожи­ла «кондиции», ограничивавшие ее власть. В ноябре 1740 г. регент империи герцог Бирон был свергнут в результате переворота, ор­ганизованного фельдмаршалом Б. X. Минихом и гвардейцами. Спустя год новый дворцовый переворот привел на престол дочь Петра I Елизавету Петровну, которую в Зимний дворец внесли на плечах гвардейские солдаты. Наконец, в июне 1762 г. Екатерина II также была возведена на престол гвардейцами, которые свергли императора Петра III.

В послепетровский период в целом нет оснований говорить о подрыве престижа самодержавия, упадке страны, кризисе в обще­стве и в экономике. Мощное движение, данное петровскими ре­формами экономике, не затихло после смерти преобразователя. Петровская экономическая, административная и социальные сис­темы показали свою жизнеспособность и достаточную устойчи­вость даже при нестабильном положении в высших сферах власти.

Петр I умер, так и не решив, кому передать престол: одной ли из дочерей (Анне или Елизавете) или жене Екатерине. Последнее его завещание было подписано на имя Екатерины, которую в мае 1724 г он короновал в Успенском соборе Московского Кремля, но затем Петр уничтожил завещание. Отсутствие его возбудило в вельможах, собравшихся в ночь смерти Петра I, желание провести выборы наследника.

Эта мысль не противоречила традиции «избирательных» сове­щаний XVII в., но была сразу отвергнута сторонниками Екатери­ны и Меншикова, которые опасались, что в итоге таких выборов

153

власти придет десятилетний внук Петра Великого и сын казнен! ного царевича Алексея великий князь Петр Алексеевич (будущщ Петр II) и его «старомосковские» родовитые сторонники — против­ ники «новых», «худородных» выдвиженцев Петра I. Именно тогда и раздался грохот гвардейских барабанов, и под давлением гвар* дейцев «государство» (так называли в то время собрание высшиЦ придворных, военных и гражданских чинов) провозгласило импе* ратрицей Екатерину I Алексеевну. |

Но судьбе было угодно, чтобы не прошло и двух лет, как прЦ блема престолонаследия вновь обострилась. К весне 1727 г. здо| ровье Екатерины I резко ухудшилось и Меншиков, фактический! правитель России, был вынужден думать над таким решение»! этой проблемы, которое бы позволило ему по-прежнему сохранять' влияние и власть. При этом он не мог игнорировать усилившихся позиций великого князя Петра Алексеевича, не мог он и не счи-jj таться с желанием Екатерины обеспечить лучшее будущее для дочерей — Анны, выданной замуж за голштинского герцога Ка( ла-Фридриха, и младшей — Елизаветы. Лучшим вариантом бь признано завещание — «Тестамент» Екатерины I, согласно ко рому власть переходила к Петру II, а он был обязан жениться дочери Меншикова. В случае смерти Петра II бездетным влас переходила к старшей дочери Петра I Анне и ее наследник мужского пола. Во вторую очередь право на престол получа младшая дочь Петра Елизавета и ее наследники, а в третью сестра Петра II великая княжна Наталья Алексеевна со свои» наследниками.

Сам по себе «Тестамент» Екатерины I был прямым выражений ем права самодержицы, закрепленного «Уставом о наследии прё* стола» 1722 г., его реальным приложением на практике. Вместе*! тем главное положение «Тестамента» полностью отвечало неписад ной традиции перехода власти к старшему из мужчин царскс рода. А им-то и являлся внук Петра I великий князь Петр Але сеевич, так что спора на эту тему после смерти Екатерины I в : 1727 г. возникнуть не могло. Совсем иначе обстояло дело с указ ниями Екатерины I, кому следует передать престол в случае смер ти бездетного Петра II. По сути дела это было ограничением сти ее наследника, ибо, став самодержцем, Петр II тем сан получал власть в том же объеме, что и Екатерина I, и поэтому i распоряжаться своим наследством в соответствии с «Уставом наследии престола» 1722 г. Однако Петр II умер в январе 1730 rajl не достигнув и 15 лет. ■■<*]

Он не оставил завещания, и в итоге империя оказалась на по-! роге серьезнейшего династического кризиса. Казалось, что выбо»| ров самодержца, возможной борьбы придворных группировок избежать. Однако собранное в ночь смерти царя 18 января 1730 ; заседание верховников — членов высшего правительственного гана Верховного тайного совета (образован в 1726 г.) — неол данно быстро развязало весь этот тугой узел. По предложен* князя Д. М. Голицына верховники остановили свой выбор на кан­дидатах не из семьи Петра Великого (а их было двое — цесаревв Елизавета Петровна и сын умершей в 1728 г. герцогини Голпп

154

ской Анны Петровны голштинский герцог Карл-Петер-Ульрих), а из семьи старшего брата Петра Ивана V Алексеевича (ум. в 1696 г.) и царицы Прасковьи Федоровны. Из этой ветви династии Романовых к 1730 г. живы были три дочери Ивана — герцогиня Мекленбургская Екатерина Ивановна с дочерью Елизаветой (бу­дущей Анной Леопольдовной), бездетная Анна Ивановна — вдова герцога Курляндского и ее младшая сестра царевна Прасковья. Выбор Голицына и его товарищей пал на среднюю дочь царя Ива­на Анну Ивановну.

