Введение

В университетском курсе «Языкознание» («Теория языка») есть исключительной важности тема – происхождение языка. Созданное в 1865 г. Парижское лингвистическое общество во второй статье Устава исключило ее из своей проблематики. Тем не менее, поток публикаций на данную тему не иссякает и поныне: «Вопрос о происхождении языка – всякое обсуждение которого было запрещено Парижским лингвистическим обществом в 1866 г. – всегда был одной из немногих лингвистических проблем, интересующих широкую публику» [Рулен 1991, 5]. К 1975 г. было зафиксировано 15 тыс. публикаций по «запрещенной» теме. Сегодня существует общество исследователей проблемы происхождения языка, включающее лингвистов, антропологов, философов, физиологов, палеоисториков [Николаева 1996, 79].

Одна из причин – высокая степень спекулятивности подобных размышлений. Как, наверное, представляется обывателю, в области неопределенности можно фантазировать, сколько заблагорассудится. Но очевидно, что интерес вызван не просто праздным любопытством и желанием попробовать свои силы в жанре научной фантастики. Невиданный по тем временам тираж (2 тыс. экземпляров) дарвиновского «Происхождения видов» (1859) исчез за неделю. Наверное, любой мыслящий человек интуитивно чувствует здесь огромного масштаба тему – загадку происхождения человека. Перед ней все науки равны, потому что это не столько научная, сколько философская проблема.

Философия, не проверяя факты наук, делает из них мировоззренческие выводы. Но как их сделаешь, когда аванпост науки давно уже вынесен за пределы компетенции обывателя, часто студента, иногда и вузовского преподавателя. Доступность научного знания особенно необходима для формирования мировоззрения в эпоху сциентизма, когда ученые стали восприниматься в качестве гуру, послушание которым безусловно и не подлежит обсуждению. Потерей наглядности научной картины мира обыватель и гуманитарий были поставлены в неравноценные с учеными-естественниками позиции. Физики, химики, биологи, исследующие природу в условиях естественного и лабораторного эксперимента, формируют свое мировоззрение непосредственно. Остальные получают информацию об объективной реальности из вторых рук, что неизбежно вызывает трансляционные шумы, обусловленные степенью понятности излагаемого и мировоззрением популяризатора.

Данные естественных наук в учебниках имеют скучный вид формул и законов. Это не очень приятно, но необходимо. Черные ящики естествознания необходимо открывать непосвященным по-другому. Там, где кончается компетенция неспециалистов, должны работать другие формы представления знаний, другой язык описания. В популярном изложении математические уравнения и физические формулы, занимающие полстраницы, предстают в виде всем понятных образов, позволяющих любому оценить обоснованность своего мировоззрения с научной точки зрения. Важно только видеть предел упрощения и аналогизирования, за которым популяризация превращается в профанацию. Подчеркнем, что используемые аналогии и образы – это не доказательства, а попытка вернуть научной картине мира утраченную оче-видность.

Наука определяется своим предметом, проблематикой, специфическими категориями, терминологическим аппаратом, методами и задачами. Все это подчинено определенным целям. Цель науки в чистом, так сказать, виде – информировать. «Науки не пытаются объяснять, едва ли они пытаются интерпретировать, они в основном предлагают модели», – писал великий математик Джон фон Нейман [Нейман 1987, 351]. На самом, деле такой науки par excellence в природе не встречается. В науке и рядом с ней всегда существует философия. Цель философии, не пренебрегая научной информацией, но и не особо сковывая себя ей, – создать логически непротиворечивую и мировоззренчески удовлетворительную систему, в которой высшей ценностью будет Смысл.

Сплав научно-философских знаний стал знаком качества интеллектуальных практик ХХ в. Известный лингвист И.В. Постовалова отмечает основную установку современной «меганауки» – стремление к синтезу философского и естественнонаучного знания при выработке целостного видения мира» [Постовалова 2007, 73]. Однако целостное мировоззрение не может быть простым энциклопедизмом. Только наличие в нашей жизни категории смысла делает ее подлинно человеческой. Утрата смысла невосполнима. Без него человек лишается экзистенциальной мотивации. В его глазах бытие, связанное со страданиями, болезнями и смертью, теряет моральное оправдание. И здесь на помощь науке и философии может прийти религия. Объединение усилий науки, философии и религии способно кардинально влиять на мировоззрение человека.

