Глава 3 . „,

if РЕФОРМЫ СЕРЕДИНЫ XVI в. И ИХ СУДЬБА;

Процесс формирования самодержавной власти при Василии III. — Политический кризис в период боярского правления 30—40-х годов.—

Венчание на царство Ивана IV. — Реформы 50-х годов. <

> '".! йк. ! < I *

> . ' • h 1

Вступившему на великокняжеский престол в 1505 г. Васи­лию III удалось углубить процесс консолидации уже вошедших в состав образующегося унитарного государства земель. Его собст­венные приобретения при этом были сравнительно невелики. В итоге трех смоленских войн с Великим княжеством Литовским был заключен в 1528 г. мир, закрепивший за Москвой всю Смолен­скую землю. Из Смоленска в результате были выселены местные бояре и купцы, а освободившиеся земли раздавались на поместном праве.¹ В 1510 г. состоялось присоединение Пскова, а в 1521 г. — Рязани, которые давно уже пребывали в сфере влияния москов­ского великого князя. Кроме того, Ливонский орден признал права России на Дерпт (Юрьев, Тарту) и выплачивал дань за владение им. Таким образом, если Иван III, став великим князем в 1462 г., унаследовал территорию, вряд ли превышавшую 430 тыс. кв. км, то к концу великого княжения Василия III (1533 г.) государствен­ная территория России достигала 2800 тыс. кв. км, т. е. возросла более чем в шесть раз. Плотность населения, однако, была неве­лика. Его численность, правда, не поддается точному подсчету и, по разным оценкам, колеблется от 2 до 15 млн. человек.² По по­следним оценкам, на начало XVI в. численность населения колеб­лется от 4,5 (С. М. Каштанов) до 9—10 млн. человек (А. И. Ко-панев) .³ Сохранялось старое самоназвание страны — Русь. Вместе с тем получило распространение и новое — Русия. Стержнем по­литической истории Руси в первой трети XVI в. стало укрепление власти великого князя, все в большей степени приобретавшей са­модержавный характер, и создание зачатков централизованного государственного аппарата.⁴ Этому, в частности, способствовал

¹ Кром М. М. Меж Русью и Литвой: Западнорусские земли в системе русско- литовских отношений конца XV—первой трети XVI в. М., 1995 С. 220—228.

² См.: Горская Н. А. Историческая демография России эпохи феодализма: (Итоги и проблемы изучения) М., 1994. С. 91—93.

³ Копанев А И Население Русского государства в XVI в. // ИЗ. 1959. Т 64; Водарский Я Е. К вопросу о численности населения России в XVI в // История географических знаний и историческая география. Этнография М , 1970 Вып 4 С. 17; Каштанов С. М. К вопросу о численности русского войска и народонаселе­ ния в XVI в. // Реализм исторического мышления: Проблемы отечественной исто­ рии периода феодализма. Чтения, посвященные памяти А. Л Станиславского. Тез докладов и сообщений. М., 1991. С. 115.

⁴ Исследование этой политики см : Зимин А. А. Россия на пороге нового вре­ мени: (Очерки политической истории России первой трети XVI в ). М., 1972.

51

Иван III, распределивший в завещании уделы младших своих сы­новей Юрия, Дмитрия, Семена и Андрея так, что ни один из них не получил сколько-нибудь крупной компактной территории в од­ном месте, да и в уделы было роздано меньшее число уездов, чем прежде. Львиную долю владений отца получил сам Василий III, причем в их состав входили столицы недавно присоединенных крупных политических единиц — Новгород, Тверь, Ярославль, Белоозеро. Согласно завещанию, при отсутствии мужского потом­ства уделы младших братьев Василия III после их смерти перехо­дили к великому князю.⁵ Сам Василий III фактически запретил братьям жениться, так как опасался, из-за отсутствия у него в пер­вом браке детей, за судьбу престола после его смерти. Следствием этого запрета и могла стать ликвидация уделов Юрия, Семена, Дмитрия Ивановичей и двоюродного брата Василия III Федора Бо­рисовича как выморочных. И действительно, в 1513 г. прекрати­лось существование Волоцкого княжества, в 1518 г. — Калужско­го удела, в 1521 г. — Углицкого удела. Лишь Андрею Старицкому было разрешено жениться в 1533 г. только потому, что к этому времени у Василия III было уже два сына от второго брака — с Еленой Глинской.

Несмотря на сохранение ряда суверенных прав удельных князей на подвластных им землях, их участие в общегосударственных де­лах было ограничено чисто формальной процедурой «совета» вели­кого князя с ними. Василий III осознавал опасность сепаратистских акций своих удельных братьев (мятежей, бегства в Литву) и в слу­чае какой-либо опасности, исходящей извне (например, вражеских набегов), а также военных походов или поездок по монастырям стремился держать их при себе. Удельные князья обязаны были в той или иной форме (сами или посредством посылки своих воевод) участвовать в крупных общерусских военных походах.

1517 годом датируется впервые встреченный в источниках тер­мин «дума».⁶ Впрочем, ее заседания как институированного и по­стоянно действовавшего органа не зафиксированы. Численность бояр (от 5 до 12) и окольничих (не более 12) была стабильной.⁷ Безусловно, они составляли наиболее влиятельную прослойку Го­сударева двора и должны были являться советом представителей феодальной аристократии при великом князе. Получение этих вы­сших чинов княжатами Северо-Восточной Руси, а затем удельны­ми княжатами присоединенных к Москве Рязани и Твери и, на­конец, на рубеже 20—30-х годов служилыми князьями Юго-За­падной Руси хотя и означало, с одной стороны, подчинение аристократии московским великим князьям и тем самым преодо­ление пережитков удельного сепаратизма, однако, с другой, вы­теснение из состава высших чинов Государева двора старомосков-

⁵ Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. М.; Л., 1950. № 89.

⁶ Памятники дипломатических сношений Московского государства с Немец­ ким орденом в Пруссии // Сб. РИО. 1887. Т 53 С 40.

⁷ См.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV—первой трети XVI в. М., 1988. С. 23.

52

ского боярства создавало опасность и возможность появления в высшем его слое традиций, унаследованных от удельного периода. Возникшая коллизия привела к уменьшению роли бояр и решению важнейших государственных вопросов великим князем с узким кругом советников. Опальный придворный Берсень-Беклемишев в беседах с выезжим монахом Максимом Греком сетовал, в частно­сти, что якобы в отличие от Ивана III новый «Государь-деи упрям и въстречи против себя не любит, кто ему встречи говорит, и он на того опаляется», а «всякие дела делает», «запершыся, сам тре­тей у постели».⁸

Это означает, что в практической политике складывавшаяся чиновная иерархия еще не пришла в соответствие с должностными функциями. Важнейшие государственные дела поручались и боя­рам, и окольничим, и дворецкому с его аппаратом, и казначеям. Впрочем, уже определился круг лиц, которые специализировались на функциях, требовавших особых знаний. К ним относились, в частности, финансы, дипломатические сношения, ямское дело. Это приводило к росту значения дьяков, которые образовывали аппарат судебных органов, в частности боярских комиссий, Казны и Дворца и постепенно брали в свои руки важнейшие отрасли го­сударственного управления. При этом дьяки в основном были вы­ходцами из слоев с низким социальным статусом (редко из дворян, часто из поповских детей и даже холопов). Вместе с тем дьяческий аппарат приобретал черты корпоративной замкнутости благодаря тому, что эта профессия часто становилась наследственной. И все же профессионализация в среде дьяков была еще далеко не сло­жившейся: один дьяк мог выполнять самые различные поручения. Отчасти это объяснялось недостаточным их числом: в первой трети XVI в. известен только 121 дьяк, находившийся на великокняже­ской службе.⁹

Стремясь усилить военный потенциал русских городов, Васи­лий III с 1511 г. предпринимает шаги по учреждению в них новых должностных лиц — городовых приказчиков, назначавшихся из числа городовых детей боярских, которым поручались сбор посош-ных людей, управление городовыми пищальниками, строитель­ство городовых укреплений. Городовые приказчики вместе с тем становились опорой великокняжеской власти в борьбе с удельной децентрализацией, поскольку с их помощью ограничивались пре­рогативы всесильных наместников и волостелей, частично назна­чавшихся из местных и удельных князей.¹⁰

Формировавшаяся самодержавная власть московского великого князя стремилась укрепиться и легитимизироваться, опираясь на

⁸ Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археогра­ фическою экспедицией) императорской Академии наук. СПб., 1836. Т. 1. № 172. С. 141 — 143.

⁹ Зимин А. А. Дьяческий аппарат в России второй половины XV—первой тре­ ти XVI в. // ИЗ. 1971. Т. 87. С. 282.

¹⁰ Подробно см.: Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления Рус­ского государства первой половины XVI в. М.; Л., 1957. С. 15—197; Кашта­нов С. М. К проблеме местного управления в России первой половины XVI в. // История СССР. 1959. № 6.

53

теорию божественного своего происхождения, которая была изло­жена в 1510—1511 гг. в посланиях Иосифа Волоцкого Василию III и в его же 16-м слове «Просветителя».¹¹ Внимательный наблюда­тель русской жизни посол Империи Сигизмунд Герберштейн, ха­рактеризуя источники и объемы власти великого князя, опирался на сообщения придворных Василия III, которые «прямо заявляют, что воля государя есть воля божья и что бы ни сделал государь, он делает это по воле божьей», «он — свершитель божественной воли».¹² Из этой теории естественно вытекал вывод о подчинении удельных князей московскому государю. Более того, по свидетель­ству С. Герберштейна, Василий III свою власть «применяет к ду­ховным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно по своей воле жизнью и имуществом каждого из советников, ко­торые есть у него».¹³ Природа этой деспотической теократической власти для представителя даже могущественного императора ка­залась загадочной: «Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким».¹⁴

Можно, таким образом, констатировать, что первый этап про­цесса формирования самодержавной власти московского великого князя, начатый созданием при Иване III унитарного государства, завершился в период правления Василия III. Его внутриполитиче­ские успехи в борьбе с удельным сепаратизмом способствовали признанию равенства России с крупнейшими европейскими дер­жавами. В частности, общность внешнеполитических интересов привела к заключению в 1514 г. союзнического договора с Импе­рией, направленного против Польши. Титулатура Василия — «це­сарь» (царь), впервые примененная в отношениях между этими странами, свидетельствовала и о крупном его внешнеполитиче­ском успехе, знаменовавшем собой признание равенства между Россией и Империей.

Вместе с тем отсутствие сложившегося государственного аппа­рата и, как следствие этого, относительная обособленность удель­ных князей, наместников и волостелей, чья власть носила еще черты удельной пестроты, приводили к тому, что на практике воз­можности великого князя оставались ограниченными. Поэтому Василий III вынужден был лавировать и опираться вначале, после женитьбы на Соломонии Сабуровой, на старомосковское боярство, издавна преданное великокняжеской власти, а затем, ввиду без­детности разведясь с ней и женившись в 1526 г. вторым браком на княгине Елене Глинской, представлявшей княжат Юго-Западной Руси, — на могущественную княжескую аристократию. Кратко­временные опалы, которыми Василий III карал своих приближен­ных, были оружием приведения этой аристократической прослой-

¹¹ Послания Иосифа Волоцкого / Подг. текста А. А. Зимина и Я. С. Лурье. М.; Л., 1959. С. 183—185; «Просветитель» Иосифа Волоцкого. Казань, 1904. С. 547.

¹² Герберштейн Сигизмунд. Записки о Московии. [M.J, 1988. С. 74.

¹³ Там же. . ,, ' , i

¹⁴ Там же.

54

_ки в подчинение великому князю.¹⁵ К концу жизни Василия III число уделов вновь, как и у его отца, сократилось: фактически осталось всего два — Дмитровский князя Юрия Ивановича и Ста-рицкий князя Андрея Ивановича. У самого Василия III, умершего в 1533 г., лишь за 3 года до этого родился наследник — Иван, в малолетстве ставший великим князем.

1 Ситуация, сложившаяся после смерти Василия III, с неизбеж­ностью вызвала политический кризис, носивший отчасти династи­ческий характер. Несмотря на то что умирающий Василий III успел благословить Ивана на великое княжение, у него и его ма­тери Елены Глинской сразу же обнаружились соперники — братья Василия III. Непосредственное ведение государственных дел пере­шло в этих условиях к группе бояр и окольничих. Но среди бояр существовали различные, враждовавшие друг с другом группиров­ки, чем умело воспользовалась Елена Глинская, которая, опираясь на своего фаворита И. Ф. Телепнева-Оболенского, возведенного ею в чин боярина и конюшего, на несколько лет приобрела фак­тический статус правительницы при малолетнем великом князе. Сначала она избавилась от дмитровского князя Юрия Ивановича, заточенного в тюрьму сразу же после похорон Василия III и там через три с половиной года умершего. В 1537 г. наступила очередь не подчинившегося ее распоряжениям старицкого князя Андрея Ивановича, которого обманом сумели вызвать в Москву и сразу же заточить в темницу, где он скончался уже через полгода. Устранением соперников Ивана IV был завершен династический кризис, но со смертью в 1538 г. Елены Глинской политический кризис вступил в новую фазу. Боровшиеся боярские группировки Вельских и Шуйских сменяли друг друга путем дворцовых пере­воротов, затем в результате вмешательства 13-летнего Ивана IV к власти пришли Воронцовы и Кубенские, а вслед за ними — сно­ва Глинские.

Княжеско-боярские междоусобицы расшатывали не только сложившуюся систему единовластия, но и элементарный порядок в стране: усилились разбои, произвол временщиков ничем не сдер­живался.

Однако и в этих условиях был предпринят ряд мер, в конечном счете ведших к централизации власти. В частности, в 1534— 1538 гг. проводилась монетная реформа, установившая единую для всего государства денежную систему, основанную на объеди­нении двух монетных систем — московской и новгородской. В ре­зультате основной и наиболее крупной единицей стала серебряная «копейка» — новгородская денга (новгородка), хотя сохранялась и московская денга, которая была вдвое легче, чем «копейка». При этом реформа привела к обычному в таких случаях снижению де­нежной стопы, что дало правительству дополнительные средства.

¹⁵ См.: Зимин А. А. Россия на пороге нового времени. С. 418—419.

