- •1)Возникновение древнерусской литературы и её особенности
- •2)Первые книги на Руси (Библия, жития, сборники изречений, прологи, патерики и т.Д.)
- •3) Апокрифическая литература. «Хождение Богородицы по мукам»
- •4)Особенности жанра жития в литературе XI-XII веков («Житие Феодосия Печерского» или «Житие Алексея Человека Божия»).
- •5)Анонимное «Сказание о Борисе и Глебе». Особенности жанра и стиля
- •6)Проповедническая литература XI-XII веков. «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона
- •7) Русская летопись. Идеи и образы «Повести временных лет»
- •8)Источники и редакции «Повести временных лет»
- •9)Истоки жанров, фольклорность «Повести временных лет»
- •10) «Поучение чадам» Владимира Мономаха. Личность, стиль, особенности жанра
- •11)Киево-Печерский патерик
- •12) «Слово о полку Игореве». Историческая основа и история издания памятника
- •13) Идейная проблематика и художественное своеобразие «Слова о полку Игореве»
- •14) Композиция «Слова о полку Игореве»
- •15) Фольклорность «Слова о полку Игореве»
- •16)Повести о нашествии татар на Руси. «Повесть о разорении Рязани Батыем». Особенности жанра воинской повести
- •17) «Житие Александра Невского». Особенности жанра
- •18) «Слово о погибели Русской земли»
- •19) «Моление» Даниила Заточника. Личность, стиль, жанр
- •20) Повести о Куликовской битве («Сказание о Мамаевом побоище», «Задонщина»)
- •21) Московская литература. Эволюция жанра жития в XV веке. Епифаний Премудрый. «Житие Стефана Пермского». Стиль «плетения словес»
- •22) Теория «Москва – Третий Рим», её отражение в литературе («Сказание о князьях владимирских»)
- •23) Новгородская областная литература («Повесть о новгородском белом клобуке»)
- •24) «Хожение за три моря» Афанасия Никитина. Особенности жанра путешествия, личность автора
- •25) Заволжские старцы и иосифляне. Ересь жидовствующих. Социальная сущность борьбы церковных и антицерковных группировок II половины XV века
- •26) Расцвет русской публицистики в XVI веке. Максим Грек и митрополит Даниил
- •27) Программа реформ в «Сказании о Магмете-Салтане» Ивана Пересветова
- •28) Переписка Андрея Курбского и Ивана Грозного
- •29) Личность Грозного в его письмах, особенности стиля
- •30) Личность Курбского, особенности стиля
- •31) «История о Казанском царстве». Проблематика и художественные особенности
- •32) Обобщающие произведения XVI века и их значение
- •33) Повести Смутного времени
- •34) Эволюция жанра жития в XVII веке. «Житие Юлиании Лазаревской»
- •35) Эволюция жанра воинской повести в XVII веке. «Поэтическая повесть о Азовском осадном сидении донских казаков»
- •36) Особенности жанра бытовой повести. «Повесть о Горе-Злосчастии»
- •37) Новый герой в «Повести о Савве Грудцыне»
- •38) «Повесть о Фроле Скобееве». Реалистические тенденции, язык повести, характер героя
- •39) Сатира против судопроизводства («Повесть о Ерше Ершовиче» или «Повесть о Шемякином суде»)
- •40) Антицерковная сатира («Калязинская челобитная», «Притча о бражнике»)
- •41) «Житие протопопа Аввакума». Автобиографизм, язык и стиль
- •42) Проблематика и композиция «Жития протопопа Аввакума»
- •43) Переводные повести XVII века. («Повесть о Бове Королевиче»)
- •44) Симеон Полоцкий – поэт, издатель, драматург. «Комедия притчи о блудном сыне»
39) Сатира против судопроизводства («Повесть о Ерше Ершовиче» или «Повесть о Шемякином суде»)
Повесть о Ерше Ершовиче, темой которой является земельная тяжба между рыбами из-за владения Ростовским озером, дошла до нас в четырёх значительно разнящихся друг от друга редакциях. В первой, старейшей и наиболее полной редакции рассказывается следующее. Лещ и Головль, крестьяне, бьют челом рыбам-судьям на «щетинника, на ябедника, на вора, на разбойника» Ерша, который, приплыв вместе с женой и детьми в Ростовское озеро, издавна принадлежавшее Лещу и Головлю, и назвав себя крестьянином, попросился сначала на ночлег на одну ночь, затем добился позволения пожить ещё малое время, чтобы покормиться с семьёй, а потом обжился в озере, расплодился, завладел озером и стал грабить и избивать законных его владельцев.
