24. Русская сатира 20 века.

Биография замечательного русского писателя Михаила Михайловича Зощенко насыщена разнообразными событиями. В 20 лет ушел добровольцем на Первую мировую войну. Был ранен, четырежды награжден. После февральской революции, при Временном правительстве, работал начальником почт и телеграфов. Богатый жизненный опыт пригодился, стал материалом его сатирических рассказов. В 1921 году он пришел в литературную группу “Серапионовы братья”. Так началась писательская биография Михаила Зощенко. Первой блестящей удачей Зощенко были “Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова”. С этих рассказов и начался Зощенко-сатирик.

Главный герой этого цикла рассказов побывал на войне и захватил начало революции. Но в его психике можно увидеть следы далеких годов крестьянского рабства. Рассказ “Жертва революции”. Читатель ждет описания крупных событий в этом произведении, но в нем все буднично. В рассказе главного героя революция видится через призму обыденных событий: натирания полов, мелких дел по хозяйству. Где-то гремят бои, где-то слышатся выстрелы, а герой все думает о натертых полах, о пропавших хозяйских часиках. Ровным перечислением мелких событий в жизни главного героя Зощенко наметил контуры мира, где не существует резких сдвигов и где революция не входит в сознание человека как решающий катаклизм эпохи.

Но глубоко скрытый за сатирической маской морализм писателя, даже интонационно напоминая Гоголя, обнаружил себя в настойчивом стремлении к реформации нравов. С конца 20-х — начала 30-х годов сам Зощенко стал считать свою позицию созерцательно-пассивной, немного недооценивая возможности сатирического изображения, игнорируя природу собственного художественного видения.

Судя по произведениям 30—40-х годов — повестям “Возвращенная молодость”, “Голубая книга” и “Перед восходом солнца”,— Зощенко в качестве модели исследования использовал и себя. Пережив революцию, он по себе знал и чувство страха перед его величеством случаем и несовпадением человека с самим собой, и леность сознания, не сумевшего преодолеть жуткую правду реальной жизни. Свое личное несовпадение с окружающей жизнью, невозможность слиться с нею он относил к самому себе и в себе же пытался найти причины, как он говорил, своей мрачности. Отчасти он был прав. В 40-е годы настороженное отношение критики к его “издевательским”, как отмечалось, “анекдотам” о революции было поставлено в прямую связь с аполитичностью “Серапионовых братьев” и в конце концов в 1946 году закончилось громким политическим скандалом, что стоило Зощенко здоровья и сократило его жизнь. В 1958 году писатель умер.

О чем писал Зощенко? Об одичании человека, замороченного барабанным боем пропаганды, замордованного непреходящими бытовыми неурядицами, ожесточенной борьбой за жалкие по сути своей преимущества перед другими. Ложь становится нормой: если врет власть, то неизбежна цепная реакция, доходящая до самого низа, где пациент не считает зазорным обмануть врача, управдом объегорить жильцов, мелкий чиновник — посетителя... и так до бесконечности.

Много десятков лет назад писатель едко высмеял городские власти, вздумавшие разбить на месте кладбища парк с аттракционами. Читая Зощенко, узнаешь, что бичом его времени было повальное пьянство, мелкое воровство на фабриках и заводах, давняя российская беда — взяточничество, мздоимство.

25. 50-80 гг. общая характеристика.

60—80-е годы

военная проза: Василь Быков, Виктор Астафьев,

деревенская проза: Василий Шукшин, Виктор Астафьев,

городская проза: Юрий Трифонов

магический реализм: Чингиз Айтматов

драматургия: Алексей Арбузов, Александр Володин,

историческая проза: Дмитрий Балашов, Юрий Давыдов,

научная фантастика: Стругацкие, Иван Ефремов, Кир Булычёв

лагерная проза: Александр Солженицын («Один день Ивана Денисовича», «В круге первом», «Архипелаг ГУЛАГ, Анатолий Рыбаков («Дети Арбата»), Борис Пастернак («Доктор Живаго»), постмодернизм: Валентин Катаев («Трава забвения», «Алмазный мой венец») Венедикт Ерофеев («Москва — Петушки»), третья волна эмиграции,реалисты и гиперреалисты: Александр Солженицын («Красное колесо»), Юрий Милославский («Укрепленные города», «От шума всадников и стрелков», Сергей Довлатов («Иностранка», «Чемодан»), Василий Аксёнов («Ожог», «Остров Крым»), постмодернисты: Саша Соколов («Школа для дураков», Александр Зиновьев, Иосиф Бродский поэзия шестидесятники (стадионная поэзия): Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина, барды:, Булат Окуджава, Высоцкий, Александр Галич, Иосиф Бродский, поэты в эмиграции: Бродский, Кублановский, Наум Коржавин, Игорь Губерман, Юз Алешковский, Александр Галич, возвращённая литература: Михаил Булгаков («Собачье сердце», «Мастер и Маргарита»), Евгений Замятин («Мы»), Борис Пастернак («Доктор Живаго»), Солженицын («Один день Ивана Денисовича», «Архипелаг ГУЛАГ»), Анатолий Рыбаков («Дети Арбата»), Андрей Синявский («Прогулки с Пушкиным»), Венедикт Ерофеев («Москва — Петушки») советский читатель до конца 80-х годов был изолирован от многих богатств мировой художественной культуры). «Задержанные» произведения частично вернулись к советскому читателю в годы хрущевской критики культа личности», частично в середине 60-х-начале 70-х годов, как многие стихи Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама, «Мастер и Маргарита» и «Театральный роман» М. Булгакова, но полное «возвращение» состоялось лишь на рубеже 80-90-х годов. Огромными «панорамными романами» с действием, иногда растягиваемым на ряд десятилетий, прославилась «секретарская» литература (создававшаяся секретарями правления Союза писателей - литературным начальством) в период «застоя». Но в 1958-1978 годах появилась и ценная, во многом новаторская тетралогия Ф. Абрамова «Братья и сестры» (первоначально трилогия «Пряслины»). Количественно они преобладали в метрополии, но крупнейший поэт И. Бродский и крупнейший прозаик А. Солженицын были высланы из СССР. В 90-е годы прозаик вернулся в Россию, а поэт умер в Америке.Эмигрантам первой волны, не видевшим коллективизации, была, по сути, недоступна соответствующая тема, как и «лагерная», «тюремная». Правда, о трагедии коллективизации выдающегося по художественным достоинствам произведения вообще нет. Эмигранты второй и третьей волны внесли в литературу зарубежья свой опыт. Третий поток - литература «задержанная»- вливался рано или поздно в один и другой литературный процесс, пока не произошло воссоединение всех трех потоков. Но таких принципиальных, качественных, резких различий, как раньше, более нет и в литературном процессе.