55

Важнейшей реформой местного управления, начатой в конце 30-х—начале 40-х годов, стало введение должностей выборных губных старост, на которых возлагалась обязанность бороться с разбоями и «лихими людьми». С этой целью дела «о ведомых лихих людях» начали изыматься из компетенции наместников и передаваться губным старостам, выбиравшимся, как правило, из среды дворянства. Губная реформа проводилась постепенно на протяжении 40-х годов путем рассылки в уезды специальных губных грамот.¹⁶ Контроль за деятельностью губных старост осу­ществлялся боярскими комиссиями либо дворецким. Обычно эта реформа связывается с усилением во время боярского правления классовой борьбы крестьян, против которых и была якобы она направлена.¹⁷

Однако, как показано в новейшей литературе, разбои чинились отнюдь не только крестьянами, но также детьми боярскими и даже княжатами.¹⁸

Другое объяснение причин губной реформы, также обоснован­ное недавно, убедительно связывает ее с образованием единой го­сударственной территории, лишенной внутренних границ, в пре­делах которых только и могли действовать наместники и волосте­ли. Именно губные старосты стали той карательной структурой, замыкавшейся на Москву, которая имела необходимые средства и на которую возлагалась обязанность поисков разбойников и рас­правы с ними. Однако в течение длительного времени губные ста­росты функционировали наряду с наместниками и волостелями, что в существенной мере при слабой разграниченности полномо­чий порождало конфликты между одновременно существовавши­ми органами местного управления.¹⁹

Таким образом, сохранение ставшего архаическим института наместников и волостелей в условиях проведения губной реформы вело к тому, что сама реформа из-за нерасчлененности властных функций, отсутствия иерархической системы подчиненности, кол­лизий между законодательной нормой и практикой, между разны­ми органами власти на местах носила незавершенный, половин­чатый характер. Симптоматично, что центральная власть начала передавать важнейшие свои прерогативы выборным органам, со­стоявшим из местных представителей служилых людей. В сочета­нии с предписанием избирать в черносошных волостях «голов» из числа «лучших» (т. е. зажиточных) крестьян, а на посадах — в «сотские» и «десятские» «прожиточных» посадских людей это сви­детельствует о признании центральными властями невозможности

¹⁶ Эта реформа глубоко и всесторонне исследована Н. Е. Носовым (см.: Но­ сов Н. Е. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI века. М.; Л., 1957. С 201—339).

¹⁷ Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления... С. 206—235; Зи­ мин А. Л. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и полити­ ческой истории России середины XVI в. М., 1960. С. 254—255.

¹⁸ Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России (XV— XVI вв.). М., 1985. С. 204.

¹⁹ Пашкова Т. И. К вопросу о причинах губной реформы 30—40-х гг. XVI в. // Феодальная Россия: Новые исследования. СПб., 1993. С. 30—34.

56

иным способом осуществлять сколько-нибудь эффективное управ­ление огромными и слабо заселенными территориями.

Учреждению новых органов местного управления, казалось бы, противоречило усиление в годы регентства Елены Глинской и бо­ярского правления роли боярской олигархии: боярами стали от 12 до 15 человек из различных княжеских группировок. Впрочем, в число окольничих попали представители знатных старомосков­ских фамилий.²⁰ Однако именно таким способом создавалось из­вестное равновесие социальных сил, боровшихся за властные пол­номочия, чины и земли.

Очевидно, именно в период боярского правления Государев двор приобретает уже новую чиновную структуру: думные и дворцовые чины (бояре, окольничие, дворецкие, казначеи, воз­можно также оружничий, постельничие, печатник, сокольничие, ловчие), стольники, стряпчие, а также князья и дворовые дети боярские из городов (дворяне). Однако эта структура носила еще следы прежнего децентрализованного строения. Так, стольники, стряпчие и дети боярские из городов одновременно рассматри­вались как члены местных служилых корпораций.²¹ Распределе­ние членов Государева двора по чинам создавало внутри него и имущественную иерархию, поскольку наделение поместьями в значительной степени зависело от места в структуре Государева двора. Тем самым боярские группировки, стоявшие у власти, продолжили курс на усиление зависимости правящей элиты от великого князя и ее консолидацию вокруг него, хотя сам он еще не обладал всеми рычагами, которые оставались в руках бояр­ской олигархии.

Время боярского правления характеризуется существенным расширением поместной системы. Особенно массовыми были по­местные раздачи в сравнительно недавно присоединенной Твер­ской земле, и эта мера также вела к укреплению центральной вла­сти, от которой зависели подобные земельные пожалования и ко­торая, таким образом, увеличивала свое войско, необходимое для дальнейших военных акций, направленных на завоевание новых земель на Востоке и Западе.

Естественно, что в годы регентства Елены Глинской и прав­ления сменяющих друг друга с калейдоскопической быстротой боярских кланов во время малолетства Ивана IV власть велико­го князя была номинальной. В 1547 г. выраженное им желание жениться и предшествовавшее ему венчание на царство должны были бы означать переход к нему всей полноты власти, укре­пить авторитет государя как внутри страны, так и на междуна­родной арене.

^{2 0} Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV—XVI веках // АЕ за 1957 г. М., 1958. С. 54-59.

²¹ Подробно см.: Назаров В. Д. О структуре «Государева двора» в середине XVI в. // Общество и государство в феодальной России. М., 1975.

57

Митрополит Макарий, оказывавший сильное влияние на Ива­на IV, в «Поучении», обращенном к царю во время церемонии венчания на царство 16 января 1547 г., провозгласил основы тео­кратического характера царской власти, заключающиеся в необ­ходимости союза светской власти с церковью, однако при главен­стве церкви.²² В «Чин венчания на царство», написанный тем же Макарием, был включен легендарный рассказ из «Сказания о князьях владимирских» о получении Владимиром Мономахом от византийского императора Константина царских регалий, которые теперь вручались самому Ивану IV.²³ Тем самым идея преемст­венности власти русских царей от византийского императора вновь получила идеологическое обоснование, а кроме того, что еще более важно, официальный статус. В «Чин венчания на цар­ство» были включены также отрывки из «Чина поставления на ве­ликое княжение Дмитрия Ивановича» (1498 г.) и выдержки из Второго послания Иосифа Волоцкого «На еретики».²⁴

Вскоре после венчания на царство, в феврале, царь женился на дочери окольничего Романа Юрьевича Захарьина (из старомо­сковского нетитулованного боярства) Анастасии. Однако эти тор­жественные акты не изменили положения дел во властных струк­турах: группировка Глинских, ставшая вместе с Макарием иници­аторами венчания Ивана IV на царство, продолжала править. Макарий же, созвав церковный (Освященный) собор в том же фев­рале 1547 г., произвел на нем канонизацию местных святых для общерусского почитания. Тем самым создавался общерусский пан­теон, утверждавший могущество церкви в общегосударственном масштабе.

Одной из вех периода царствования Ивана IV стали пожары летом 1547 г. в Москве, когда была уничтожена большая часть го­рода. Распространялись слухи о причастности к пожарам Глин­ских, якобы спаливших город при помощи колдовства. Лишивши­еся крова жители Москвы подняли восстание. Взрыв негодования против Глинских сопровождался грабежами, погромами и убийст­вами. Все это произвело тяжелое впечатление на Ивана IV, кото­рый считал, что изменники восстанавливали народ именно против него. Результатом стало падение Глинских и выдвижение на одно из первых мест Захарьиных.

Период с 1547 до 1549 г. характеризовался выходом на аван­сцену политической жизни ряда новых людей, что привело к из­менению и пополнению состава бояр и окольничих. В отличие от 30-х годов, когда было всего 20 бояр, к концу 1549 г. их число увеличилось до 32. Примерно в таком же соотношении выросло и число окольничих — с 2—3 до 9.²⁵ Эти сдвиги в верхнем слое пра-

^{2 2} ПСРЛ. СПб., 1906. Т. 13. Ч. 2. С. 450—453.

²³ Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографиче­ скою комиссиею. СПб., 1846. Т. 1. № 39; Дмитриева Р. П. 1) Сказание о князьях владимирских. М.; Л., 1955; 2) О текстологической зависимости между разными видами рассказа о потомке Августа и дарах Мономаха // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30.

²⁴ См.: Зимин А. А. О политической доктрине Иосифа Волоцкого // ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 177.

²⁵ Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV—XVI веках. С. 82.

58

вящей элиты были обусловлены стремлением ослабить влияние тех, кто вошел в нее в период малолетства Ивана IV. Вокруг царя образовалась немногочисленная группа советников, среди которых первое место занимали Алексей Адашев, взявший к февралю 1549 г. в свои руки основную текущую правительственную работу, протопоп придворного Благовещенского собора Сильвестр, оказы­вавший огромное влияние на царя, митрополит Макарий, предста­вители семей Захарьиных и Юрьевых, являвшихся свойственни­ками царя, Дмитрий Курлятев и ряд других лиц. Этот правитель­ственный кружок князь Андрей Курбский назвал в «Истории о великом князе Московском», сочинении, написанном тогда, когда автор после бегства из Москвы жил в Великом княжестве Литов­ском, Избранной радой. В других источниках XVI в., однако, дан­ный термин не встречается. Не исключено, что Андрей Курбский заменил этим термином синонимические термины «Ближняя ду­ма», «Тайная дума».²⁶ Несомненно, Ближняя дума в еще меньшей мере, чем Боярская дума, может быть охарактеризована как инс­титуционализированный орган государственной власти или управ­ления. С другой стороны, в нее входили должностные лица, такие, как казначей, постельничий, дьяки, и уже в силу этого она обла­дала реальными рычагами властвования.²⁷ Более того, постельни­чий имел печать для скрепления «скорых и тайных дел».²*

Итак, несмотря на то что Иван IV как полноправный суверен­ный царь де-юре обладал всей полнотой власти, де-факто, однако, он ее несомненно добровольно делил со своими советниками.²⁹ Тем не менее монархия имела все признаки самодержавной, поскольку не была ограничена никакими другими органами власти или за­конами. Но система, при которой официальные органы управле­ния, образованные для выполнения определенных функций (боя­ре, боярские комиссии, дьяки, казна, наместники и волостели, Дворец, городовые приказчики и губные старосты), вели дела на­ряду с группой, также действующей от имени монарха, не могла

^{2 6} См.: Бахрушин С. В. Избранная рада Ивана Грозного // Бахрушин С. В. Научные труды. М., 1954. Т. 2. С. 329—352.

²⁷ О Ближней думе подробно см.: Crobovsky A. N. The «Chosen Council» of Ivan IV: A Reinterpereation. New York, 1969; Cru.rr.mey R. O. Aristocrats and Servitors: The Boyar Elite in Russia: 1613—1689. Princeton, 1983. P. 33; Богатыреве. Н. Ближняя дума в третьей четверти XVI в.: Часть первая (1550-е годы) // АЕ за 1992 г. М., 1994. О связи Ближней думы с Боярской думой, Постельной казной и Царским архивом см.: Шмидт С. О. Российское государство в середине XVI сто­ летия. М., 1987. С. 97 и ел.

²⁸ Шмидт С. О. Российское государство в середине XVI столетия. С. 98.

²⁹ С. В. Бахрушин и А. А. Зимин считали Избранную раду и Ближнюю думу одним и тем же учреждением (Бахрушин С. Б. Избранная рада Ивана Грозного. С. 336; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного: Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в. М., I960. С. 318—319). И. И. Смирнов, напротив, решительно отклонил подобное отождествление и вооб­ ще отрицал существование «Избранной рады» (.Смирнов И. И. Очерки политиче­ ской истории Русского государства 30—50-х годов XVI в. м.; Л , 1958. С. 139— 165).

59

быть эффективной. С другой стороны, советники царя, используя свое влияние на него, получили возможность приступить к давно назревшим реформам, призванным привести государственную си­стему в соответствие с реалиями XVI в. — единовластием в форме самодержавия. Для этого, однако, необходимо было создать бла­гоприятный фон — понизить температуру социальных, клановых и личностных противоречий, существовавших в латентном виде всегда, но повысившуюся до опасного уровня во время боярского правления, что рельефно обнаружилось во время восстания в Мо­скве 1547 г.

Иван IV и правительственный кружок пошли на необычный шаг. 27 февраля 1549 г. был созван Освященный собор с участием в нем, кроме высших церковных иерархов, также бояр, окольни­чих, дворецкого и казначеев, на котором царь прочитал демаго­гическую речь, полную обвинений в адрес бояр, чинивших в годы малолетства Ивана IV насилия и обиды детям боярским и всем христианам в судебных делах о землях и холопах, и предостере­гающую от подобных действий впредь. В ней Иван IV также уг­рожал в случае непослушания опалами и казнями. Бояре вынуж­дены были дать обязательство служить царю, не нанося вреда ему и его людям, а в случае жалоб на них со стороны детей боярских и всех христиан давать им «суд». Царь, со своей стороны, бояр простил, заявив, что он на них опал ни на кого накладывать не будет.

В тот же день царь держал вторую речь, по-видимому в более многолюдном собрании, на котором были в основном дети бояр­ские, хотя присутствовали также воеводы и княжата. Им было со­общено о результатах первого собрания, при этом речь, конечно, отличалась по содержанию от первой, поскольку данная аудито­рия состояла в большинстве из тех лиц, которые претерпели ранее от бояр. Иван IV каялся и в своих грехах, в частности в том, что приказывал во время боярского правления жестоко убивать мно­гих людей, и предписал всем участникам обоих собраний впредь помириться.³⁰

Это второе собрание, фигурирующее в исторической литерату­ре как «собор примирения», иногда интерпретируется как первый в истории России Земский собор. Однако сам термин, как извест­но, возник в XIX в. в славянофильской среде, стремившейся пред­ставить дело таким образом, будто уже в XVI в. функционировало высшее представительное учреждение, олицетворявшее народные силы, которые противостояли царю. К данному же собранию этот

^{3 0} Различные мнения об этих совещаниях см.: Тихомиров М. Н. Сословно-представительные учреждения в России XVI века // Тихомиров М. Н. Российское государство XV—XVI веков. М., 1973; Романов Б. А. Комментарий [к Судебнику 1550 года] //Судебники XV—XVI веков. М.; Л., 1952. С. 183—185; Смир­нов И. И. Очерки политической истории... С. 289—290; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 325—326; Шмидт С. О. Становление российского самодер-жавства: Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного. М., 1973. С. 133—154; Павленко Н. И. К истории Земских соборов XVI в. // ВИ. 1968. № 5.

60

термин применим с большой натяжкой, поскольку на нем не при­сутствовали представители всех групп населения.