И здесь, как и в истории с возведением на престол Екатерины I, возобладали не формальные принципы наследования (Екатерина Ивановна как старшая сестра имела больше прав на престол, чем Анна), а конъюнктурные, политические соображения — намере­ния верховников закрепить за собой власть с помощью ограниче­ния власти императрицы. Кандидатура Анны наиболее подходила верховникам для этой цели, и вскоре она была провозглашена им­ператрицей.

После того как в феврале 1730 г. Анне с помощью гвардии и при поддержке дворянства удалось вернуть всю полноту власти, проблема престолонаследия для нее оказалась не менее острой, чем для ее предшественников: вступать в брак, будучи самодер­жицей, она не считала для себя возможным, а собственных закон­ных детей императрица не имела. Одновременно Анна не хотела передавать власть и Карлу-Петеру-Ульриху — единственному мужчине (хотя и не по прямой мужской нисходящей линии) ди­настии Романовых. Поэтому в 1731 г. было принято необычайное решение: согласно указу Анны от 17 декабря, подданные императ­рицы присягнули «в верности наследнику, которого Е. и. в. назна­чит».¹ Этот указ явился прямым развитием положений «Устава о наследии» Петра I 1722 г. и даже имел на него ссылку. Одновре­менно всюду изымался «Тестамент» Екатерины I как противоре­чащий «Уставу» в части определения наследования после смерти Петра II.

Если «Устав» 1722 г. требовал подчинения подданных воле са­модержца, назначавшего себе в преемника по своему усмотре­нию, то указ 1731 г. доводил это право самодержца до опасного для государства предела: согласно его букве, подданные присягали в верности не реальному преемнику — объекту конкретного выбо­ра, а тому выбору, который самодержице еще предстояло сделать в отдаленном будущем. Тогда не скрывалось, что этот вы­бор императрицы связан с ожидаемым в будущем рождением ре­бенка от будущего брака тогда еще 13-летней племянницы импе­ратрицы, Анны Леопольдовны, с каким-нибудь иностранным принцем знатного рода. Так судьба престола великой империи бы­ла поставлена в зависимость от многих непредвиденных обстоя­тельств.

Но природа оказалась милостивой к замыслу Анны Ивановны. В 1739 г. Анна Леопольдовна была выдана замуж за Антона-Уль-

¹ ПС31. Т. 8. № 5909.

155

риха, принца Брауншвейгского, и в августе 1740 г. у нее родился >' мальчик — Иван Антонович. Когда в октябре того же года импе- 1 ратрица Анна Ивановна умерла, то она перед смертью, согласно «Уставу» 1722 г. и указу 1731 г., подписала завещание, по ког торому престол перешел к двухмесячному императору Ивану VI Антоновичу, регентом при нем (до 17-летия императора) j назначался фаворит императрицы герцог Курляндский Э. И. Би* | рон. ,|

С правовой точки зрения власть императора Ивана VI была хорошо обеспечена. С одной стороны, наследование престола Ива- : ном подкреплялось традицией — ведь Иван был единственным \ мужчиной старшей ветви Романовых (правнук Ивана V, внук ^! его старшей дочери Екатерины), и в этом смысле Иван Антон»- | вич превосходил представителя младшей ветви (от Петра I) гер- ] цога Голштинского Карла-Петера-Ульриха — сына цесаревны \ Анны Петровны). Во-вторых, власть эта обосновывалась правом Анны Ивановны назначить себе преемника по своему усмотрев нию в силу «Устава» 1722 г. и указа 1731 г. Важно и то, что • все подданные императрицы присягали и в 1731 г., и в 1740 r.j ; когда они клялись в верности завещанию Анны Ивановны в , пользу Ивана Антоновича. Но, как показали события 25 ноября 1741 г., все правовые и иные гарантии ничего не значили—в результате очередного переворота к власти пришла Елизавета Петровна.