Приведённый приставом Окунем на суд. Ёрш утверждает, что он никого не бил и не грабил, что Ростовское озеро — его собственность и досталось ему от деда. Сам он — старинного рода, из детей боярских, а Лещ и Головль были холопами у его отца, и Ерш отпустил их на волю вместе с жёнами и детьми. Про себя Ерш говорит, что он не смутьян, не вор и не разбойник, живёт «своею силою и правдою отеческою», что знают его на Москве «князи и бояря и дети боярские, и головы стрелецкие, и дьяки и подьячие, и гости торговые, и земские люди, и весь мир во многих людях и городех», «и едят меня,— продолжает он хвастаться,— в ухе с перцемь и шафраномь, и с уксусомь, и во всяких узорочиях, а поставляють меня перед собою чесно на блюдах, и многие люди с похмеля мною оправливаютца».
Ни у Леща с Головлём, ни у Ерша не сохранились письменные «данные» или «крепости» на право владения Ростовским озером, и потому суд прибегает к свидетельским показаниям и распоряжается в качестве свидетелей вызвать рыб Лодугу, Сига и Сельдь. Ёрш при этом предупреждает судей, что Лещ со своими товарищами — люди зажиточные, в противоположность ему, человеку небогатому, что его противники с теми свидетелями, тоже людьми зажиточными, хлеб-соль водят между собой, находятся с ними в родстве, и потому свидетели «покроют» Леща.
Явившись на суд, свидетели показывают в пользу Леща и Го-ловля, а Ерша всячески поносят, называя его ябедником, воришкой, обманщиком. По поводу ссылки Ерша на его широкую известность и популярность в Москве свидетели говорят, что знают Ерша на Москве бражники и голыши — все те, которые не могут купить хорошей рыбы. Они купят ершей на полденьги, часть съедят, а остальное расплюют и выбросят собакам. Все три свидетеля вдобавок ссылаются на воеводу Осетра и окольничего Сома, которые, в самом начале повести числясь в качестве судей, выступают теперь как свидетели, подкрепляющие отрицательную характеристику Ерша, данную Лодугой, Сигом и Сельдью. Злостные и лукавые проделки Ерша едва не довели до гибели Осетра, и от них же погиб брат Сома, завлечённый Ершом в невод.
Судьи постановляют дать Лещу с Головлём правую грамоту на Ростовское озеро, а Ерша выдать им с головою. Повернувшись к Лещу хвостом, Ёрш предлагает ему и Головлю проглотить его с хвоста. Но ни с головы, ни с хвоста Лещ не может проглотить Ерша, потому что голова его очень костиста, а с хвоста Ерш вы-. ставил щетины, как лютые рогатины или стрелы. Ерш поэтому отпущен был на волю, а Ростовским озером стали, как встарь, владеть Лещ и Головль, у которых Ерш должен был жить как их крестьянин. Взяв правую грамоту на Ерша, Лещ и Головль велели по всем рыбным бродам и омутам бить его нещадно кнутом. В заключение перечисляются все участники процесса, вплоть до палача, бившего кнутом Ерша.
Таким образом, в повести, в первой её редакции, берутся под защиту крестьяне, насилуемые эксплуататорами-землевладельцами. Впрочем, в одном из списков первой редакции Ерш оказывается также крестьянином, самозванно выдающим себя за сына боярского.