И все же «собор примирения» имел далеко идущие последствия: от него следует отсчитывать начало реформ, проведенных вместе с царем кружком его единомышленников в 50-е годы XVI в. Уже на следующий день после деклараций царя, 28 февраля, им совместно с митрополитом Макарием и боярами был утвержден указ об освобождении детей боярских от суда наместников, за ис­ключением «душегубства и татьбы и разбоя с поличным». К этому времени оказались подготовленными «жаловальные» грамоты, основанные на данном указе, предназначенные к рассылке «во все городы детем боярским».³¹

В июне 1550 г. «царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии со своей братьею и з бояры ... Судебник уложыл»³² (в ко­торый, кстати, указ от 28 февраля 1549 г. вошел в качестве ст. 64, и тем самым была подготовлена отмена наместничьего управле­ния). Одной из его целей стало укрепление государственного ап­парата и ограничение произвола кормленщиков-наместников «по­средством организации контроля над их деятельностью со стороны им подвластных черных крестьян и посадских»,³³ чтобы судебная процедура была праведной и беспосульной. Этим новый Судебник в первую очередь отличался от старого, 1497 г., хотя последний стал его основным источником. Конечно, и переработка статей Су­дебника 1497 г., и введение в Судебник 1550 г. 33 новых статей проводились со свойственной средневековью опорой на «старину», кончавшейся в данном случае смертью Василия III, после которой в годы боярского правления законы, по представлению Ивана IV, оказались порушенными.

Но и в новом Судебнике законодательный процесс не был строго регламентирован. Его ст. 98, интерпретация которой ста­ла предметом многолетних дискуссий, не внесла принципиаль­ных изменений, а только кодифицировала сложившуюся прак­тику: «А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не на­писаны, и как те дела с государева докладу и со всех боар приговору вершается, и те дела в Судебник приписывати».³⁴ Правда, еще В. О. Ключевский придал этой статье важное зна­чение конституционной нормы, утверждавшей политическую роль Думы: якобы боярский приговор признавался необходимым этапом законодательной работы.³⁵ В. И. Сергеевич утверждал даже, что Избранная рада оформила свои властные притязания и провела «в Судебник ограничение царской власти», в резуль­тате чего царь оказался только председателем боярской колле­гии.³⁶ Решительные возражения последовали сразу же — со сто-

³¹ ПСРЛ. СПб., 1911. Т. 22. Ч. 2. С. 523; Шмидт С. О. Продолжение Хро­ нографа редакции 1512 года // ИА. М., 1951. Т. 7. С. 296; Романове. Л Коммен­ тарий... С. 183—190.

³² Судебник 1550 года // Судебники XV—XVI веков. С. 141.

³³ Романов Б. А. Комментарий... С. 193.

³⁴ Судебник 1550 года. С. 176.

³⁵ Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. Пгр., 1919. С. 313—314.

³⁶ Сергеевич В. И. Русские юридические древности. СПб., 1900. Г. 2. С. 369.

61

роны М. Ф. Владимирского-Буданова³⁷ и М. А. Дьяконова.^J8 He вдаваясь здесь в ход дискуссии, укажем, что исследованиями И. И. Смирнова и Б. А. Романова спор можно считать исчер­панным: участие бояр в законодательном процессе не дает осно­ваний «говорить о дуализме законодательных органов Русского государства», а только о том, что к собранию советников царь обращался для выяснения их мнения «по тем или другим воп­росам..., когда... считал это нужным».³⁹ Важно также отметить установленные М. Ф. Владимирским-Будановым факты, соглас­но которым «в эпоху Избранной рады» царь законодательствовал один, без бояр, в несколько раз чаще, чем совещался с ними, и то по собственному выбору. В результате исследователь пришел к принципиально значимому заключению о том, что формула «со всеми бояры» идентична формуле «с бояры».⁴⁰ Следователь­но, думные чины, участвовавшие в подготовке законов, не могли ограничить и не ограничивали самодержавную власть царя.

При этом необходимо иметь в виду, что первоначально тексты законов или, в их отсутствие, боярских приговоров готовились на более низком уровне — в Казне, а с появлением в 40—50-е годы функциональных органов власти — «изб» и затем вскоре (в 60-е) «приказов» в их недрах — и лишь потом попадали к боярам, после чего утверждались царем. Конечно, этот порядок законотворчест­ва часто нарушался. Так, в период реформ 50-х годов важнейшие законы обсуждались первоначально в узком кругу советников ца­ря и лишь затем поступали для их оформления по назначению.

Преобразование центрального государственного аппарата шло на всем протяжении 50-х годов, хотя оно проводилось с большой долей хаотичности. Еще до Судебника 1550 г. из казны стали вы­деляться новые учреждения — «избы», размежевание между кото­рыми по функциональному признаку нарастало. Первоначально же они назывались не по выполняемым ими функциям, а по име­нам дьяков, получавших временные персональные поручения. В течение 40—50-х годов возникли Конюшенная, Посольская, Че­лобитная, Ямская, Разбойная, Поместная, Разрядная, Стрелецкая избы, Большой приход. Следует при этом учитывать, что, во-пер­вых, дьяки часто руководили несколькими избами, а во-вторых, часть изб не порывала пока с территориальным принципом управ­ления,⁴¹ который хотя и изживался, но медленно, и полностью так и не был преодолен. Так создавалась основа для складывания в 60-е годы приказной системы управления, в основе которой был «приказ» как учреждение. Важным следствием начавшейся рефор­мы стало ограничение компетенции дворцовых ведомств и выде-

³⁷ Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Киев, 1905, 1907. С. 170—177.

³⁸ Дьяконов М. А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. Л., 1926. С. 360.

³⁹ Смирнов И. И. Очерки политической истории... С. 397—398; см. также: Романов Б. А. Комментарий... С. 334—337.

⁴⁰ Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 170—177.

⁴¹ См.: Зимин А. А. О сложении приказной системы на Руси //Доклады и сообщения Ин-та истории [АН СССР]. М., 1954. Вып. 3. С. 166.

62

ление государственного управления в особую отрасль правитель­ственной деятельности.

Думные чины по-прежнему составляли высший слой прави­тельственной иерархии. Подчиняясь непосредственно царю, они не только участвовали в законодательной работе, но и самостоя­тельно осуществляли суд высшей инстанции, вели дипломатиче­ские переговоры — все это от имени и по поручению государя. Бо­яре и другие думные чины могли также возглавлять «избы» («при­казы») и власть на местах — в качестве наместников. Однако, как и прежде, бояре, окольничие и другие думные чины не собирались, как правило, в полном составе. Если учесть, что к 1563 г. их число существенно увеличилось (до 42 бояр и 12 окольничих),⁴² а кроме того, большая их часть назначалась воеводами в войско и на дру­гие посты вне Москвы, то трудно себе представить, что они могли постоянно функционировать как высший орган государственного управления, не говоря уже о том, что в источниках отсутствуют свидетельства такой работы. Высшие чины Государева двора, со­стоявшие из бояр, окольничих, также другие думные чины по ни­сходящей⁴³ собирались обычно в неполном составе во главе с ца­рем для формального завершения законодательного процесса, ли­бо по поручению царя в его отсутствие с той же целью. Но, разумеется, теперь это была элита, зависимая от него и превра­тившаяся в подданных-министериалов.

Характерно, что термин «Дума» (не говоря уже о термине «Бо­ярская дума», введенный в оборот историками и историками пра­ва) не употреблялся в законодательной практике: его нет нн в Су­дебниках 1497 и 1550 гг., ни в законодательных актах вгорой по­ловины XVI—первой половины XVII в., ни в Уложении 1649 г.

Существенным элементом Судебника 1550 г. стала ст. 85, представлявшая собой развернутый земельный кодекс, касающий­ся права выкупа вотчин, вышедших из собственности рода.⁴⁴ Ее направленность заключалась в том, чтобы создать прочные юри­дические основания выкупного права с целью защиты возможных наследников и предотвращения вторжения чужака во владения, принадлежащие родственникам.⁴⁵ С этой целью, в частности, ограничивалось право продажи вотчины «в чужой род» гем роди­чам, которые ее уже выкупили.⁴⁶ Эта мера, как и весь Судебник 1550 г., призвана была содействовать созданию определенного правопорядка, сдерживающего произвол в сфере правоотношений и облегчающего контроль центральных властей над судопроизвод­ством.

Так же, как и в ст. 85 Судебника 1550 г., землевладельческие привилегии светских вотчинников были подтверждены особым приговором 1551 г., принятым царем совместно с церковным со-

⁴² Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV—XVI веках. С. 82.

⁴³ Богатырев С. Я. Ближняя дума в третьей четверти XVI в С. 125.

⁴⁴ Судебник 1550 г. С. 171 — 172.

⁴⁵ Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России. С. 196—198.

⁴⁶ Романов Б. А. К вопросу о земельной политике Избранной рады (ст. 85 Судебника 1550 г.) // ИЗ. 1951. Т. 38. С. 252—269.

63

бором, о запрете монастырям покупать землю и брать земельные вклады без разрешения верховной власти.⁴⁷ Защита «всего свет­ского сектора вотчинного землевладения, безотносительно к ка­либрам и общественному положению его представителей вплоть до детей боярских и даже „всяких людей"», от «безудержного и бесконтрольного напора» церкви и особенно монастырей⁴⁸ шла в русле политики, которой придерживался правительственный кру­жок, проводивший реформы, направленные на консолидацию широких слоев землевладельцев. С другой стороны, эта мера, консервировавшая традиционные отношения, обособленность прежде независимых земель, способствовала сохранению пере­житков удельной старины. Именно последнее обстоятельство ста­ло, возможно, причиной последующих нарушений данного зако­нодательного акта.⁴⁹

Консолидирующий характер носили реформы, связанные и со служебными обязанностями землевладельцев.

50-е годы XVI в., в частности, стали временем нового преобра­зования Государева двора. Согласно так называемой тысячной ре­форме, из дворовых (а также отчасти городовых) детей боярских предписывалось произвести отбор тысячи «лучших слуг», наделив их в Подмосковье поместьями. Имелось в виду,что именно этот контингент, состоявший из бояр, окольничих и, по-видимому, других думных чинов, будет обязан «быти готовым в посылки», т. е. выполнять наиболее ответственные царские поручения в ка­честве воевод в войске и глав правительственных ведомств.⁵⁰ Для их учета велась Тысячная книга.⁵¹ Подмосковное поместье было добавкой к тем поместьям и вотчинам, которыми тысячник владел в других уездах до зачисления в «тысячу».⁵²

В 1551/52 г. была составлена так называемая Дворовая тет­радь.⁵³ В отличие от утвердившейся точки зрения, согласно кото­рой Дворовая тетрадь включала весь наличный состав Государева двора с 1551/52 г. до начала 60-х годов, а Тысячная книга — «лучшую» его часть,⁵⁴ Дворовая тетрадь, как установил А. П. Павлов, содержала список гораздо большего круга лиц, не обязательно входивших в Государев двор (хотя в нее были вписа­ны также и его члены). Перестройка же структуры Государева двора, связанная с «тысячной» реформой, привела к тому, что ос­новной его костяк в середине XVI в. составляли тысячники, при­чем отбраковка служилых людей, вписанных в Дворовую тетрадь и не попавших в состав Государева двора, производилась исходя

⁴⁷ Законодательные акты... Тексты. № 5. С. 31—33.

⁴⁸ Романов Б. А. Комментарий... С. 315.

⁴⁹ Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России... С. 68—82.

⁵⁰ Законодательные акты... Тексты. № 4. С. 30—31.

⁵¹ См.: Тысячная книга и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. / Подг. к печати А. А. Зимин. М.; Л., 1950. С. 53—103.

⁵² Веселовский С. Б. Феодальное землевладение Северо-Восточной Руси XV— XVI вв. М.; Л., 1947. Т. 1. С. 316.

⁵³ См.: Тысячная книга и Дворовая тетрадь... С. 109—208.

⁵⁴ Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 371; Веселовский С. Б. Очерки по истории опричнины. М., 1963. С. 81; Скрынников Р. Г. Россия накануне «Смут­ ного времени». М., 1981. С. 43.

64

из возрастных и других критериев (исключались старые, больные, а также представители младших поколений дворовых), учета не­сения службы при московском дворе в прошлом (исключались те, кто перестал привлекаться для несения службы при московском дворе).⁵⁵

Результатом «тысячной» реформы стало изменение структуры Государева двора. Оформилась, в частности, новая чиновная груп­па — выборные дворяне, проходившие службу отдельно от дворо­вых и городовых детей боярских своего «города» и гем самым по­ставленные над ними, при том, что дворовые дети боярские посте­пенно на протяжении 50-х годов выпадали из состава Государева двора и начинали рассматриваться как чины «служилого города» (уездной дворянской корпорации). Войско, таким образом, до­вольно четко раскололось на рядовых его членов (уездных детей боярских) и командный состав, формируемый из членов Госуда­рева двора, а сам Государев двор состоял из думных и дворцовых чинов, стольников, стряпчих, жильцов, выборных дворян и, воз­можно, приказных дьяков.⁵⁶

Все эти меры, следствием которых стало наделение верхнего слоя служилых людей особыми правами и привилегиями, в том числе обеспечение новыми земельными наделами, а также денеж­ными жалованиями, были направлены на создание чиновной пра­вящей группировки, всецело зависящей от монарха. Однако пол­ностью консолидированную корпорацию, абсолютно обособлен­ную от уездного дворянства, властям пока еще создать не удалось, в частности потому, что старый территориальный принцип деле­ния Государева двора еще сохранялся. И все же это был важный этап ее складывания.

Все большая зависимость служилых людей от государственной власти нашла выражение в новой шкале ставок за их «бесчестие». Они ставились теперь (согласно ст. 26 Судебника 1550 г.) в зави­симости не от «отечества» оскорбленного лица, а от характера его «службы» государю, т. е. от положения на служебно-администра-тивной лестнице.⁵⁷

И другие реформы, проводимые в середине XVI в., вели к уси­лению зависимости феодалов от монарха.

В частности, в 1555/56 г. было принято уложение о службе с вотчин и поместий.⁵⁸ Оно регламентировало «государеву служ­бу» в направлении ее унификации: устанавливалась ее обяза­тельность для всех категорий землевладельцев (равным образом — вотчинников и помещиков) с фиксированным соотношением между количеством земли, размером денежного пожалования и числом выставляемых ими людей, по преимуществу холопов, для сопровождения служилого человека в военных походах. При

⁵⁵ Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584—1605 гг.). СПб., 1992. С. 86—95.

⁵⁶ Там же. С. 96—100.

⁵⁷ Флоря Б. Н. Формирование сословного статуса господствующего класса древней Руси: (На материале статей о возмещении за «бесчестье») // История СССР. 1983. № 1. С. 72—73.

⁵⁸ Законодательные акты... Тексты. № 11. С. 37—38.