Ей было довольно сложно подтвердить свое право на престол.• Упор был сделан на «близость по крови» Елизаветы Петру I. Соб+ ственно, иного в обоснование своих прав на престол Елизавета предъявить и не могла, ведь ссылка на желание верноподданных видеть ее на троне явно не отвечала общей концепции самодер­жавия. Ссылка на «Тестамент» была также неубедительна: соглао но этому документу, престол в случае смерти Петра II переходил не к Елизавете, а к сыну Анны Петровны Карлу-Петеру-Ульриху. В правовом смысле Елизавета являлась классическим узурпа­тором: она свергла императора Ивана Антоновича, вступившего на престол согласно воле самодержицы Анны Ивановны, и не от­дала власть своему племяннику, имевшему на престол больше прав, чем она, — и как мужчина, и как превосходивший Елиза­вету по новому династическому «счету», установленному «Теста-ментом».

Проблема племянника, ставшего в 1739 г. герцогом Голшти-нии, явно волновала Елизавету, и почти сразу же после захвата власти она вызвала его в Россию из Киля, где Карл-Петер-Ульрих | жил с детства. В 1742 г. его окрестили в православие. Получив? русское имя Петра Федоровича, он стал, согласно специальному манифесту Елизаветы, наследником русского престола. Тем са­мым возможный кризис престолонаследия был устранен. Но такi казалось только на первый взгляд — Россию еще ждали династи­ческие потрясения. Уже в начале 50-х годов XVIII в. стало изве­стно о тяжелых отношениях Елизаветы со своим племянником, чьи политические взгляды, и в особенности пропрусские симпа- •

156

_тии, входили в прямое противоречие со взглядами Елизаветы и ее круга.

После рождения у великой княгини Екатерины Алексеевны — жены Петра Федоровича — сына Павла в 1754 г. ситуация еще больше обострилась: Елизавета разлучила мальчика с родителями, стала деятельно заниматься его воспитанием. По двору поползли слухи, что Елизавета намерена изменить завещание, хочет сде­лать наследником престола Павла, а Петра Федоровича с женой выслать в Голштинию. Этому намерению способствовали Шува­ловы — влиятельный клан во главе с фаворитом императрицы Иваном Шуваловым. Если Петр Федорович и мечтал о возвраще­нии в родную Голштинию, то Екатерина уже окончательно связа­ла свою судьбу с Россией. Более того, ее политические претензии на власть к этому времени определились довольно ясно. Из пере­писки великой княгини с английским послом Ч. Уильямсом за 1756—1757 гг. видно, что Екатерина опасалась неблагоприятного для нее поворота событий и готовила контрмеры, которые бы в день смерти Елизаветы не позволили Шуваловым реализовать за­вещание императрицы в пользу Павла.² В сущности, это было не чем иным, как планом государственного переворота, который, как и планы Елизаветы в 1741 г., строился на нарушении воли само­держца, имевшего полное право реализовать норму «Устава о пре­столонаследии» 1722 г.

Впрочем, Елизавета до самой смерти не решилась изменить своего указа 1742 г. о назначении Петра Федоровича наследни­ком. Она умерла в декабре 1761 г., и престол без всяких проблем отошел к Петру III. Но он продержался на нем только полгода и 28 июня 1762 г. стал жертвой дворцового переворота, во главе которого оказалась его жена, ставшая императрицей Екате­риной II. Подобно Елизавете, Екатерину II также можно считать узурпатором, не имевшим права на престол.

Таким образом, мы видим, сколь противоречиво существова­ние самодержавия в это время. С одной стороны, самодержавие имело мощнейшие традиционные корни в менталитете русского общества, в строе государства, которое приобрело при Петре Ве­ликом черты регулярности. В обществе того времени не существо­вало силы, которая могла хотя бы в чем-нибудь легально оппони­ровать режиму самодержавия.

С другой стороны, история «эпохи дворцовых переворотов» по­казывает, что власть конкретного самодержца оказывается чрез­вычайно хрупкой, зависимой от массы случайностей. Достаточно было «нахальства славной лейб-компании», чтобы абсолютная власть стала призом очередного искателя. И принятые ранее за­коны, завещания, клятвы на Евангелии и кресте ни в коей мере не гарантировали Россию от очередного дворцового переворота. То же самое можно сказать о перевороте Екатерины II, а потом и убийстве Павла I, заранее утвердившего наследование престола за старшим сыном.

Чечулин Н. Д. Екатерина II в борьбе за престол. Л., 1924. С. 96—110.

157

Причины хронических «нестроений» с престолонаследием со­стояли не в существовании гвардии с ее явно преторианской пси­хологией и склонностью к авантюризму, а в каком-то коренном внутреннем пороке, основном неразрешимом противоречии само­державия, особенно остро проявившемся в этот период. Суть в том, что появление тех правовых механизмов, которые бы могли обеспечить прочное существование и функционирование самодер-г жавия в системе власти, с неизбежностью приводило к более чет­кому юридическому определению компетенций самодержца, обя­зательному разграничению его функций с функциями других пра­вовых институтов, которые могли гарантировать и защитить трон от потрясений, но которые тем самым неизбежно отнимали бы часть власти самодержца. А это в свою очередь угрожало самодер­жавию утратой его сути — неограниченности власти.