Научная парадигма второй половины ХХ в. характеризуется изменением соотношения сил на религиозно-научном фронте. К сожалению, конфронтация сохраняется, и было бы наивным полагать, что она когда-нибудь исчезнет. Мировоззрение современного человека формируется под влиянием философий эволюционизма и креационизма. В данной работе под креационизмом понимается православная научно-философская концепция сотворенности мира Богом, в своей научной части в основном совпадающая с протестантским креационизмом зарубежных ученых. На постсоветском пространстве термин эволюция обычно связывается с учением Ч. Дарвина, на основе которого написана и знаменитая статья Ф. Энгельса «Роль труда в процессе происхождения человека от обезьяны». С тех пор многое изменилось и в самом дарвинизме, и в альтернативном ему креационизме.

Отечественный ученый М. Мина, принимая критику дарвинизма в модели творческой эволюции академика Л.С. Берга, недоумевает по поводу роста критиков самой сути теории Дарвина – поступательного хода эволюции от меньшего совершенства к большему: «Странно иное: за последние десятилетия число ниспровергателей скорее возросло, чем уменьшилось» [Мина 1997, 48]. Биолог И.Э. Лалаянц с прискорбием сообщает, что в 2003 г. в Канзасе и в 2004 г. в Пенсильвании законодательно принято преподавание в школах «теории разумного начала» [Лалаянц 2005, 223]. Особое недоумение вызывает у него тот факт, что в соседнем с Пенсильванией штате Нью-Джерси расположен знаменитый Принстонский университет. Видимо, по мнению Лалаянца, Принстон не оправдывает громкого имени, давая возможность у себя под носом процветать средневековым представлениям о мироустройстве. Критикуя креационистов, он огорчается: «Надо признать, что за прошедшие годы креационизм не «рухнул», а как раз набрал силу» [Там же, 229].

Журнал «Знание – сила» – миссионерский центр российского атеистического эволюционизма. Очень хороший во многих отношениях, он весьма агрессивен к креационизму. Обращаясь к этому источнику как, пожалуй, лучшему научно-популярному изданию, студенты должны быть готовы, что по данной проблеме получат одностороннюю информацию и тенденциозную оценку.

Вот сведения с этого форпоста «научного атеизма»: «Креационисты идут в наступление повсюду. Так, в Алабаме школьные учебники украсили надписями, гласящими, что теория эволюции – это спорная теория, которую нельзя рассматривать как факт. Учителей в Луизиане и Аризоне обязали, приступая к рассказу об эволюции, предупреждать учеников о вреде услышанного. По оценке журнала Science, примерно 15-20 % всех учителей в США, так или иначе, знакомят детей с идеями креационистов» [Волков 2007, 5]. «В апреле 2004 года министр образования Италии Летиция Моратти попыталась исключить теорию эволюции из преподавания средней школы. Помешали лишь массовые протесты граждан. Такие же протесты помешали министру образования Сербии «уравнять в правах» закон Божий и учение Дарвина»¹ [Там же, 12].

Социолог Ю.А. Левада приводит результаты опроса институтом Гэллапа (ноябрь 2004, 1 тыс. опрошенных): 57 % американцев считает, что человек – творение Бога, 33 % – человек появился в ходе эволюции. В статье содержатся данные и по России (опрос 1,6 тыс. респондентов, август 2005): 49 % – человека создал Бог, 26 % – человек произошел от обезьяны [Левада 2006, 21].

Иногда авторы-эволюционисты невнимательно читают источники. Так, М. Вартбург, со ссылкой на социологический опрос Й. Миллера, сообщает, что в США число сторонников эволюции за последние 20 лет снизилось с 45 % до 40 % [Вартбург 2007, 63]. На самом деле, в отчете Й. Миллера другие данные. В США теорию эволюции разделяет только 14 %, а треть категорически не принимает [http://www.atheism.ru.science/sciense/phtml?id=1300].