3 Власть и реформы 65

этом денежный оклад зависел от уровня экипированности вои­нов, а также их числа: за избыточных сумма денежного жало­вания увеличивалась, а за недовыставленных или неполно эки­пированных налагались штрафные санкции. Одновременно пред­писывалось провести проверку обеспеченности служилых людей .землей и перераспределить ее так, чтобы заново наделить их и создать условия для ратной службы.⁵⁹ Поскольку же денежное жалование не полностью покрывало расходы на нее, средства для этого могли поступать именно с зависимых крестьян, насе­лявших ту землю, размером которой определялась служебная годность феодалов, и выплачивавших с нее феодальную ренту,⁶⁰ а показателем «прожиточное™» светского землевладельца, по­зволявшим властям судить о его боеспособности, становилась ок­ладная единица — выть.⁶¹

Кроме перераспределения земель, продолжалось интенсивное испомещение служилых людей на недавно завоеванных террито­риях, а также на черносошных землях. С целью изыскания при­годных для поместной раздачи земель в начале 50-х годов прово­дилось очередное их описание.⁶² Однако одно только наделение землями и их перераспределение не могло полностью решить за­дачу создания боеспособного войска. На ту же цель были направ­лены ограничение отчуждения вотчин, особенно в пользу мона­стырей, регламентация перехода вотчин в «иные руки» в ходе ро­дового выкупа и другие меры, призванные предотвратить изъятие земли из «службы». Не случайно в 1557 г. появилась необходи­мость разработать указ,⁶³ дополняющий и уточняющий положе­ния ст. 85 Судебника 1550 г. и приговора 1551 г. об условиях ро­дового выкупа.⁶⁴

Все эти реформы создавали ряд предпосылок для образования государственного земельного фонда, права владельцев на часть ко­торого ставились в прямую зависимость от «государева дела», т. е. прежде всего от ратной службы. Соблюдением ее интересов пред­определялось появление также ст. 81 Судебника 1550 г.⁶⁵ и указа 1557 г.,⁶⁶ запретивших холопить детей боярских, находящихся на

^{5 9} См.: Боярская книга 1556 г. // Архив историко-юридических сведений, от­ носящихся до России, издаваемых Н. Калачовым. СПб.; М., 1861. Кн. 3. Отд. 2. С. 25—88; Романов Б. А. К вопросу о 15-рублевом максимуме в служилых кабалах XVI в. // ИЗ. 1955. Т. 52. С. 331; Носов Н. Е. Становление сословно-представи- тельных учреждений в России: Изыскания о земской реформе Ивана Грозного. Л., 1969. С. 396—397; Законодательные акты... Комментарии. С. 33—34.

⁶⁰ Алексеев Ю. Г. Пятнадцатирублевый максимум по служилой кабале, служ­ ба с земли и феодальная рента // Исследования по социально-политической исто­ рии России. Л., 1971.

⁶¹ Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. М., 1987. С. 99.

⁶² Смирнов И. И. Очерки политической истории... С. 423—426, 433; Колы­ чева Е. И. Аграрный строй России XVI века. С. 21—22.

⁶³ Законодательные акты... Тексты. № 22. С. 44—45.

⁶⁴ См.: Романов Б. А. К вопросу о земельной политике Избранной рады. С. 267; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 469.

⁶⁵ Судебники XV—XVI веков С. 170. .,,».

⁶⁶ Законодательные акты... Тексты. № 23. С. 45. ../ v '■

66

государевой службе, или несовершеннолетних детей боярских как резерва для будущей службы.⁶⁷

Заботой о боеспособности войска был вызван и указ 1550 г. об отмене местнических счетов во время походов.⁶⁸ Возможно, впро­чем, что были два посвященных этому указа — 1549 и 1550 гг.⁶⁹ Им (или ими) облегчалось формирование войска для походов, так как, во-первых, строго регламентировался местнический порядок назначения на высшие (воеводские) должности, а, во-вторых, от­менялся на время военных действий местнический счет для детей боярских и тем самым разрешалась коллизия между их «местами» в служило-родословной иерархии и неподготовленностью молодых воинов к занятию ответственных командных постов. Вообще же местничество в первой трети XVI в. носило скромные размеры и имело исключительно служилый характер из-за того, что назна­чения на военно-служилые должности проводились только из ря­дов старомосковских бояр, происхождение которых не выделяло одних по сравнению с другими. И лишь в годы боярского правле­ния, после вхождения служилых князей в число думных чинов и включения их в местнический счет, оно приобрело служило-родо­словный характер, и начался его расцвет.⁷⁰

Приобретение местничеством также родового принципа при назначении на должности определялось интересами центральной власти, поскольку благодаря этому на первый план выдвигались те семейные кланы, предки которых издавна служили московским великим князьям и потому могли являться опорой монархии.⁷¹

В 50-е годы была продолжена губная реформа. Если вначале из компетенции наместников были изъяты судебные дела о «ведо­мых лихих людях» и переданы избранным из числа дворян губным старостам, то постепенно к ним перешли судебные функции в от­ношении дворян. По Судебнику 1550 г. суд наместников подвергся новым ограничениям: предписывалось участие в нем выборных представителей местного населения.

И, наконец, указом 1555/56 г. предписывалась полная отмена кормлений⁷² (так называемая земская реформа). В результате власть должна была передаваться от наместников и волостелей к выборным старостам, сотским, пятидесятским и десятским из чис­ла «лучших людей» крестьянских и посадских общин с возложе­нием на них ведения суда по уголовным делам и полицейских

^{6 7} Романов Б. А. К вопросу о 15-рублевом максимуме в служилых кабалах XVI в. С. 329—334; Панеях В. М. Служилые кабалы на детей боярских по указу 1558 г. // Проблемы истории феодальной России. Л., 1971. С. 122—126; Законо­ дательные акты... Комментарии. С. 46—47.

⁶⁸ Законодательные акты... Тексты. № 2. С. 29—30.

⁶⁹ Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 342—345; Носов Н. Е. Станов­ ление сословно-представительных учреждений в России. С 40.

⁷⁰ Зимин А. А. Источники по истории местничества в XV—первой трети XVI в. //АЕ за 1968 г. М., 1970. С. 117.

¹ Подробно о местничестве см.: Шмидт С. О. Становление российского са-модержавства. С. 262—307; Эскин Ю. М. 1) Местничество в социальной структуре феодального общества // Отечественная история. 1993. № 5; 2) Местничество в России XVI—XVII вв.: Хронологический реестр. М., 1994. ⁷² Законодательные акты... Тексты. № 11. С. 37—38.

67

функций. Таким образом, прерогативы земских старост, которые при Елене Глинской только представляли крестьянские и посад­ские общины в их отношениях с властью, существенно расширя­лись и в судебной, и в административной сферах. Одновременно в качестве компенсации за утраченный кормленный доход с насе­ления стал взиматься целый комплекс новых налогов — «корм­ленный окуп», который распределялся между служилыми людьми специально для этого учрежденными органами — «кормленными дьяками». Позднее были созданы приказы (четверти, «чети»), каждый из которых ведал распределением собранного «кормлен­ного окупа» служилым людям по территориям.

Неэффективность наместничьего управления в условиях еди­ного государства, как отмечалось выше, осознавалась центральны­ми властями уже в ЗО-е годы XVI в., вследствие чего и начала проводиться губная реформа. К тому же умножились жалобы на произвол кормленщиков со стороны населения городов и черно­сошных уездов. Распространение принципов самоуправления на посад и черносошных крестьян стало результатом учета и этих факторов ⁷³

Отмена кормлений должна была превратить все органы мест­ного самоуправления в систему самоуправляющихся территорий. Что касается самоуправления в городе и деревне (земского само­управления) на черносошном Севере, то оно фактически «покупа­лось» у царской казны за очень высокую цену.

Несмотря на известную широту полномочий, предоставляемых новым органам управления на посаде и в черносошной волости, они были ограничены тем, что относились только к внутренним делам, касающимся посадских и крестьянских миров. Дела же ме­стного населения с посторонними истцами или ответчиками реша­лись в московских приказах, за которыми сохранялось право суда по абсолютно всем спорным вопросам. Кроме того, за органами местного самоуправления устанавливался строжайший контроль. Списки выбранных старост утверждались в приказах, где произ­водилась процедура приведения к присяге (крестному целова­нию), а за нарушения установленного порядка при исполнении ими своих обязанностей предусматривались суровые меры наказа­ния, вплоть до смертной казни К тому же с середины XVI в. уси­ливается значение губных старост, которым поручался общий су-дебно-административный и полицейский надзор за уездами, а так­же земельные дела, изымаемые постепенно у органов земского самоуправления⁷⁴ Таким образом, губная и земская реформы при­вели к тому, что крестьянство было поставлено под власть мест­ного дворянства. Выборные от крестьянской общины превраща-

⁷³ Об отмене кормлений и введении земского самоуправления подробно см Зимин А А «Приговор» 1555/56 г и ликвидация системы корм тений в Русском государстве // История СССР 1958 № 1, Носов HEX) Станов аение сословно- представительных учреждений в России С 240—526, 2) Уложение о кормлениях и службе 1555/56 г // ВИД 1985 Т 17, Законодательные акты Комментарии С 27—32

⁷⁴ Носов Н Е Становление сословно-представительных учреждении в Рос сии С 527—537

68

лись в низшее звено административного аппарата, привязываю­щее крестьян к государству, и это способствовало последующему прикреплению крестьян к тяглу, а следовательно, ухудшению их правового и экономического положения ⁷⁵

Реформа местного управления, задуманная как всеобъемлю­щая, проводилась, однако, прежде всего на северных территориях, населенных черносошными крестьянами, где отсутствовало поме­стное и вотчинное землевладение. Жители именно этого региона добивались права на самоуправление. В целом же реформа, не­смотря на то что проводилась в общегосударственном масштабе, не была реализована полностью. Наместничья система власти не отменялась в ряде административных единиц, в других она очень быстро возобновлялась. Так что можно утверждать, что реформа удалась только на территории русского Севера, слабо заселенного по сравнению с Северо-Востоком и Северо-Западом, и в урезанном виде.

Задумана земская реформа (как и губная) была в целях пре­одоления разобщенности территорий, на которых кормленщики из-за слабости и малочисленности центрального правительствен­ного аппарата становились бесконтрольными правителями, что консервировало фактическую децентрализацию власти. Попытка возложить на само население (кроме холопства) полицейские функции, ответственность за правопорядок и исправную уплату государственных налогов, стала в этих условиях безусловно вы­нужденной и, возможно, потому не удалась в полном объеме.

Принцип выборности оказался малоэффективным еще и пото­му, что сочетался с принудительностью исполнения обязанностей. Так, губным старостам не положено было вознаграждение. Кроме того, допускалось избрание на эту должность только непригодных к ратной службе. Поэтому часто губные старосты исполняли свои обязанности под угрозой тюремного заключения

⁷⁵ Данилова Л В Сельская община в средневековой Руси М, 1994 С 241—245

-, I» j 1

i I I' t

*' j

I- 'i V

Г л а в а 4

ЗАВЕРШЕНИЕ ПРОЦЕССА ФОРМИРОВАНИЯ ДЕСПОТИЧЕСКОГО САМОДЕРЖАВИЯ

Политический строй России первой половины XVI в. и проблема Земских соборов. — Самодержавная власть и церковь. — Завоевание Казанского и Астраханского ханств Колониальная политика самодер-^ жавия в Среднем и Нижнем Поволжье — Начало Ливонской войны. — Опричнина, ее причины и последствия. — Российский вариант деспо­тической власти. ', -<; •!• ■ .г г

Оценивая политическую направленность реформ 50-х годов XVI в., можно утверждать, что они вели, во-первых, к сосредото­чению власти в руках центра, который, независимо от того, какую роль играл в это время царь в правительственном кружке, олице­творялся именно им, и, во-вторых, к усилению системы управле­ния огромной территорией, отдельные части которой «сохраняли старые обычаи, жили своей обособленной жизнью», имели разную социальную структуру и были мало связаны между собой единой центральной властью.¹ Несомненно, таким образом, что реформы в целом были направлены на укрепление самодержавия как фор­мы государственной власти, но все же лишь отчасти способствова­ли его усилению из-за непоследовательности, отсутствия систем­ности, трудно преодолимых тенденций к децентрализации, прин­ципиальной их невыполнимости в условиях XVI в. Практически самодержавный характер власти царя выражался не в том, что в его руках сосредоточивались все нити управления государством, а во все возраставшей возможности в обход его собственных указов карать своих подданных, именно в ничем не ограниченном произ­воле царя, возведенном в принцип.

Характеристика политической системы России середины XVI в. стала объектом дискуссии в исторической литературе со­ветского периода. С одной стороны, И. И. Смирнов и концепци-онно примыкающие к нему исследователи определили ее как са­модержавие с Боярской думой, опирающееся на построенный на бюрократических началах аппарат, и боярской аристократией.² Ключ к пониманию реформ 50-х годов (как и опричнины) он усматривал в том, что монархия, опираясь на поместное дворян­ство, поддерживавшее наиболее прогрессивную форму централи­зации — самодержавие, повела борьбу с феодальной знатью, пред­ставленной вотчинниками, стремящейся вернуться к традициям феодальной раздробленности. Эта концепция, причудливо сочета-

¹ Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. М., 1962. С 65.

² Смирнов И. И. Очерки политической истории Русского государства 30—50-х

годов XVI в. М.; Л., 1958.

70

ющая доктринальную основу — известные высказывания В. И. Ле­нина и И. В. Сталина³ — и результаты исследований С. Ф. Плато­нова (чьи выводы формировались под влиянием демагогических ин­вектив Ивана IV против боярства в его посланиях Андрею Курбско­му), резко противопоставившего вотчинное боярство поместному дворянству, встретила решительные возражения в обеих ее частях. В трудах Н. Е. Носова,⁴ А. А. Зимина⁵ и особенно В. Б. Кобрина⁶ убедительно показано, что борьба двух социальных групп феода­лов — якобы реакционного боярства и якобы прогрессивного дво­рянства — не являлась и не могла являться главным стержнем политической истории не только в 50-х—начале 60-х годов XVI в., но и в период опричнины.

Точка зрения, унаследованная из историографии XIX в. и по­лучившая наиболее последовательное развитие в трудах И. И. Смир­нова, противоречила фактам, в частности аристократическому со­ставу думных чинов, принимавших активное участие в разработке и реализации законодательства, направленного на централизацию власти, сходству социального состава вотчинников и помещиков, близости поместного и вотчинного права, единству норм ратной службы, наличию у подавляющего числа землевладельцев и вот­чин, и поместий — чересполосно и в разных землях, явному стремлению к приобретению новых земель в разных частях стра­ны. Все эти факторы дают основания утверждать, что боярство как социальная группа не могла быть противником государственного единства, а, напротив, относилось к числу его сторонников. В этой связи отпадает тезис о прогрессивности самодержавия в том зна­чении, какое этому тезису придавал И. И. Смирнов: ни бояре, ни тем более помещики не отстаивали и не могли отстаивать систему децентрализации и сепаратизма в силу их социального и имуще­ственного статуса.