Когда же власть самодержца не была стеснена никакими юри­дическими нормами, защищающими ее от случайностей, то с не^ избежностью возникала угроза дворцовых переворотов, проявля­лось желание различных авантюристов воспользоваться слабостью очередной личности, сидевшей на троне.

Дважды в рассматриваемый период предпринимались попытки законодательно определить компетенции верховной власти. В пер­вый раз это произошло в 1730 г., когда верховники предъявили герцогине Курляндской «кондиции» — условия, согласно которым она вступала на престол. Реализовать кондиции означало ликви­дировать самодержавие как институт, установить ограниченную монархию при верховенстве высшего правительственного учреж­дения — Верховного тайного совета. Но на деле этот Совет был лишь ширмой для двух родовитых фамилий — князей Долгоруких и князей Голицыных, представители которых составляли боль­шинство в нем, и поэтому можно говорить о попытке установления в России в 1730 г. олигархической формы правления. В дворянской среде, поначалу поддержавшей идею ограниченной монархии, до­вольно быстро созрело понимание, что Верховный тайный совет будет не представительным учреждением, а лишь неким советом двух аристократических семей. Это и стало коренной причиной неудачи верховников ликвидировать самодержавие, что в истори­ческой перспективе открывало бы перед Россией новые возможно­сти правового развития.

Важно заметить, что в дворянских проектах 1730 г. активно обсуждалась тема участия выборных от дворянства в законода­тельстве и управлении империей. Реализация этих проектов — в виде создания представительного Сената или «Вышнего собра­ния», или иного представительного органа — неизбежно влекла за собой смену формы правления с самодержавной на ограниченную монархию. Но верховники не пошли на компромисс с дворянст­вом, их попытка ликвидировать самодержавие оказалась неудач­ной, хотя и имела большое значение для последующей судьбы и дворянства, и самодержавия.

Новая — мирная — попытка ввести самодержавие в какое-то правовое русло была предпринята в 1754 г. фаворитом Елизаветы Петровны И. И. Шуваловым — автором проекта введения в Рос-

158

сии «фундаментальных и непременных законов».³ Проект Шува­лова, поданный императрице, был явным слепком с популярного сочинения Ш. Монтескье «Дух законов», идеи которого приспо­сабливались к условиям России. Согласно проекту Шувалова, им­ператрица была обязана публично присягнуть в верности неким общим принципам, неким фундаментальным законам. Это приво­дило бы к тому результату, к которому стремились верховники в 1730 г., т. е. отличительный признак самодержавия — его ничем не ограниченная власть — исчезал. Так же следует расценивать и предложенную Шуваловым присягу подданных в соблюдении и со­хранении этих законов от нарушений (надо понимать — и со сто­роны императрицы тоже). Конкретные же законы, которые пред­лагал Шувалов, отношения к Монтескье не имели, они вытекали из специфики России: высшие чиновники и две трети генералов и офицеров должны быть из русских и только на остальные места могли претендовать немцы — подданные империи. Несколько проектов Шувалова защищали неприкосновенность земельной собственности и неподсудность дворянства.

И хотя мы не имеем свидетельств реализации предложений И. И. Шувалова в законодательстве, сама по себе мысль о неких постоянных принципах, которые должны лежать в основе право­вой системы самодержавия, о наборе постоянных, никем не отме­няемых, «фундаментальных», «основных» законов была усвоена русским обществом, как ранее им были усвоены принципы «обще­го блага», «служения» государя на благо подданных и т. д. Идея формулирования «фундаментальных» законов уже в царствование Екатерины II стала важнейшим элементом законодательства «просвещенного абсолютизма».

♦ # *

Характерной чертой послепетровской системы власти стало су­ществование так называемых «советов при особе государя» — вы­сших правительственных органов, стоявших над Сенатом. В фев­рале 1726 г. императрицей Екатериной I был создан Верховный тайный совет, в 1731 г. его сменил Кабинет министров Анны Ива­новны, в 1756 г. образовалась Конференция при высочайшем дво­ре, а затем, со вступлением на престол Петра III, — Совет при государе. С правовой точки зрения это не были ответственные Со­веты министров, наделенные полномочиями на основе делегиро­вания им власти. В сущности, в этих учреждениях на данном ис­торическом этапе выразилась столь характерная для самодержа­вия более раннего периода, но более усложненная система «поручений», когда сановник удостаивался поручения — «госуда­рева дела» — ив рамках его исполнения действовал именем госу­даря, был ответствен только перед ним. При этом практика дея­тельности Советов показывает, что в любой момент самодержец мог вторгаться в, казалось бы, отработанную и закрепленную са-