17. Отечественная этнология до 1917г

В самостоятельную научную дисциплину этнография тогда еще не выделилась; деятельность исследователей той поры нельзя считать в строгом смысле профессиональной (этнографической), хотя они и проявляли устойчивый интерес к изучению культурных и бытовых черт различных народов, памятников старины и народной поэзии. Накопление материала о «нравах» — «племенных» (этнокультурных) свойствах народов — происходило в рамках географического и естественно-исторического изучения России. Типичен пример выдающегося географа и естествоиспытателя Степана Петровича Крашенинникова (1712—55), труд которого «Описание земли Камчатки» (СПб., 1755) получил мировую известность и был переведен на многие иностранные языки еще в XVIII в. Книга — итог личных наблюдений автора — содержит (помимо географической характеристики края) этнографическое описание камчадалов (ительменов), коряков и айнов. Обстоятельно описаны их социальный строй, празднества, религиозные верования, свадебные и погребальные обряды.

С начала XIX в. формирующаяся российская эмпирическая этнография наряду с познанием России начинает изучать страны и народы Европы и Азии, которые оставались мало известны российским образованным слоям. Большие кругосветные экспедиции (1803—49), охватившие разные части света, принесли значительные научные результаты. Так, первое кругосветное плавание кораблей «Надежда» и «Нева» под командованием И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского имело непосредственной целью установление прямой связи с недавно приобретенными Россией Аляской и Алеутскими островами. Попутно были проведены значительные наблюдения быта народов посещенных стран. Сделанные Лисянским описания социального строя и быта гавайцев, а также их верований, системы табу и религиозных обрядов сохраняют свою ценность и в наши дни.

Росту этнографии способствовал сложившийся в России идейно-политический и общественный климат первой половины XIX в. Важнейшим условием развития науки стал национальный подъем, вызванный Отечественной войной 1812 г., и дальнейшее развитие русского национального самосознания. Проблемы нации, в том числе тема «народности» (русской в первую очередь), стали центральными в общественной и научной полемике тех лет. К теме «народности» обращался П.Я. Чаадаев; она оказалась в центре дискуссии « славянофилов» и «западников»; ее обсуждали в литературной критике как проблему «народности» искусства. Эмпирический материал в трудах этнографов-собирателей той поры (И.М. Снегирева, И.П. Сахарова, А.Н. Афанасьева, В.И. Даля) также интерпретировался в духе «народности».

Особую страницу в истории Общества составил период 1848—51 гг., когда председателем Отделения этнографии стал Николай Иванович Надеждин. Ученый составил первую программу (вопросник) для сбора этнографических сведений о народах Российской империи (она была разослана в 7 тыс. экземпляров во все губернии).

Ко второй четверти — середине XIX в. относятся первые попытки теоретического обоснования этнографии как особой науки: формулирование ее предмета, определение места в системе наук, разработка основных приемов исследования.

Тем не менее, неопределенность предметного поля этнографии сохранялась до 60—70‑х гг. XIX в., когда были более отчетливо сформулированы мировоззренческие основания последней — теория эволюции. Бурные успехи естествознания, появление работы Ч. Дарвина «Происхождение видов» и т. п. вызвали заметный интеллектуальный подъем и способствовали обогащению теоретического арсенала этнологии. Прочно утвердившийся в естествознании эволюционизм ученые стремились применить к человеческой истории, пытаясь найти закономерности, сходные с теми, что обнаруживались естественными науками. Идеи объективного познания действительности и прогресса составили характерные черты эволюционизма в этнографии.

Становление эволюционизма в России происходило одновременно с распространением марксизма. Некоторые этнографы, например Н.И. Зибер и М.М. Ковалевский, испытали на себе его влияние. Первые представители эволюционистского направления в российской этнографии, как правило, выступали в роли популяризаторов и переводчиков классических иностранных работ. Таковы М.И. Кулишер, находившийся под сильным влиянием Д. Леббока, С.С. Шашков, популяризовавший классика английской этнологии Э. Тайлора, Д.А. Коропчевский, неутомимый переводчик и крупный знаток западной науки, Э.Ю. Петри — автор двухтомной « Антропологии» (СПб., 1890—97).

Эволюционистская этнография способствовала формированию нового типа ученого — последовательного дарвиниста, подвижника, рассматривавшего науку как высшую форму служения обществу. Отчетливо оформились два типа научных стратегий, примером которых могут служить биографии крупных этнологов — Николая Николаевича Миклухо-Маклая (1846—88) и Дмитрия Николаевича Анучина (1843—1923). Представители одного поколения, они получили естественнонаучное образование ( Анучин стал зоологом, а Миклухо-Маклай — врачом), придерживались эволюционистских взглядов, но при этом первый воплотил в себе классический образец полевого исследователя, посвятившего себя изучению папуасов Новой Гвинеи и других народов Океании, а второй — олицетворял собою тип «кабинетного» ученого, целиком отдавшись созданию организационных форм этнографии, физической антропологии, а также преподавательской деятельности.

К началу XX в. процесс институционализации российской этнографии постепенно получал завершение. Этнографические исследования сосредоточивались в научных обществах и музеях. Главными центрами этнографической науки считались Отделение этнографии ИРГО в Петербурге и Этнографический отдел ОЛЕАЭ в Москве. Этнографическими исследованиями, хотя и в очень скромном объеме, занимался также учрежденный в 1902 г. Этнографический отдел Русского музея.

Этнографические исследования в России к началу XX в. носили преимущественно эмпирический характер. Вместе с тем отечественные этнологи создавали труды, в теоретико-методологическом отношении отвечавшие европейскому уровню таких исследований и внесшие существенный вклад в развитие мировой этнологической науки. К числу таких произведений относятся работы Максима Максимовича Ковалевского (напр., «Закон и обычай на Кавказе», М., 1890), Всеволода Федоровича Миллера («Осетинские этюды», М., 1881—87), Александра Николаевича Пыпина («История русской этнографии», СПб., 1890—92) и ряд других. Такие исследования расширяли теоретико-методологические возможности европейской этнологии, хотя базировались преимущественно на общих принципах эволюционизма. В России он продолжал оставаться преобладающим направлением, хотя ряд этнологов работал в духе историзма.

Едва ли можно обойти молчанием участие в этнографическом изучении России политических ссыльных. Среди них особенно яркими исследователями-этнологами стали В.Л. Серошевский («Якуты. Опыт этнографического исследования», СПб., 1896), Владимир Германович Богораз-Тан (1865—1936), написавший ряд трудов о чукчах, коряках и других народах Северо-Востока России, С.И. Мицкевич, автор работы «Мэ­нэрик и эмиряченье» (Л., 1929). Труды этих и других ученых (Л.Я. Штернберга, В.И. Иохельсона и др.) также испытали воздействие эволюционистских идей.

Предмет этнографии, ее задачи и место в системе наук оказались в центре теоретической дискуссии, которая состоялась в 1916 г. в Отделении этнографии ИРГО. Результаты обсуждения оказались ниже ожидания. Однако сам факт ее проведения свидетельствовал о том, что научное сообщество всерьез задумывалось об обновлении методологического и теоретического основания этнологии.