Другая концепция, резко противостоящая той, которую разви­вал И. И. Смирнов, заключалась в характеристике политического строя России XVI в. как сословно-представительной монархии. Первоначально она основывалась только на признании существен­ного значения Земских соборов, систематически, согласно этой точке зрения, собиравшихся по крайней мере во второй половине XVI в., хотя ряд исследователей обнаруживал их и в первой по­ловине столетия. Вариантом этой концепции было признание Рос­сии первой половины века сословной монархией, преобразовав­шейся только во второй его половине в сословно-представитель-ную (А. А. Зимин). Следствием такой постановки проблемы стало

³ Ленин В И. Поли. собр. соч Т. 17. С. 346; Т. 20. С. 121. О высказываниях И. В. Сталина см.: Черкасов Н. К. Записки советского актера. М., 1953. С. 380— 381; Сталин, Молотов и Жданов о 2-й серии фильма «Иван Грозный» : Запись Сергея Эйзенштейна и Николая Черкасова//Московские новости, 1988. № 32. С. 8—9.

⁴ Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений в России: Изыскания о земской реформе Ивана Грозного. Л., 1969.

⁵ Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964.

⁶ Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России (XV—XVI вв.). М., 1985.

71

умножившееся число Земских соборов (до полутора десятков), об­наруженных исследователями, и прежде всего М. Н. Тихомиро­вым, С. О. Шмидтом, А. И. Копаневым, В. И. Корецким,⁷ хотя часть из этих собраний иногда более осторожно признается лишь зачаточной формой Земских соборов.⁸

Однако большинство собраний, созываемых верховной вла­стью, не подпадает под определение, необходимое для их призна­ния именно Земскими соборами, и на это обратил внимание Н. И. Павленко. Исследователь справедливо исходил из принято­го в исторической и историко-правовой литературе представления, согласно которому Земскими соборами собрания могут быть при­знаны только в том случае, если на них присутствовали в полном составе бояре и другие высшие чины, собор высшего духовенства (освященный собор) и представители «всяких чинов», т. е. «земли» — дворянства и купечества.⁹ В результате Н. И. Павленко при­шел к выводу, что на протяжении XVI в. созывались лишь три Земских собора — 1549 г., 1566 г. и 1598 г. (избирательный).¹⁰

Вступившие с Н. И. Павленко в дискуссию историки,¹¹ по на­шему мнению, не смогли подорвать его аргументацию, так же как и монография Л. В. Черепнина, специально посвященная изуче­нию Земских соборов XVI—XVII вв.¹² Более того, позицию Н. И. Павленко существенно усилил Х.-Й. Торке.¹³ Он обратил внимание на отсутствие среди участников соборов крестьян, поче­му они и не могут считаться собраниями народа, хотя в выражении «собор всея земли» «земля» должна была бы означать для славя­нофилов, которые и ввели в употребление термин и понятие «Зем­ский собор», именно «народ». Х.-Й. Торке показал, что «земские люди» в отличие от служилых людей — выборные местные долж­ностные лица, принадлежавшие большей частью (за исключением дворянских губных старост) к посадскому населению, поэтому не­верно называть «земскими» соборы, на которых отсутствовали их представители. Что же касается самого хода Земских соборов в XVI в., то они (кроме выборного собора 1598 г.) собирались либо для заслушивания правительственных деклараций, либо для одоб-

⁷ Тихомиров М. Н. Сословно-представительные учреждения (земские собо­ ры) в России XVI в. // Российское государство XV—XVII веков. М., 1973; Шмидт СО. 1) Соборы середины XVI в. // История СССР. 1960. № 4; 2) К ис­ тории соборов XVI в. // ИЗ. Т. 76; 3) К истории земской реформы (собор 1555/56 г.) // Города феодальной России. М., 1956; Копанев А. И. Об одной ру­ кописи, принадлежавшей В. Н. Татищеву // Труды [Библиотеки АН СССР и Фундаментальной библиотеки общественных наук СССР]. М.; Л., 1955. Т. 2; Ко- реикий В. И. Земский собор 1575 г. и частичное возрождение опричнины // ВИ. 1967. № 5.

⁸ Шмидт С. О. Соборы середины XVI в. С. 92.

⁹ Павленко Н. И. К истории Земских соборов XVI в. // ВИ. 1968. № 5.

¹⁰ Там же. С. 82—105.

¹¹ См., например: Шмидт С. О. Становление российского самодержавства. М., 1973. С. 211—246.

¹² Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI—XVII вв. М., 1978. С. 55—149.

¹³ Торке Х.-Й. Так называемые земские соборы в России // ВИ. 1991. №11. С. 3—10.

72

рения действий царя, при пассивной роли участников и отсутствии каких-либо волеизъявлений, исходивших от них.

Критериям, позволяющим считать собрания Земскими собора­ми, в XVI в. отвечают собор 1549 г. (с большой натяжкой) и, так­же отчасти, собор 1566 г. Но такой минимум соборной практики при отсутствии ее институционального обоснования недостаточен для признания политической системы середины XVI в. сословно-представительной монархией. Это обстоятельство, по-видимому, осознавал Н. Е. Носов, который, оставаясь на позициях признания сословно-представительной монархии в XVI в., попытался «взгля­нуть на проблему сословного представительства не столько под уг­лом зрения истории земских соборов ..., сколько, перенеся исследо­вание в другую плоскость, сконцентрировать внимание на характе­ристике тех приводных ремней, которые связывали государство и общество, земства и приказный строй, центр и провинцию» — «со-словно-представительные начала, вызревавшие в самих недрах» Рос­сии и выразившиеся не столько в представительных началах цент­рального управления, которые Н. Е. Носов также не отвергает, сколько «в создании на местах сословно-представительных учрежде­ний» в форме выборных губных старост, института городовых при­казчиков и, наконец, выборных органов земского самоуправле­ния.¹⁴

Эта внешне стройная концепция имеет, однако, уязвимую сто­рону. Н. Е. Носов исходил из представлений о далеко зашедшем процессе классовой дифференциации, результатом которой стало образование частной собственности и предоуржуазных отношений в посадско-крестьянской среде, на базе которых возникло предста­вительство не только феодальных сословий и духовенства, но и купцов и крестьян. Н. Е. Носов модернизирует социально-эконо­мические процессы, распространяя на экономическую жизнь всей страны некоторые явления, оцениваемые с известными преувеличе­ниями, характерные для малонаселенных северных ее районов.

Возвращаясь к проблеме определения политической системы России середины XVI в., необходимо учитывать, что, как мы уже отмечали выше, сословия в России XVI в. не сложились. Исклю­чение составляла иерархия церковных чинов, которая получила ряд привилегий и сформировалась в духовное сословие. Исходя только из одного этого, следует отвергнуть точку зрения о сослов­ном представительстве и политическом строе, определяемом как сословно-представительная монархия.¹⁵

¹⁴ Носов Н. Е. Становление сословного представительства в России в первой половине XVI в. // ИЗ. 1986. Т. 114. С. 148—179. В этой посмертно опубликован­ ной работе Н. Е. Носов заострил те положения, которые содержались в его фун­ даментальной монографии «Становление сословно-представительных учреждений в России».

¹⁵ Х.-Й. Торке, также отрицающий наличие сословий в России XVI в. и со- словно-представительный характер монархии, указывает на то, что «русские по­ садские и торговые люди не обладали настолько развитыми признаками граждан­ ства, чтобы было уместно определять их терминами сословности», не говоря о том, что они не принимали участия «в политическом конституировании страны». Дво­ рянство также не составляло сословия, ибо в отличие от западноевропейского дво-

73

Наиболее адекватной, по нашему мнению, была бы характери­стика политического строя России первой половины XVI в. как са­модержавной монархии деспотического типа на том этапе ее фор­мирования, когда государство не сумело еще стать полностью уни­тарным, а власть самодержавного правителя была еще в силу неразвитости административного аппарата в центре и на местах слабой, вынужденно опирающейся на ограниченные элементы са­моуправления, считающейся с рядом традиций, допускающей су­ществование отдельных очагов удельного сепаратизма и остатков новгородских вольностей, не лишившей церковь ее имуществен­ного могущества, которое позволяло ей конкурировать с царем не только за церковные, но и светские прерогативы. ,,

Отношения великокняжеской, а затем и царской власти с цер­ковью на всем протяжении XVI в. (так же, как и ранее) были чрезвычайно сложными и противоречивыми. Православие, приоб­ретя с самого начала статус государственной религии, стало со­ставной частью жизни не только отдельного человека, но всего го­сударственного организма. Власть князя или царя опиралась на авторитет церкви, в недрах которой разрабатывалось идеологиче­ское обоснование самодержавия. С другой стороны, уже во второй половине XV в. «московские митрополиты утратили свое неза­висимое положение относительно княжеской власти и церковь стала получать характер национально-государственного учрежде­ния».¹⁶

Отношения между высшими церковными властями и велико­княжеской властью приобрели особенно напряженный характер в конце XV—XVI в. Так, между 1461 и 1589 гг. сменилось 14 мит­рополитов, из которых 9 либо были низложены светской властью, либо сами покидали пост под ее давлением.

В центре противоречий между светской и духовной властями стояли две связанные друг с другом проблемы. Во-первых, неже­лание церкви расстаться с огромными земельными владениями, приобретенными ею в результате пожалований самих великих князей, вкладов частных лиц, покупки и захватов, а также подат­ных и судебных привилегий, распространяемых на них. Во-вто­рых, вмешательство светской власти во внутренние дела церкви и, напротив, претензии церкви не только на участие в государ­ственных делах, но и на подчинение ей светской власти. Это со­перничество наряду с сотрудничеством, вызванным совпадением

р янства «не черпало свою силу из местных интересов и провинциальных собра­ний», которые «если не издавали законов, то по крайней мере управляли», то есть осуществляли самостоятельное самоуправление, — «давали князю auxilium et consilium (обязательство помощи и совета) на фоне общего, обязывающего обе сто­роны права», в случае нарушения которого со стороны князя создавали для своей корпорации собственное право (Торке Х.-Й. Так называемые земские соборы в России. С. 4—5.).

¹⁶ Веселовский С- Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси XIV—XVI вв. М.; Л., 1947. Т. 1. С. 419.

74

интересов в процессе создания единого унитарного государства, протекало как в конфликтах, так и в совместных акциях, при вы­нужденных уступках с обеих сторон. Неудачная попытка, опира­ясь на нестяжателей, провести в начале XVI в. секуляризацию монастырского землевладения и принятие великокняжеской вла­стью осифлянской доктрины по поводу церковного имущества означало, что она потерпела поражение. Сохранялась, как оказа­лось надолго, экономическая мощь церкви.

С другой стороны, именно осифлянски настроенные церковни­ки способствовали возведению Ивана IV в царский сан и разра­батывали идеологию царской власти, основанную на ее божест­венном происхождении. Победа осифлянской доктрины самодер­жавной власти означала консервирование не только данной политической теории, но и культуры вообще, основанием которых служили представления о роли Москвы как единственной христи­анской страны, сохранившейся среди «изрушевшегося» христиан­ского мира, и застывшие христианские догматы. Следствием такой идеологической ситуации стало полное отрицание чужого опыта. От «латинства» вместе с накопленными благодаря Возрождению европейскими духовными ценностями Россия отгораживалась. Из­гонялось и любое свободомыслие, как правило, выступавшее в форме еретических движений. Учение о «третьем Риме» и куль­турный изоляционизм обрекали русскую культуру на авторитар­ность, застой, отсталость, вели к представлениям о русской ис­ключительности, порождали ксенофобию.¹⁷

Церковный (Стоглавый) собор 1551 г. усилил эту ограничен­ность и изолированность даже от греческого православия, кодифи­цировав православный культ в России как культ исключительно русский, опирающийся на русскую традицию.

Попытка Ивана IV на этом же соборе стимулировать церковь к ее внутреннему реформированию, к отказу от владения огром­ными вотчинами, доходы от которых не поступали в государствен­ную казну, к подчинению священников общему, а не церковному суду, закончилась неудачей.¹⁸ Именно то обстоятельство, что ве­ликокняжеская власть опиралась на фундаменталистскую часть церкви, вынуждало ее пойти на сохранение земельных владений церковной корпорации с самостоятельной системой суда и управ­ления, а это, безусловно, являлось пережитком феодального раз­дробленности. Великокняжеская и царская власть, примирившись пока с неудачей в данной области, повела наступление на подат­ные и иные привилегии монастырей.

После периода широких раздач тарханных грамот во время бо­ярского правления реформы 50-х годов XVI в. начинаются с лик­видации таможенных и податных привилегий монастырей, хотя имели место и исключения, связанные с политической конъюн-

^{1 7} См.. Цимбаев Н. И. Россия и русские: (Национальный вопрос в Российской империи) // Вестник МГУ: История. 1993. Сер 8. № 5. С. 32.

¹⁸ Стоглав // Российское законодательство X—XX веков: Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. Т. 2. С. 329—330 (гл. 53), 334—336 (гл. 61—63), 352—354 (гл. 75).

75

ктурой.¹⁹ Отмена тарханов Судебником 1550 г. (его ст. 43)²⁰ спра­ведливо расценена Б. А. Романовым всего только как программа деятельности верховной власти,²¹ хотя С. М. Каштанов показал, что в 1551 г. она энергично реализовывалась. Таким образом, хотя и проводился в жизнь принцип «централизации государственных финансов путем ограничения главных привилегий духовных феодалов», но это означало «ликвидацию тарханов» лишь «с формальной точки зрения»,²² поскольку сохранялся «ряд фи­нансовых льгот, зафиксированных в несудимых грамотах»,²³ а главное — уже в первые месяцы после отмены и генеральной ре­визии тарханов 1551 г. они стали выдаваться вновь, впрочем, в качестве довольно редкого исключения и по стратегическим моти­вам. При всей непоследовательности финансовой политики в от­ношении монастырей ограничение их податных привилегий стало основной линией политики правительства вплоть до начала 60-х годов.²⁴

Реформы 50-х годов проводились одновременно с активизацией внешнеполитической деятельности. Но в 1549 г. позиции Ива­на IV в этой сфере были еще слабыми, поэтому он после совета с боярами дал согласие на переговорах с Литвой уступить и разре­шить в литовском экземпляре грамоты, фиксировавшей продление перемирия, титуловать его не царем, а государем всея Русии, ве­ликим князем.²⁵ Таким образом, это перемирие не внесло ничего нового в русско-литовские отношения, в которых фактически со­хранялся статус-кво: царский титул Ивана IV не был признан Ве­ликим княжеством Литовским, по-прежнему претендовавшим на Новгород, Псков, Торопец, Великие Луки, Ржеву, тогда как Рос­сия в свою очередь продолжала претендовать на Киев, Волынь, Полоцк, Витебск и другие города.