Меняющийся расклад удивляет наших эволюционистов, но для зарубежного креационизма, у которого не было вынужденного семидесятилетнего молчания, это не новость. Английский ученый Кейт Уорд отмечает: «Теизм … перешел в наступление; мы ясно видим, что он уже объединяется с наукой, предлагая Бога в качестве наилучшего обоснования того, как на самом деле существует мир» [Цит. по: Пикок 2004,105]. Куратор Американского музея естественной истории Н. Элдредж, автор одной из современных эволюционных гипотез, пишет: «Сегодня креационисты – по меньшей мере, большинство их ораторов – высокообразованные, интеллектуальные люди» [Цит. по: Гиш Д. Ученые-креационисты отвечают своим критикам]¹. Д. Гиш пишет: «Он признает, что креационисты не оперируют в споре религиозными понятиями, всегда хорошо готовы к выступлению и почти всегда информированы лучше своих оппонентов, которые, по его словам, «слишком часто остаются в состоянии смущенного недоумения». По поводу проводившихся в США диспутов креационистов с эволюционистами Элдредж констатирует: «Креационисты почти всегда побеждают». Д. Гиш в письме президенту АН СССР А.А. Баеву сообщает: «К сожалению, они (диспуты – С.П.) проводятся всё реже, потому что всё труднее становится находить эволюционистов, желающих публично отстаивать свои взгляды» [Моррис, 1990, 79]. Сам Элдредж объясняет это их «хитро продуманной сценической внешностью». Конечно, Д. Гиш специально находит самое смехотворное объяснение оппонента, но от этого оно не становится менее смехотворным. К таким «аргументам» прибегают не от хорошей жизни.

Российский читатель этого не ощущает, потому что имеет мало возможностей ознакомиться с научными работами креационистов. Командные высоты в науке занимают люди, чье мировоззрение сложилось в эпоху, когда официальной религией страны был «научный атеизм». В современной России, где «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» (Конституция РФ, ст. 13, п. 2), в учебниках представлен все-таки философский джентльменский набор материалиста – от ограниченного, но до сих пор влиятельного редукционизма² до всеобъясняющего, по мысли его сторонников, ультрамодного синергетизма³. Они обслуживают все виды эволюционных теорий – от атеистической до «православной» и от дарвиновской до сальтационной. На философской основе христианского реализма выстроена онтологическая концепция лексического значения только в одном известном нам языковедческом учебнике [Камчатнов, Николина 2002].

Это закономерно, но закономерность не становится правомерностью от степени своего распространения, как заблуждение не становится истиной от увеличения количества своих сторонников. Теперь, наверное, уже все поняли, что такое партия власти и ее ресурс. Выиграть у нее практически невозможно, а в случае поражения она всегда успеет изменить правила игры. Политики находят нарушения в избирательной процедуре и аннулируют результаты выборов.

Эволюционисты тоже имеют в запасе беспроигрышный вариант. Когда очередной открытый факт не вписывается в эволюцию, для нее удлиняются сроки или факту дается истолкование из априори принятой геохронологической колонки. Например, в кишечнике насекомых раннемелового периода (150 млн. лет на эволюционной шкале) обнаруживается пыльца сосны Pinus или близкому ей вымершему роду [Красилов, Расницын 1982, 85]. Авторов не удивляет сохранность пыльцы: «Она выглядит свежей и сохранила объемность. Поверхность не минерализована…» [Там же, 85]. По иронии судьбы, в том же номере журнала опубликована и другая работа, заставляющая подозревать эволюционную хронологию в гипотетичности. И.С. Барсков сообщает, что в ископаемых мелового периода «были обнаружены белковые молекулы, сохранившие свою иммунную активность» [Барсков 1982, 12]. Сам же автор выше указывал на быстрые – «в течение первых тысячелетий» – темпы рацемизации (омертвения) аминокислотного состава в фоссилизирующихся (окаменевающих) скелетах [Там же, 11]. Однако ученые как-то свыклись с миллионолетней органикой. Верный принципу ничему не удивляться, И.С. Барсков хранит молчание по поводу не потерявших за миллионы лет функциональности белковых молекул в раковинах аммонитов.