Ни один из списков, относящихся к первой редакции, не воспроизводит более или менее точно протограф повести. В них, как и в списках других редакций, имеются противоречия и следы несогласованности отдельных частей текста, например в перечислении судей.
Во всех редакциях повести Ерш изображается как отъявленный плут, наглец, ловкий мошенник, умеющий благодаря своей наглости, соединённой с догадливостью, извернуться в трудных обстоятельствах. Ему удаётся одурачивать таких знатных, но недалёких лиц, как Осётр и Сом, которых он не только доводит до беды, но и зло при этом над ними издевается, невольно вызывая при этом если не сочувственное, то во всяком случае снисходительное отношение к себе со стороны читателя. Вопрос о времени возникновения первоначальной редакции повести о Ерше до сих пор является спорным. Обычно этот вопрос разрешается путём изучения юридической терминологии, присутствующей в повести, а также процессуальных норм, нашедших в ней отражение. Если в протографе повести усматривают отражение терминологии и норм, закреплённых Судебником 1550 г., то возникновение её относят ко второй половине, точнее — к концу XVI в.1; если же в протографе усматривают знакомство автора или редактора с Уложением 1649 г., то датировку повести отодвигают к середине или ко второй половине XVII в. Но не говоря уже о том, что ни одна из редакций повести не содержит в себе данных, на основании которых можно было бы утверждать, что она в чистом виде отражает процессуальные нормы Судебника 1550 г., о основу которого была положена система обвинительного, а не состязательного процесса, характерного для Уложения 1649 г., даже если признать связь судебной обстановки в повести с Судебником, а не с Уложением, нет оснований полагать, что повесть не могла возникнуть позднее XVI в.: ведь юридические нормы Судебника действовали до выхода Уложения и, значит, до средины XVII в., и к этому времени естественнее всего приурочить, как это делает большинство исследователей, написание повести, принимая во внимание характер ее содержания и стиля, роднящий ее с сатирическими повестями, отнесение которых к XVII в. не вызывает сомнений.
Нужно ещё добавить, что решать вопрос о датировке повести, исходя из точного соответствия её юридических реалий процессуальной практике того или иного периода времени, едва ли правильно, так как автор или редактор повести мог и не разбираться в юридических формах судебного процесса и допускать ошибки, притом порой довольно грубые. Если в списках первой и второй редакций мы сталкиваемся с такой крупной ошибкой с точки зрения юридической, как зачисление Осетра и Сома в разряд одновременно и судей и свидетелей, а в третьей редакции эта ошибка устранена, то нет оснований непременно утверждать, что в первых двух случаях мы имеем дело с порчей первоначального текста, а в третьем случае— с сохранением правильного чтения исконного текста: вполне возможно предположить, что указанная ошибка, ввиду повторяемости её в двух редакциях, была допущена ещё в протографе и затем уже, под пером более сведущего в судебных делах редактора, исправлена.
Итак, в вопросе о датировке повести о Ерше правдоподобнее всего оставаться в пределах первой половины XVII в., без более конкретного уточнения даты. В течение последующего времени — на протяжении XVII—XVIII вв.— повесть продолжала в рукописной традиции свою литературную историю, нашла себе доступ в лубочную литературу, была переработана в народную сказку и отразилась в народных пословицах и поговорках. В основе повести лежит сюжет о судебной тяжбе двух братьев-крестьян, богатого и бедного. Повесть изобличает неправый суд на Руси в XVII в., рассказывая о поведении судьи-взяточника, прозвище которого связано с личностью ближе нам не известного судьи, носившего имя Шемяка, очень распространённое в XVI — XVII вв.