Основные устремления России в этот период были направлены на восток и юго-восток. Несколько неудачных походов на Казань завершились долгой осадой и взятием ее в 1552 г. Государство ка­занских татар с их древней культурой было ликвидировано, а его территория аннексирована Россией.²⁶ Вскоре после этого пало и Астраханское ханство. Россия получила огромные земли (увели-

¹⁹ Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси. М., 1988. С. 92—110.

²⁰ Судебники XV—XVI веков. М.; Л., 1952. С. 153.

²¹ Романов Б. А. Комментарий [к Судебнику 1550 г.] // Судебники XV— XVI веков. С. 218—232.

²² Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси. С. 119.

²³ Там же. С. 122.

²⁴ Там же. С. 137

~⁵ Памятники дипломатических сношений Московского государства с Поль­ско-Литовским. Т. 2: 1533—1560 гг. // Сб. РИО. СПб., 1887. Т. 59. № 18. С. 269; Хорошкевич А. Л. Царский титул Ивана IV и боярский «мятеж» 1553 года // Оте­чественная история. 1994. № 3. С. 26—29.

²⁶ См.: Ермолаев И. П. Среднее Поволжье во второй половине XVI—XVII вв.: (Управление Казанским краем). [Казань], 1982. С. 16—28.

76

чив свою государственную территорию в полтора раза),²⁷ которые стали резервом для наделения служилых людей поместьями и об­разования новых монастырей.

Здесь были учреждены совершенно новые органы управления, возглавляемые двумя воеводами, в чью обязанность входило осу­ществление от имени царя государственной власти и подавление восставшего населения края, выступившего против присоединения Казани к Москве (так называемая «Казанская война» 1552— 1557 гг. и восстания 70-х и 80-х годов). Таким образом, управле­ние присоединенной территорией осуществлялось военным орга­ном, приобретавшим постепенно черты и гражданской власти.²⁸ Контроль за управлением краем поручался в Москве первоначаль­но отдельным лицам, затем происходит постепенное формирова­ние центрального органа — «Казанской избы», — впоследствии, к 90-м годам, преобразованного в Приказ Казанского дворца и ве­давшего всем завоеванным Поволжьем.²⁹

В Казанском крае начала проводиться политика насильствен­ной христианизации, особенно в отношении татарской феодаль­ной верхушки, которая была вывезена в Москву, где содержа­лась в тюрьмах и принуждалась к принятию православия. Таким способом создавалась послушная царскому правительству про­слойка казанских татар, которая становилась объектом социаль­ной ассимиляции и постепенно включалась в состав российских служилых людей.³⁰ Отказавшихся менять веру «метали в во­ду».³¹ Из основной массы местного населения была выделена часть средних слоев, которую возвысили до положения служи­лых татар, не сливавшихся с русскими служилыми людьми, но получавших даже поместья. Другая, большая ее часть превра­тилась в ясачных людей, подвергавшихся эксплуатации как со стороны новых местных феодалов и русского дворянства, так и всего Российского государства. Частичное уничтожение и высе­ление непокорной феодальной верхушки бывшего Казанского ханства при одновременном испомещёнии здесь русских служи­лых людей привело к тому, что к середине 60-х годов XVI в. в левобережной его части число русских землевладельцев в три раза превысило число местных.³²

Сам факт аннексии территорий волжских татарских ханств и колониальная политика, проводимая русскими властями на них, свидетельствует о том, что Россия фактически превращалась в им­перию. Среднее и Нижнее Поволжье становилось тем краем, где определялись многие стороны политики в отношении народов, включенных в состав России, превратившейся в многоэтническое

²⁷ Водарский Я. Е. Население России за 400 лет: (XVI—начало XX в.). М., 1973. С. 23.

²⁸ Ермолаев И. П. Среднее Поволжье во второй половине XVI—XVII вв. С. 38-52.

²⁹ Там же. С. 52—62.

³⁰ Цимбаев Н. И. Россия и русские. С. 27.

³¹ ПСРЛ. СПб., 1841. Т. 3. С. 157.

Ермолаев И. П. Среднее Поволжье во второй половине XVI—XVII вв. С. 62—70.

77

государство. В конечном счете та же политика проводилась и в отношении башкир, кабардинцев, Ногайской орды и Сибирского ханства, ставших вассалами русского царя в середине XVI в., и Калмыкского ханства, получившего вассальный статус в XVII в. Сюзеренитет-вассалитет, связывавший их с Россией на протяже­нии нескольких десятилетий, сменялся подданством по типу ми-нистериалитета³³ с колониальной спецификой.

В 1558 г. Иван IV санкционировал нападение русского войска на Ливонию. Началась Ливонская война, продолжавшаяся до 1583 г. и сыгравшая наряду с другими факторами роковую роль не только для царствования самого Ивана IV, но и для всей дина­стии Рюриковичей. Ее причину обычно связывают с интересами внешней торговли, нуждавшейся в выходе на Балтику. Однако власть вряд ли это осознавала. Когда в результате успешной кам­пании весны—лета 1558 г. русское войско вышло на берега Фин­ского залива, здесь даже не приступили к строительству торговых портов, а стали раздавать земли в поместья. Ввязываясь в эту вой­ну вопреки настоятельным предостережениям Алексея Адашева, считавшего, что основные внешнеполитические интересы России после взятия Казани и Астрахани переместились на юг, откуда (из Крымского ханства) нарастала угроза Москве, Иван IV совершен­но не был осведомлен о соотношении международных интересов и сил. К тому же Москва фактически осуществляла две внешние политики — самого Ивана IV и Алексея Адашева. По инициативе последнего в 1558—1559 гг. был затеян поход на Крым, закончив­шийся успешно, но прервавший начавшееся наступление на Ли­вонию. Воспользовавшись этим, Ливония вступила в союз с коро­лем польским и великим князем Литовским Сигизмундом II Ав­густом, а это привело в конечном счете к коренному изменению хода войны и предопределило поражение в ней России. Именно расхождение Ивана IV с Алексеем Адашевым по вопросам внеш­ней политики стало поводом к падению последнего и его кружка в 1560 г. Причины же, вероятно, были в другом: Иван IV стал тя­готиться сложившимся положением, при котором от его имени, хотя и с его участием, страной правила группировка, не со всеми решениями которой он соглашался, да и вообще самодержавные амбиции первого русского царя при данном раскладе политиче­ских сил оказывались не во всем удовлетворенными. Впрочем, внешние атрибуты царской власти в 1562 г. увеличились за счет появления скипетра, присоединенного к старым регалиям — кре-

³³ Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. С. 516, 519; Кушева Е. Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией: вторая половина XVI—30-е годы XVII в. М., 1963. С. 88—133; Кочекаев Б.-А Б. Ногайско-русские отношения в XV— XVIII вв.: Автореф дис. ... докт. ист. наук. Ростов-на-Дону, 1988. С. 18—20; Эр-дниев У. Э. Калмыки (конец XIX—начало XX в.): Историко-этнографические очерки. Элиста, 1970 С. 28—29; Российское многонациональное государство: формирование и пути исторического развития // История и историки. М., 1995. С. 6—167.

78

сту и бармам, после того как в 1561 г. константинопольский пат­риарх признал право Ивана IV на царский титул.

Во внутриполитической сфере указом Ивана IV от V5 января 1562 г.³⁴ ограничивалось право служилых князей распоряжаться своими вотчинами, что было направлено на постепенное изжива­ние княжеского землевладения,³⁵ хотя, как и многие законы в средневековой Руси, этот законодательный акт на практике вы­полнялся не всегда.³⁶

Период с ухода Алексея Адашева с политической арены до се­редины 60-х годов может быть охарактеризован как время, когда происходила кристаллизация новых методов проведения внутрен­ней политики Ивана IV — переход к жесточайшим внесудебным репрессиям, направленным на подавление всех сил, препятство­вавших установлению самодержавного деспотического единовла­стия в стране. А. А. Зимин, автор глубокого исследования оприч­нины, указал на те из них, для устранения которых и была в 1565 г. она учреждена. Во-первых, это удел двоюродного брата ца­ря, старицкого князя Владимира Андреевича, которого Иван IV считал своим политическим соперником, опасным главным обра­зом для наследника. Во-вторых, — Великий Новгород, где зрело недовольство, несмотря на то что еще Иван III переселил корен­ных новгородских бояр на другие земли. Но новгородские служи­лые люди считали себя обделенными, так как не входили в состав Государева двора; новгородское же купечество, разбогатевшее на посреднической торговле, составляло питательную почву для сво­бодолюбивых идей, а новгородская церковь сохраняла следы своей прежней автономии. Наконец, третьей силой, в которой Иван IV видел соперника, препятствовавшего концентрации всей власти в его руках, была церковь.³⁷

Из всех рационалистических объяснений причин опричнины (а их существует множество) концепция А. А. Зимина в наименьшей степени уязвима, так как лишена внутренних противоречий.

Не вызывает, однако, сомнений то обстоятельство, что Иван IV не имел четкого представления о тех задачах, которые было необ­ходимо решить в ходе опричной политики, кроме одной — уста­новления режима тоталитарной неограниченной власти. Любые рационалистические объяснения поэтому — не более чем кон­струкции, при помощи которых делаются попытки упорядочить и тем самым объяснить хаотические, судорожные, непоследователь-

³⁴ Законодательные акты... Тексты. N9 36. С. 55—56.

³⁵ Романов Б. А. К вопросу о земельной политике Избранной рады (ст. 85 Судебника 1550 г.) // ИЗ. 1951. Т 38. С. 264—266; Кобрин В Б. Власть и собст­ венность в средневековой России. С. 83—86; Законодательные акты... Коммента­ рии. С. 56—58.

³⁶ Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 477.

³⁷ Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 81 — 126.

79

ные действия Ивана IV, при изменяющихся условиях преследую­щего лишь одну-единственную цель.

Фактическая сторона опричнины исследована глубоко и всесто­ронне.³³ Коснемся лишь ее основных вех и результатов.

Разделив государственную территорию на опричнину и земщи­ну и взяв в опричнину тысячу служилых людей (число которых к 1572 г. достигло 6 тысяч),³⁹ царь тем самым создал свой личный своеобразный «удел» и свой особый Государев двор, который от старого Государева двора по социальному составу мало отличался. Верхний его слой составляли бояре, как и в земщине, и, таким образом, в стране стали функционировать два боярских суда, хотя приказы остались в основном в земщине. Действовали и специаль­ные опричные полки, возглавляемые опричными воеводами. Раз­ница же заключалась в том, что опричники превратились в лич­ных слуг царя, пользовавшихся абсолютной безнаказанностью. Перетасовки в сфере землевладения, первоначально намеченные как элемент опричной политики, не были проведены в полном объеме и не изменили его структуру.⁴⁰ Но в результате развязан­ного Иваном IV дикого террора произошел «перебор людишек» — изменился персональный состав феодалов-землевладельцев/¹ хо­тя эти изменения не носили четкой социальной направленности.⁴²

Таким образом, господствовавшая в течение многих десятиле­тий концепция (см. исследования Р. Г. Скрынникова и В. И. Ко-рецкого), восходящая своими истоками к С. Ф. Платонову,⁴³ не­критически воспринявшему царское распоряжение об учреждении опричнины,⁴⁴ — концепция направленности опричнины против вотчинного боярства при опоре на поместное дворянство — не по­лучила подтверждения в новейших исследованиях. Княжеско-бо-ярское вотчинное и вообще крупное землевладение не было подо­рвано опричниной, и основные тенденции развития феодального землевладения, характерные для всего XVI в., не изменились.⁴⁵ Но, как показал А. А. Зимин, опричнина покончила со Старицким уделом,⁴⁶ а также привела к гибели полуудельных владений при-оцких князей.

Важным результатом опричнины стал подрыв самостоятельно­сти церкви. К этому привели низложение Иваном IV и заточение

_II

³⁸ См.: Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963; Зи­ мин А. А. Опричнина Ивана Грозного; Скрынников Р. Г. 1) Начало опричнины. Л., 1966; 2) Опричный террор. Л., 1969; 3) Царство террора. СПб., 1992.

³⁹ См.: Кобрин В. Б. Состав опричного двора Ивана Грозного // АЕ за 1959 г. М., 1960. С. 16—91.

⁴⁰ Каштанов С- М. К изучению опричнины Ивана Грозного // История СССР. 1963. № 2. С. 108; Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С. 314.

⁴¹ Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России. С. 136—160.

⁴² Там же. С. 158; Алексеев Ю. Г. Аграрная и социальная история Северо-Во­ сточной Руси XV—XVI вв.: Переяславский уезд. М.; Л., 1966. С. 198; Фомин Н. К. Социальный состав землевладельцев Суздальского уезда // Россия на путях цент­ рализации. М., 1982. С. 94.

⁴³ Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. М., 1937. С. 105—121.

⁴⁴ ПСРЛ. М., 1965. Т. 29. С. 344.

⁴⁵ Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России. С. 159—160.

⁴⁶ Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С. 288—293.

80

по его распоряжению в монастырь митрополита Филиппа Колы­чева, выступившего с обличением царя, и полный «перебор» цер­ковных иерархов.⁴⁷

Одной из важнейших политических акций опричной политики Ивана IV стал его поход в 1569 г. во главе опричного войска на Великий Новгород, заподозренный в симпатиях к Владимиру Ста-рицкому (которого Иван вынудил в том же году принять яд) и сохранявший ряд пережитков времен самостоятельности. Кара­тельные рейды, совершавшиеся по окрестностям, сопровождались захватом помещичьего, монастырского и крестьянского имуще­ства, убийствами, уничтожением скота и сжиганием хлеба.⁴⁸

Ликвидация Старицкого удела, ослабление церкви и новгород­ский погром, казалось бы, должны были привести к окончатель­ному установлению унитаризма в государстве. Однако уже само расчленение страны на опричнину и земщину привело к воссозда­нию — на другой основе — элементов разобщенности. Да и кажу­щиеся успехи в борьбе с остатками удельного сепаратизма дости­гались методами, почерпнутыми из удельного времени.⁴⁹ Так, Иван IV возвратился к массовой выдаче иммунитетных грамот мо­настырям — политике, с которой правительственный кружок Алексея Адашева вел более или менее успешно борьбу в 50-е го­ды.⁵⁰ Кроме того, возобновился рост монастырского землевладе­ния⁵¹ и ускорился процесс земельной мобилизации.⁵²

Даже если согласиться с А. А. Зиминым, утверждавшим, что царь пошел на это, стремясь привязать к себе монастыри-вотчин­ники, чтобы противопоставить их высшим церковным иерархам — митрополиту и епископату — в целях полного подчинения церкви государству,⁵³ результат оказался неадекватным: произошло час­тичное возвращение к порядкам удельной старины в сфере земель­ных отношений. Возрождалось и наместничье управление вместе с кормленной системой обеспечения службы, еще недавно (в се­редине 50-х годов) замененное выборным земским и губным. В по­граничных землях должность наместника часто совмещалась с должностью воеводы. Одновременно приходила в упадок система выборного дворянского управления. Что касается земских начал самоуправления, то они сохранились в основном на черносошных территориях, которые за время опричнины почти полностью ис­чезли из-за раздачи их в поместья служилым людям, особенно в центральной части страны, и оставались лишь в малонаселенных районах Севера. Единая для всего государства система, склады­вавшаяся с конца XV в. и опиравшаяся на Судебники 1497 и

⁴⁷ Там же. С. 212—259.