В головоногих моллюсках мало кто понимает. Но если сохранила0000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000сь органика вымерших в предмеловой период аммонитов, значит, можно ее обнаружить и в костях их знаменитых современников – динозавров. Можно, и это сделано. Надо быть очень внушаемым, чтобы дать возможность убедить себя в том, что эластичным кровеносным сосудам динозавров с живыми эритроцитами миллионы лет (см. гл. ΙV)¹. «Особые условия хранения», как в советское время объясняли нетление мощей православных святых? Окаменевшая поверхность, конечно, может задержать фоссилизацию внутренней части образца. На сколько?

С позиций фоссилизации есть ли разница между 65 млн. и, например, 350 млн. лет? Неизвестно – ведь подобных промежутков времени в нашем опыте нет. Существуют они только в гипотетической геохронологической колонке. Как раз в том, насколько она верна, и требуется убедиться. И не на основании порочного круга «палеонтология  геология». О предполагаемом возрасте образца палеонтолог спрашивает геолога, а тот, узнав у него в свою очередь, кости каких животных найдены в данном археологическом слое, дает ответ. Р. Уэст (Университет Канзаса) справедливо указывает: «Вопреки заявлениям большинства ученых, известные ископаемые вовсе не подтверждают теорию эволюции Дарвина. Потому что интерпретацию окаменелостей мы базируем уже на этой теории… И если, поступая так, мы говорим, что ископаемые эту теорию подтверждают, – мы впадаем в порочный круг» [Цит. по: Моррис, 1990, 39].

Нам кажется, что вместо «особых условий хранения» и «особой молекулярной фоссилизации» (см. гл. ΙV) находок честнее говорить об «особой методике научного познания» эволюционистов. Вот прямо-таки научный анекдот. Профессор А.Ю. Розанов, сдавая образцы пород в лабораторию на предмет определения их возраста, то ли по ошибке, то ли шутки ради положил образцы не в обычно принятом порядке «снизу вверх» – от древних пород к молодым, а наоборот. Радиометрист подсчитал, и все получилось как нельзя лучше для торжества радиометрического метода, геохронологии и теории эволюции. Когда А.Ю. Розанов, взглянув на результаты, сказал, что отбирал образцы в обратном порядке, спец-радиометрист сначала опешил, но быстро нашелся. Он взял образцы на повторный анализ. И удивительное дело – все снова получилось, как предсказывает геохронология [Шубин 2001, 131-131].

Только вот обсуждать такие факты эволюционисты не намерены. Гораздо проще снова и снова указывать на ошибку креационистов, идентифицировавших следы ящера на меловой террасе реки Паллукси (Южный Техас) как следы человека и поспешивших объявить людей и динозавров современниками. В двух своих книгах, разделенных шестнадцатью годами, об этом пишет И.Э. Лалаянц [Лалаянц 1989, 18-19] и [Лалаянц 2005, 226-227].

В ситуации, когда почти все серьезные научные издания контролируется эволюционистами, блеск «зияющих высот» эволюционного учения ослепляет даже специалистов. Что же говорить о студентах-филологах, которые при обсуждении темы происхождения языка обнаруживают искреннее удивление, выражаемое в вопросе: «А что, разве Дарвин не прав?»¹

Да, не прав, и об этом теперь много и с удовольствием говорят отказавшиеся от частных деталей теории Дарвина современные эволюционисты. А.А. Любищев, вспоминая о лекциях профессора-дарвиниста В.М. Шимкевича, еще в далеком 1971 г. писал: «…Я, как и большинство студентов, с сожалением думал о противниках Дарвина как о фанатиках религии, выживших из ума стариках (Шимкевич не скрывал, что многие противника дарвинизма были в свое время выдающимися учеными)… Прошло много времени и стало ясно, что и дарвинизм может быть связан с фанатизмом, консерватизмом, невежеством многочисленных его представителей» [Любищев 1982а, 196]. В этой же работе уважаемый, но мало цитируемый академик соглашается с выводом «известного биолога» Н.Я Данилевского, больше известного нам как историка и культуролога: «… Дарвинизм не только и не столько биологическое, сколько философское учение, купол на здании механистического материализма» [Там же, 195].