В некиих местах, рассказывает повесть, были два брата-земледельца — богатый и убогий. Богатый много лет ссужал своего бедного брата и не мог «исполнити скудости его». Однажды убогий брат пришёл к богатому с просьбой дать ему лошадь, чтобы привезти себе дров. Брат в сердцах дал лошадь, но не дал хомута. Убогий привязал лошадь к дровням за хвост, набрал дров и, проезжая через подворотню, которую забыл выставить, ударил лошадь кнутом, а та изо всей силы рванулась и оторвала себе хвост. Богатый отказывается принять назад бесхвостую лошадь и отправляется в город к судье Шемяке с жалобой на брата; убогий идет вслед за ним. Не доходя до города, богатый решил заночевать в одном селе у знакомого попа. К тому же попу пришёл убогий и лёг у него на полатях. И начал поп с богатым ужинать, убогого же не зовут кушать. Засмотревшись, как брат с попом едят, убогий упал с полатей на люльку и задавил попова сына до смерти. Поп присоединяется к богатому и идёт вместе с ним бить челом судье на виновника смерти своего сына. Когда все трое, приближаясь к городу, шли через мост, некий городской житель вёз под мостом через ров больного отца в баню. Не ожидая для себя ничего хорошего от предстоящего суда, убогий замыслил покончить самоубийством и бросился прямо в ров, но, падая, задавил больного старика, сам же остался цел. В качестве жалобщика на убийцу отправляется к судье и сын убитого.
Размышляя о том, чем бы подкупить судью, и ничего у себя не найдя, убогий поднял с дороги камень, завернул его в платок, положил в шапку и стал перед судьёй. Каждый раз при допросе судьёй обвиняемого по поводу жалоб потерпевших убогий показывает судье из шапки завёрнутый в платок камень; судья же, думая, что обвиняемый предлагает ему всё новый посул золотом, определяет: оставить у убогого лошадь до тех пор, пока у неё не отрастёт хвост, отдать ему попадью, пока он с ней не приживёт ребёнка, и того ребёнка вместе с попадьей вернуть попу, а сыну убитого отца самому с моста броситься на убийцу, когда тот будет стоять под мостом, и задавить его, как он задавил больного старика.
Само собой разумеется, что такой приговор не удовлетворяет ни одного из жалобщиков, и все спешат отделаться от него путём отступного убогому и за присуждённые ему лошадь, и попадью, и за то, чтобы сыну убитого старика не бросаться с моста, а судья, узнав, что в платке был не посул, а камень, рад, что он именно так присудил, иначе ему, как он думал, угрожала бы смерть.
В литературах Востока и Запада существует ряд произведений, которых с разнообразными вариациями выступают мотивы, присущие нашей повести. В этих литературах фигурирует судья большей частью праведный, наподобие Соломона руководствующийся в своих решениях исключительно чувством справедливости. Характерной особенностью многих из этих иноземных повестей о праведных судах является мотив вырезывания точной меры мяса у ответчика, присутствующий, как известно, и в «Венецианском купце» Шекспира. В русских сказках, изображающих бедняка как доброго, но неудачливого человека, жестоко эксплуатируемого его братом-богатеем, речь идёт также о праведном судье, без тени какой-либо сатиры на судейское неправосудие. Но в литературной обработке нашей повести получилась сатира на судебные приговоры, а сам судья выступает как судья неправедный: приговоры его формально справедливы, но на деле они диктуются исключительно корыстными побуждениями. Исходя из того, что в некоторых рукописях «Шемякина суда» есть указание на то, что повесть «выписана» из «польских книг», или из «Жарт польских», Тихонравов предполагал возможность существования для русской повести польского оригинала. Русское происхождение повести доказывается прежде всего тем, что в ней присутствуют характерные особенности русского быта, русская юридическая терминология XVII в., а также нашли себе очень широкое отражение русский судебный процесс и судебная практика того времени. Судя по тому, что в повести изображается приказно-воеводский суд, учреждённый у нас лишь во второй половине XVII в., возникновение повести следует датировать не ранее 60-х годов этого века '.
Рукописные тексты повести, очевидно, следует вести от записей русских устных сказок, которые хронологически нужно считать более старыми, чем рукописные тексты, судя по тому, что в них речь идёт о праведном судье, без приурочения даже к Шемяке. На основе русских сказок создана была письменная повесть, превратившая дидактический материал в сатирический, обернувшая дело так, что речь пошла о судье неправедном.