⁴⁸ Там же. С. 295—305.

⁴⁹ Там же. С. 388.

⁵⁰ Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси. С. 163—176.

⁵¹ Веселовский С. Б. Монастырское землевладение Московской Руси // ИЗ. 1940. Т. 10. С. 95—116; Алексеев Ю. Г. Аграрная и социальная история Северо- Восточной Руси XV—XVI вв. С. 186—198.

⁵² Дегтярев А. Я. О мобилизации поместных земель в XVI в. // Из истории феодальной России. Л., 1978.

⁵³ Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С 257—258.

81

1550 гг., а также на законодательство 50-х годов, была полностью подорвана в период опричнины разгулом внесудебных методов ро­зыска, внесудебными казнями множества людей.

Можно ли на основании всего этого утверждать, что меропри­ятия опричнины стали своеобразными контрреформами? Пожа­луй, такой вывод был бы неправомерным. Опричная политика привела не только к некоторым рецидивам удельных порядков, но и к ряду последствий, не позволяющих рассматривать ее в таком аспекте.

В частности, в этот период произошли важные изменения как в персональном составе Государева двора, так и в его структуре. Их истоки восходят к доопричному периоду. Продолжался процесс консолидации верхушки Государева двора в единую замкнутую чиновную группу, противостоящую его низшему слою,⁵⁴ хотя и сохранялись элементы территориальной организации Двора.⁵⁵ За­вершение складывания новой иерархической структуры Государе­ва двора относится к несколько более позднему времени, но также связано с опричной политикой. Из массы выборного дворянства выделилась его верхушка — дворяне московские, обособившиеся от уездных корпораций и несшие службу только по «московскому списку», что явилось следствием опричных земельных переселе­ний, разрушивших четкую территориальную структуру Государе­ва двора, и чему способствовало прекращение в годы опричнины функционирования княжеских служилых корпораций. Более ху­дородное же выборное дворянство, напротив, начинает оседать в «городах» и отдаляется от Двора.⁵⁶ Однако окончательной консо­лидации верхушки Государева двора как опоры царя препятство­вало его разделение на земскую и опричную половины.

В социальной сфере одним из результатов опричной и после-опричной политики Ивана IV, отразившейся на хозяйственной жизни страны, стало изменение положения городского населения. Из провинциальных городов, и в первую очередь из Новгорода, производились насильственные переселения ремесленников в Мо­скву.⁵⁷ Сюда же после набега крымских татар 1571 г., когда по­гибла значительная часть населения города, «сводили» со всей страны купцов из провинциальных посадов. Эта мера коснулась прежде всего привилегированной прослойки купечества — «гос-

V. СО X, ч

теи» и «суконников», ⁸ вследствие чего «верхний ... слои горожан в провинциальных посадах после свода 70-х годов фактически пе­рестал существовать», вслед за тем исчезает и институт купече-

⁵⁴ Floria В. N. SWad spoteczny soborow ziemskich w panstwie moskiewskim w XVI wieku // Czasopismo prawno-historyczne. 1974. T. 26. Zesz. 1.

⁵⁵ Зимин А. А. Земский собор 1566 г. // ИЗ. 1962. Т. 71. С. 205; Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове: (1584—1605). СПб., 1992. С. 100—101.

⁵⁶ Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. С. 101 — 102.

⁵⁷ Бахрушин С. В. Москва как ремесленный и торговый центр XVI в. // Бах­ рушин С. В. Научные труды. М., 1952. Т. 1. С. 165.

^ss Там же. С. 162; Флоря Б. Н. Привилегированное купечество и городская община в Русском государстве. (Вторая половина XV—начало XVII в.) // История СССР. 1977. № 5.

82

ских старост.^S9 Тем самым прикрепленной к посадам оказалась да­же самая зажиточная часть посадского населения.

Более того, торговые люди гостиной и суконной сотен с 80-х годов принуждались к регулярной обязательной службе в финан­совых органах государственного управления, что приводило, с од­ной стороны, к их отрыву на длительные сроки от торговой дея­тельности, а с другой — к приданию им фактического статуса слу­жилых людей.⁶⁰ Но это противоречивое положение в условиях наследственного прикрепления к «сотням» имело своим послед­ствием расслоение купечества и разорение существенной его час­ти, что вело к новым «сводам» в столицу наиболее состоятельной части населения провинциальных городов.⁶¹

Концентрация русского купечества в столице проводилась, та­ким образом, чисто феодальными методами и преследовала фис­кальную цель — удовлетворение нужд и потребностей казны, но отвечала и другим замыслам власти: подчинению самодержавному строю всего купечества⁶² и созданию соответствующего этому ти­па организации верхнего стоя горожан, который, по справедливо­му утверждению Б. Н. Флори, не имел аналогии в истории других европейских стран.⁶³ Как видим, результаты опричнины с точки зрения того, насколько она продвинула страну к преодолению остатков удельной системы и насколько регенерировала их, доста­точно противоречивы.

Однако безотносительно к этому она привела к установлению деспотической формы самодержавного правления, к которой стре­мился Иван IV и элементы которой создавались и его предшест­венниками, и его соратниками в 50-е годы XVI в. Под этим углом зрения опричнина предстает как весьма значимый этап магист­ральной линии трансформации власти великих князей, основы ко­торой были заложены давно и итог которой был предопределен ря­дом факторов, повлиявших на эволюцию русской государственно­сти.⁶⁴

Неограниченная монархия, сложившаяся в России к середине XVI в., по мнению ряда исследователей, имеет ряд сущностных признаков, которые сближали ее с азиатскими формами деспоти-

⁵⁹ Флоря Б. Н. Привилегированное купечество и городская община в Русском государстве С. 155.

⁶⁰ Там же. С. 158—159.

⁶¹ Смирнов П. П. Окладный список гостей, гостиной и суконной сотен 1632 г. // Чтения в историческом обществе Нестора летописца. Киев, 1912. Кн. 23. Вып. 1.

⁶² Носов Н. Е. Русский город и русское купечество в XVI столетии (к поста­ новке вопроса) // Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971. С. 167.

⁶³ Флоря Б. Н. Привилегированное купечество и городская община в Русском государстве. С. 160.

⁶⁴ Существует точка зрения, согласно которой опричнина была конкретно-ис­ торической формой самодержавия, которая фактически не отменялась, а только видоизменялась (см.: Алыииц Д. Н. Начало самодержавия в России: Государство Ивана Грозного. Л., 1988).

83

ческого правления. Деспотия вообще прежде всего выражается в государственной системе, порождающей возможность произвола высшего носителя власти, ничем не ограниченного, не стесненного никакими законами и опирающегося непосредственно на силу. Основанием деспотизма как социально-политического феномена служит бесконтрольность администрации, управляющей всем со­циумом, в том числе и подконтрольной власти экономикой. Усло­виями функционирования такой власти «является господство го­сударственной и общественной собственности прежде всего на зем­лю и зависимое положение индивида, при котором отношение человека к человеку определяется не им самим, а стоящей над ним властью».⁶⁵ Право собственности на землю деспотическое государ­ство признавало только за собой, «хотя бы в форме верховной соб­ственности, практически не отделявшейся от государственного су­веренитета», а имущественные права частных лиц не имели чет­ких правовых гарантий и в любой момент могли быть изменены или узурпированы верховной властью.⁶⁶ Деспотизм является и по­рождением сервильного социума, и одновременно его творцом.⁶⁷ Отсутствие хозяйственной свободы частных лиц и административ­но-бюрократический контроль над хозяйственной деятельностью приводили к тому, что даже богатство не делало человека сколь­ко-нибудь свободным, а оставляло его в приниженном состоянии.

Существенную регулирующую роль в деспотических государ­ствах играла религия, следствием чего подавляющая часть восточ­ных деспотий были идеологизированными государствами, в кото­рых сознание и воля людей подчинены «одной-единственной идее — идее религиозно-государственной правды», открывающей «путь к всеобщему счастью».⁶⁸ Однако этот регулятор оказывался недо­статочным для полного подчинения общества верховному власти­телю. Отсюда возникает необходимость в политике прямого при­нуждения, крайним выражением которой становится ничем не ограниченный террор.

Социальная структура деспотических государств характеризу­ется отсутствием (или крайне незначительной ролью) горизон­тальных связей, в частности сословных групп, в том числе благо­родного сословия, каким в западных средневековых обществах яв­лялось дворянство.⁶⁹ Место в чиновной или служилой иерархии определялось не столько знатностью и безусловно не богатством, а близостью к монарху или родством с ним. Социальный статус и богатство, следовательно, были производными от власти, а богат­ство в дальнейшем аккумулировалось «путем неформальной и по­тому ничем не ограниченной апроприации (взятки, хищения и т. п.)».⁷⁰ Верхние правящие слои вели жестокую и бескомпромис­сную борьбу «за личное влияние, за ключевые и доходные долж-

₁

⁶⁵ Феномен восточного деспотизма: Структура управления и власти. М., 1993. С. 9—10.

⁶⁶ Там же. С. 13.

⁶⁷ Там же. С. 10—11.

⁶⁸ Там же. С. 11.

⁶⁹ Там же. С. 14.

⁷⁰ Там же. С. 16.

84

ности».⁷¹ Такая социальная структура порождала равенство людей перед монархом, по отношению к которому они все фактически находились в рабском состоянии.

Система государственной власти в восточных деспотиях отли­чалась принципиальной обезличенностью, деперсонализированно-стью, при которой большинство решений «имели анонимный или коллегиальный характер», принимались от имени государя или как бы его именем. Этому не противоречило «существование на низовом уровне автономных и большей частью самоуправляемых коллективов, в частности общин», имевших «формально-демокра­тический характер с выборностью должностных лиц». Такая демократия являлась по существу демократией «стадного коллек­тива» и «составляла прочную основу восточного деспотизма». Цельность и стабильность системы восточнодеспотической власти как раз и основывалась на «сочетании корпоративной автономно­сти низовых коллективов и цементирующей их государственно­сти».⁷²

Восточные общества характеризовались также преобладанием публичноправовых функций государства над частными права­ми феодалов, гипертрофированностью военно-административной функции городов в ущерб их другим функциям при отсутствии в них типичных для западноевропейских городов вольностей и ком­мун, широкой распространенностью рабства, составлявшего необ­ходимый элемент общественной структуры.

Нетрудно заметить, что многие особенности восточнодеспоти­ческой системы действительно были свойственны русской государ­ственности в той форме, в какой она сложилась к 60—70-м годам XVI в. Впрочем, она стала результатом длительной эволюции, а отдельные ее элементы обнаруживались посторонними наблюда­телями гораздо раньше.

Они обращали внимание прежде всего на то, что бросалось в глаза даже при поверхностном взгляде — всеобщее рабство под­данных. Так, С. Герберштейн, посетивший Русь во время велико­го княжения Василия III и сравнивавший его с европейскими го­сударями, писал: «Властью, которую он имеет над своими поддан­ными, он далеко превосходит всех монархов целого мира. Он довел до конца также и то, что начал его отец, именно: отнял у всех князей и прочей (знати) все крепости (и замки). Даже родным братьям он не поручает крепостей, не доверяя им. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством».⁷³

Сходное наблюдение принадлежит польскому хронисту Й. Де-цию, на которое обратил внимание М. М. Кром. Сообщая о взятии войском Василия III Смоленска, он замечает: «.. .руссинов», жи­вущих под властью короля и имеющих общую с «московитами» религию, «ничто не удерживает от измены, кроме тирании князя»

⁷¹ Там же. С. 17.

⁷² Там же. С. 18.

Герберштейн Сигизмунд. Записки о Московии. [М.], 1988. С. 72—73.

85

(московского) и того, что в Московии «никто не владеет богатст­вом иначе, чем с разрешения князя».⁷⁴

И внутри России тот факт, что все подданные являются холо­пами великого князя, стало осознаваться уже в конце XV в. Так, например, Иосиф Волоцкий «ставил знак равенства между отно­шением государя всея Руси к боярину и отношением боярина к своим холопам».⁷⁵ Раздвоение термина «государь», применяемого в отношении великого князя (позднее — царя) и в отношении хо­зяина холопов, свидетельствовало о превращении в холопов всех, кто «титуловал великого князя государем».⁷⁶ В XV в. стало обыч­ным называть себя в челобитных, обращенных к великому князю, «холопами» («холоп твой»), хотя по формальному статусу так ква­лифицировавшие себя челобитчики холопами не были. Показа­тельно, что представители наиболее аристократических фамилий переходили в своих обращениях к великому князю к наиболее уничижительным способам написания своих имен — в уменьши­тельной (пежоративной) форме, опуская к тому же княжеский ти­тул.⁷⁷ Даже удельный князь Андрей Иванович Старицкий, обла­давший собственными боярами, называл в 1537 г. семилетнего Ивана IV государем, а себя «холопом».⁷⁸

О том, что это не была простая формула вежливости (наподо­бие характерного для более позднего времени стандартного выра­жения «слуга Ваш»), свидетельствуют знаменитые слова Ивана IV в его первом послании к бежавшему от вероятной опалы в Литву князю Андрею Курбскому: «А жаловати есмя своих холопей воль­ны, а и казнить вольны же»,⁷⁹ и далее: «Доселе русские владетели не истязуемые были ни от кого, вольны были, но подовластных своих жаловати и казнити, а не судилися с ними ни перед кем»⁸⁰ (т. е. «До сих пор русские властители ни перед кем не отчитыва­лись, но вольны были жаловать и казнить своих подданных, а не судились с ними ни перед кем»).⁸¹

Этому внедряемому на русскую почву менталитету обычно противопоставляют высказывания Ивана Пересветова, видевшего причину гибели Византийской империи в том, что «вельможи ... люди лутчие, и те порабощены были в неволю, а все те были про­тив недруга не боецы».⁸² Но, во-первых, Пересветов этим, вроде бы критикуя существующую систему отношений, тем самым подтверждает ее укорененность, а во-вторых, его воззрения слож-

⁷⁴ Цит. по.: Крон М. М. Меж Русью и Литвой: Западнорусские земли в си­ стеме русско-литовских отношений конца XV—первой трети XVI в. М., 1995. С. 219.

