23 История советской цензуры

В 1939 году советской цензурой было проконтролировано 7 194 газеты; 1 762 журнала, 41 000 книг тиражом около 600 миллионов, 92 радиостанции, 1400 радиоузлов, 2 357 803 бандеролей с иностранной литературой; 70 000 библиотек, 4 681 типография. Аппарат цензуры состоял из 6 027 человек.

Вообще-то цензура в СССР свирепствовала только в двадцатых, начале тридцатых годов — до большого террора. Во-первых, по причине фантастической безграмотности цензоров, во вторых, из-за того, что авторы не успели еще полностью перестроиться и перековаться так, чтобы успешно подвергать себя самоцензуре. Кастрировать себя добровольно, во избежание… Начиная с середины 30-х годов речь уже могла идти только об опечатках или плохом обонянии — авторы не успевали учуять, какой ветер дует.

В семидесятые годы в Москве несколько раз показали «Зеркало» А.Тарковского. Многого в фильме я еще не понимал. В частности, загадкой был страх-полуистерика матери героя из-за каких-то опечаток в гранках. Уже позже прочел о том, что пропустившие «контрреволюционные» опечатки редакторы в предвоенное время попадали в лагеря — за антисоветскую пропаганду и вредительство. В нескольких зековских воспоминаниях описываются встречи с солагерниками, осужденными за «гавнокомандующего», «Сралина» и «Сталингад». Мне казалось, что это фольклор. Ан нет. Позже, в сборнике документов «История советской политической цензуры» прочел письмо начальника Главлита Н. Садчикова в ЦК ВКП(б), в котором он сообщал о своем своевременном доносе в НКГБ о допущенных красноводской газетой «Коммунист» именно этих опечатках: «…в слове главнокомандующий пропущена буква «л», «в слове «Сталинград» пропущена буква «р». Считаю, что эти контрреволюционные опечатки дело рук врага». После войны цензоры также просили МГБ заняться засевшими в редакциях врагами народа: то за дискредитацию образа вождя фразой: «В 1920 году В.И. Ленин окотился в брянских лесах», то за плакат, где у маршала Сталина звезда на медали оказалась шестиконечной.

В 1950 году ведущие цензоры Главлита обрабатывали в год от 200 до 1000 названий книг каждый. Всего в 1950 году цензоры произвели 42 233 вмешательства в контролируемые ими произведения.

Инструкция комитета по делам искусств от 18.01.52 констатировала сложившийся status quo: все «произведения искусства (драматургия….произведения для цирка…скульптура) могут публично исполняться (демонстрироваться) только лишь при условии, что они разрешены органами цензуры». Наверное, лучшее определение примитивной цензуры — «духовная инквизиция».

Неверно думать, что во второй половине ХХ века рукописи распространялись самиздатом только потому, что их «резала» суровая советская цензура. Если автор не был психом, то есть адекватно реагировал на реальность, он просто не предлагал определенного рода рукописи в печать — они расходились в самиздате. Изъятые при обыске, сами по себе они не являлись доказательством вины. Их антисоветский характер доказывался специальной экспертизой, проводимой, как правило, цензорами Главлита. Мнение одного такого цензора, начальника отдела по контролю общественно-политической и художественной литературы В. Солодина имеет смысл процитировать: «Читать с литературной точки зрения было нечего. Ну, что такое, например, поэтесса Горбаневская — дерьмо… Единственный толковый автор был Некрич с его работой о начале войны. А остальные самиздатские авторы были шизофреники, которым надо было эмигрировать. И диссиденты их размножали и распространяли только по политическим причинам». Мне нравится этот специалист по литературе — психиатр-диагност.

В конце 90-х годов опубликовано несколько интервью с бывшими цензорами. Общий настрой их словес — «ведь Жданов был где-то прав», «нельзя сказать, что цензура мешала появляться хорошему…». И, например, такие признания: «существовало железное правило — все, что было опубликовано [на западе], сразу отправлялось в спецхран, хотя бы это был Пушкин».

Цензура периода перестройки и гласности в ее ведомственном воплощении — Главное управлении по охране государственных тайн в печати и других СМИ (в 1990—1991 — Агентство по защите государственных секретов в СМИ при Министерстве информации и печати) ориентировалась на строгое следование канонам цензорской библии — «Перечню сведений, запрещенных к печати». Проявлять особую идейно-политическую активность уже не требовалось. К тому же, работу цензоров с успехом и прилежанием взяли на себя сами редакторы, отсекавшие таким образом, с одной стороны, подозрения в нелояльности, с другой, неподходящие им произведения. Известно, что редакторы нещадным образом правили даже мэтров периода застоя: В. Распутина, Б. Васильева, В. Пикуля, А. Рыбакова… Часто, чтобы не обижать заслуженного деятеля, предлагавшего слабую, с точки зрения редактора, вещь, он ссылался на зверства цензуры, «не пропускающей» нетленный опус. В 1991 году на издательства обрушился водопад таких «пострадавших от цензуры» рукописей