Настоящая работа принципиально полемична, ибо дискуссии об истине лучше, чем некритичное усвоение догматизированных частью научного сообщества положений. Речь не об ошибках, от которых никто не застрахован. Ситуация, сложившаяся вокруг эволюционизма, вызывает недоумение. Высокообразованные люди, одинаково хорошо разбирающиеся в квантовой физике, биологии и философии, как бы не замечают его недостатков. Квалифицировать состояние эволюционистов можно как индуцированный самообман. Первично в их деятельности не желание кого-либо ввести в заблуждение, но именно убедить самих себя в верности своей позиции.

Мы не будем акцентировать внимание на сознательном утаивании фактов, их подтасовке и т.п. (Хотя некоторые, связанные с нашей главной темой, назовем). К деятельности научной полиции нравов мы питаем полное уважение, но не чувствуем склонности. К тому же фальсификации характеризуют не эволюционную теорию, а ее конкретных апологетов.

Но критика ближнего чревата злословием и осуждением, а дистанцированная от личности критика мнения или теории – полезный для обеих сторон поиск истины. Необходимо осознавать и то, что умный и информированный эволюционист выглядит в глазах умной, но неинформированной современной публики предпочтительнее креациониста, оперирующего понятием «Бог» и пользующимся для объяснения гармонии мироздания на все лады высмеянным телеологическим принципом «от замысла».

Учитывая сказанное, мы хотим показать, что все эволюционисты, в той или иной степени, отступают в своих исследованиях от принципов научности. Можно перечислить целый ряд принятых эволюционистами интеллектуальных процедур, которые не удовлетворяют научным требованиям, – круговое обоснование, использование философского аргумента в качестве экспериментально доказанного факта, игнорирование общих правил вывода по принципу неполной индукции, наличие выводов в исходной посылке, необоснованные экстраполяция (in vitro (в пробирке) → in vivo (в жизни), ребенок → взрослый, примат → человек) и др.

Знают об этом эволюционисты? Знают. Но немногие решаются признать. А вот такой авторитетный эволюционист (антидарвинист), как академик А.А. Любищев, мог позволить себе диссидентство еще в советское время: «Господствующая синтетическая (неодарвинистская) теория эволюции связана с рядом методологических, логических и философских предрассудков» [Любищев 1982б, 197]. Честное признание порочности методологической основы эволюционизма и его слабой доказательной базы заставляет многих ученых менять свое мнение.

Нобелевский лауреат М. Планк (1858-1947) как-то сказал, что «носители старых идей не сдаются. Они попросту вымирают» [Цит. по: Лалаянц 2005, 69]. Такое положение вещей не радует. Православное видение проблемы исключает реваншистские настроения. Православные воюют не против людей, а за них. Вымирать должны не люди, а одряхлевшие идеи. Если бы на одну чашу воображаемых весов положить все аргументы эволюционизма, а на другую один только живой эритроцит динозавра (см. гл. IV), первые услышали бы приговор Валтасара – «текел»: «Текел – ты взвешен на весах и найден очень легким» (Дан. 5, 27). Хотелось бы, чтобы судьбу Валтасара разделил эволюционизм, а не эволюционист.

Основоположник перевернувшей наши представления о мире квантовой механики М. Планк знал, о чем говорил. Ему одновременно приходилось атаковать, ломая стереотипы научного сообщества, по двум направлениям. Разрушать построенную на Аристотелевой логике классическую картину мира с ее механицизмом и жесткой детерминированностью, а также противостоять сложившему в Европе за эпоху Модерна убеждению о несовместимости научности и религиозности.

В своем докладе, прочитанном в 1937 г. в Дерптском (Тартуском) университете, он говорил: «Религия и естествознание не исключают друг друга, как кое-кто ныне думает или опасается, а дополняют и обуславливают друг друга» [Планк 1990, 35]. Он закончил доклад призывом: «Следует неутомимо и непрестанно продолжать борьбу со скептицизмом и догматизмом, с неверием и суеверием, которую совместно ведут религия и естествознание, а целеуказующий лозунг в этой борьбе всегда гласил и будет гласить: к Богу!» [Планк 1990, 36]. С этой целью мы и приступаем к работе, видя в ней долг ученого, педагога и человека.