⁷⁵ Кобрин В. Б., Юрганов А. Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси: (К постановке проблемы) // История СССР. 1991. № 41. С. 58.

⁷⁶ Там же.

⁷⁷ Там же. С. 59. „, .,

⁷⁸ Там же. '

⁷⁹ Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 26.

⁸⁰ Там же. С. 35.

⁸¹ Там же. С. 114.

⁸² Сочинения И. Пересветова. М.; Л., 1956. С. 157; Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С. 122.

86

ны и не поддаются однозначной интерпретации. В частности, А. Л. Юрганов, анализируя пересветовскую оппозицию «правда» и «вера» в контексте Ветхого и Нового заветов, впервые в историче­ской науке пришел к убедительно аргументированному выводу, согласно которому эта оппозиция решается в ветхозаветном ду­хе.⁸³ Такое прочтение средневекового автора соответствует кон­цепции о восточном характере деспотизма русского самодержавия XVI в.

Проблема типологии складывавшихся в течение второй поло­вины XV—XVI в. общественных отношений и менталитета стала объектом размышления еще на заре отечественной историогра­фии. При этом многие исследователи, придерживавшиеся диамет­рально противоположных воззрений, чаще всего сходились в од­ном: истоки всеобщего рабства (= всеобщего холопства) следует искать преимущественно вне эволюции самого российского со­циума — в ордынском иге.

Так, еще Н. М. Карамзин указал на его последствия не только применительно к развитию государственности, но и к формирова­нию нового менталитета. «Нравственное унижение» приводило, писал он, к тому, что «мы выучились низким хитростям рабства..., стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду... чув­ство угнетения, страх, ненависть, господствуя в душах, обыкно­венно производят мрачную суровость в нравах». Изменился и «го­сударственный порядок»: «...все, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснилось, исчезало. Князья, смиренно пре­смыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными властителями, ибо повелевали именем Царя верховного».⁸⁴

Подобным же образом и Н. И. Костомаров подчеркивал, что монголы создали в России общее для всех рабство: «.. .народ ... под постоянной грозой татар сделался способным к безгласному и бес­смысленному повиновению», и это составляло «готовый материал для единодержавия».⁸⁵

Аналогичные поиски были характерны и для историографии марксистского направления.

Г. В. Плеханов в полемике с Н. П. Павловым-Сильванским, не усматривавшим существенных различий между абсолютизмом во Франции, в германских государствах и в России, высказал мнение, что государственная власть в России была организована по типу восточного деспотизма. Введенная Иваном IV «новизна означала полное уничтожение всего того, что так или иначе задерживало окончательное превращение жителей Московского государства в рабов перед лицом государя, совершенно бесправных как в лич­ном, так и в имущественном отношении».⁸⁶ Контекст данного вы-

^{8 3} Юрганов А. Л. Идеи И. С. Пересветова в контексте мировой истории и куль­ туры //ВИ. 1996. № 2.

⁸⁴ Карамзин N. М. История государства Российского. М., 1993. Т. 5. С. 202—204.

⁸⁵ Костомаров Н. И. Исторические монографии и исследования. СПб., 1872. Т. 12. С. 77.

⁸⁶ Плеханов Г. В. История русской общественной мысли. М., 1914. Кн. 1. С. 191 —192. Интересно, что концепция Г. В. Плеханова оказала влияние на

87

сказывания свидетельствует о том, что Г. В. Плеханов датирует начало этого процесса периодом до XVI в.

Представляет интерес мнение А. Н. Чистозвонова, стремивше­гося рассматривать эту проблему в более широком аспекте. Опи­раясь на высказывания К. Маркса, определившего государствен­ный строй средневековой Испании как азиатскую монархию, и В. И. Ленина, давшего характеристику русского самодержавия, он пришел к выводу о существовании особого испано-русского вари­анта абсолютизма.⁸⁷ Тем самым специфика восточного деспотизма получила расширительную интерпретацию, выводящую эту фор­му общественных отношений за пределы азиатского или евроази­атского региона.

Эту идею развила М. П. Павлова-Сильванская. Она исходила из анализа ряда высказываний, в частности К. Маркса, Ф. Энгель­са и В. И. Ленина, и сформулировала свой взгляд на тип и при­роду российской государственности: «...неограниченная монархия в России складывается в виде „азиатских форм правления" — де­спотии — централизованной неограниченной монархии, которая формируется в борьбе с монгольской империей и ее наследниками на базе натурального хозяйства и общинной организации дерев­ни».⁸⁸ Как видим, на определенном этапе развития отечественной историографии поиски причин установления деспотической фор­мы монархии начали распространяться и на внутренние факторы, в сочетании с внешними, хотя ордынское иго, строго говоря, не может быть отнесено всецело к внешним.

В том же направлении развивалась мысль В. Б. Кобрина и А. Л. Юрганова, которые складывание в России зачатков деспоти­ческой монархии восточного типа связывали с тенденциями еще до-ордынского времени. Эти тенденции эволюции государственности, заключавшиеся в усилении политической роли младшей дружины, члены которой по отношению к князю находились в положении не вассалов, а фактически подданных-министериалов, обнаруживаются ими еще у князя Андрея Боголюбского («самовласца» по летопис­ной терминологии), убитого в 1174 г. его приближенными: «При нормальных „отношениях" между князьями и вассалами недоволь­ство князем приводит к его изгнанию». Данный тип социальных связей был закреплен и усилен во время ордынского ига.

В результате после исчезнования последних остатков вассали­тета, переросшего в подданство-министериалитет, он в свою оче­редь уступает свое место господству «отношений государь—холоп в самой жесткой форме», имевшему далеко идущие последствия: это не дало «возможности классу феодалов сохранить свои поли­тические права и привилегии, а также гарантии против произвола

К. Виттфогеля, создателя теории восточного деспотизма (см.: Карп П. М., Лурье Я. С. На пути к державе Ивана Грозного // Историки отвечают на вопросы. [М.] 1990. Вып. 2. С. 57).

⁸⁷ Чистозвонов А. Н. Некоторые аспекты проблемы генезиса абсолютизма // ВИ. 1968. № 5. С. 46—62.

⁸⁸ Павлова-Сильванская М. П. К вопросу об особенностях абсолютизма в Рос­ сии // История СССР. 1968. № 4. С. 83.

88

монарха» и привело к «постепенному превращению всех ... под­данных в холопов».*⁹ Наконец, форсированная централизация, опережавшая созревание ее предпосылок и проводившаяся с по­стоянным использованием насилия и террора (например, оприч­нина) , окончательно определила «победу отношений подданства в холопской форме».⁹⁰ Поскольку же «институализированная оппо­зиция не утвердилась в привилегиях по закону», «деспотизм на­долго сковал русское общество», законсервировав «сугубо средне­вековый тип отношений», и противодействовал созданию «твердых юридических оснований прав и обязанностей личности».⁹¹

Следует при этом иметь в виду, что подданство в холопской форме — черта, характерная отнюдь не только для победившей в борьбе за первенство Москвы. Еще в 1427 г. великий князь Твер­ской Борис Александрович в договорной грамоте с великим князем Литовским Витовтом зафиксировал характер своих отношений со своими подданными такой фразой: «Яз, князь великий ... волен, кого жалую, кого казню».⁹² Эта формулировка, появившаяся поч­ти за 150 лет до знаменитой фразы Ивана IV из Первого послания Андрею Курбскому, по существу совпадает с нею.

В. Б. Кобрин и А. Л. Юрганов пришли к выводу, что русский вариант деспотического самодержавия типологически близок к ви­зантийскому, «в котором тоже не было развитого вассалитета».⁹³ Ими подвергнуты анализу две формулы деспотизма: российская, получившая классическое выражение в словах Ивана IV — «.. .а жаловати есмя своих холопей вольны и казнити вольны же», и византийская — «что угодно императору, то имеет силу закона». «Это один и тот же принцип деспотического самодержавия»,⁹⁴ — справедливо считают авторы.

Как отмечено А. Я. Гуревичем, на исследования которого опи­рались В. Б. Кобрин и А. Л. Юрганов, Византия не знала фео­дального договора, принципа вассальной верности или групповой солидарности пэров: «Вместо тесных „горизонтальных" связей между лицами одинакового статуса преобладали „вертикально" направленные отношения подданных к государю. Не взаимная по­мощь и обмен услугами между лицами одинакового статуса, а односторонняя холопская зависимость низших от вышестоящих определяли облик этого общества. Самые могущественные, знат­ные и богатые люди, достигшие высших должностей в государстве, оставались совершенно бесправными и не защищенными законом по отношению к императору, который мог произвольно лишить их имущества, чина и самой жизни, так же, как возвысить любого человека и выскочку из простонародья, превратив в первого са-

⁸⁹ Кобрин В. Б., Юрганов А. Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси. С. 55—58.

⁹⁰ Там же. С. 60.

⁹¹ Там же. С. 62.

⁹² ДДГ. С. 62.

⁹³ Кобрин В. Б., Юрганов А. Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси. С. 61.

⁹⁴ Там же.

89

новника империи».⁹⁵ Основа могущества государственной власти в Византии охарактеризована А. П. Кажданом: «Если в западно­европейских государствах классического средневековья собствен­ность конституировалась в очень большой мере через феодальную иерархию и вассально-ленную систему, то в Византии соответ­ствующая роль принадлежала государственному механизму: он осуществлял власть над трудящимся населением и вместе с тем выполнял функции по присвоению и распределению если не всего, то довольно значительной части прибавочного продукта».⁹⁶

Признавая плодотворность результатов исследования предпо­сылок установления в России XVI в. деспотического самодержав­ного правления, следует иметь в виду, что они носят в основном субъективный характер (усиление политической роли младшей дружины, ордынское иго). Необходимость выявления также его объективных предпосылок не вызывает сомнений.

Удачная попытка их исследования принадлежит Л. В. Милову. Он указал на «историко-географические условия страны», замед­лявшие «в течение веков ... социально-экономическое развитие России». Природно-географические условия «определяющим обра­зом влияют на сам размер» и «на качество получаемого прибавоч­ного продукта». Поскольку же в «Восточноевропейском регионе природно-географические условия существенно сдерживали раз­витие производительных сил» из-за худородности почв, короткого сельскохозяйственного цикла, рискованности земледелия и как следствие этого — все увеличивавшейся распашке земель и экс­тенсивности земледелия, постольку «естественная граница необ­ходимого труда располагалась так, что на прибавочный труд оста­валось существенно меньше рабочего времени».⁹⁷ А чем меньше «максимально возможный совокупный прибавочный продукт об­щества, тем сложнее изъять его». Господствующий класс в этих условиях вынужден был создавать жесткие рычаги государствен­ного механизма для принудительного изъятия той доли совокуп­ного прибавочного продукта, которая шла на потребности разви­тия самого государства, господствующего класса, общества в це­лом. Именно это стало одним из определяющих факторов многовековой традиции деспотической власти.⁹*

Другим фактором, отмеченным Л. В. Миловым, было наличие в России коллективной земельной собственности общины, чем обусловливалось отсутствие здесь аллода, частной собственности на землю. Государственная власть в таких условиях проявляется, как правило, в форме деспотизма.⁹⁹

^{9 5} Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1964. С. 203.

⁹⁶ Каждая А. П. Социальный состав господствующего класса Византии XI— XII вв. М., 1974. С. 253.

⁹⁷ Милое Л. В. Общее и особенное российского феодализма: (Постановка проблемы) // История СССР. 1989. № 2. С. 40—42.

⁹⁸ Там же. С. 41; Милое Л. В. О причинах возникновения крепостничества в России // История СССР. 1985. № 3.

⁹⁹ Милое Л. В. Общее и особенное российского феодализма. С. 49.

90

Разумеется, восточная его окраска стимулировалась не объек­тивными, а субъективными причинами, каковыми было главным образом ордынское иго.

В поисках причин эволюции монархии в направлении деспотии можно указать и на гипертрофированную роль в социальной структуре социума холопства-рабства. Вся общественная система средневековой России в значительной степени опиралась на холо­пов. Недаром по числу упоминаний в обоих Судебниках холопы уступают только боярам. Великий князь или царь, постоянно и повседневно окруженный большим количеством холопов, не мог не переносить на все свое окружение тех норм, которые характе­ризовали отношение господина к холопу. Не случайно ведь все подданные царя называли себя именно холопами. И Иван IV дей­ствительно называл своих подданных рабами,¹⁰⁰ а Андрей Курб­ский демагогически порицал «прелютых и прегордых русских ца­рей», которые «советников своих холопами нарицают».

Иван IV сам провозгласил принципы самодержавного правле­ния. Отталкиваясь от порядков, якобы существующих в Европе («А о безбожных языцех, что и глаголати! Понеже те все царст­вами своими не владеют: како им повелят работные их, и тако владеют»), он обличал Андрея Курбского за то, что тот «в своей бесовской грамоте писал еси, похваляя еже рабом мимо государей своих владети».¹⁰¹ Тот, кто противится царской власти, даже до­бытой ценой крови и войн, пишет Иван IV, противится Богу, по­тому что апостол Павел говорит: «Раби, послушайте господий сво­их, не перед очима точию работающе, яко человеком угодницы, но яко Богу, и не токмо благим, но и строптивым, не токмо за гнев, но за совесть».¹⁰²- Методом, при помощи которого следует принудить к послушанию, является страх: «Видиши ли, яко апо­стол страхом повелевает спасати? Тако же и во благочестивых ца-рех и временех много обрящеши злейшее мучение».¹⁰³ Русская же земля «правится божиим милосердием, и пречистые Богородицы милостию, и всех святых молитвами, и родителей наших благо­словением, и последи нами, своими государи, а не судьями и во­еводы, ниже ипаты и стратиги».¹⁰⁴

Это, казалось бы, стройное и последовательное представление о природе царской власти и ее пределах находилось в противоре­чии с действительностью. Она оставалась слабой, хотя и беспре­дельно жестокой. Очень скоро этот разрыв стал быстро нарастать: страну ждала разруха, прогрессирующее закрепощение всего со­циума, особенно крестьян и посадских людей, пресечение дина­стии, первая в истории России гражданская война, смута, само­званство, череда разрушительных восстаний и бунтов.

^{1 00} Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. С. 34, 39—40.

¹⁰¹ Там же. С. 31.

¹⁰² Там же. С. 14. • /

¹⁰³ Там же. С. 18.

¹⁰⁴ Там же. С. 26. • • ". - ■'< >■ '■