Глава 1. Картина мира и ее основные элементы

Онтология (от греч. ontos — сущее + logos — учение) — это учение о бытии, о том, что есть, что имеет место. Но что есть в этом мире и что можно, следовательно, отнести к бытию? Есть окружающий нас материальный мир. Есть человек с его телом, его психикой, его внутренним миром. Есть сознание - не только как достояние индивидуального человека, но и как совокупность идей, теорий, установок поведения, моральных ценнос­тей, которые существуют объективно и не зависят от конкретного человека и устройства его мозга, его психики. Есть определенные механизмы сознания, овладевая которыми человек становится человеком.

Главным признаком бытия является самодостаточность. Бытие — причина самого себя и ни от чего внешнего не зависит. Наоборот, все окружающее зависит от бытия, им определяется. В любой срeдe можно найти такие бытийные элементы, которыми все объясняется и дальше которых идти нельзя: например, атомы в древнегреческой физике, белки и нуклеиновые кислоты в строении живого, человек как элемент семьи, общества, государства.

§1. Естественная и метафизическая установки

Согласно наивному, догматическому взгляду на вещи, который в совре­менной философии называют естественной установкой, самой глав­ной частью бытия является окружающий нас материальный мир, он и обладает основными признаками бытия — ни от чего не зависит, явля­ется причиной самого себя. Что может быть более значимым, чем Все­ленная, в которой мы находимся, в которой одного незначительного сдвига, катаклизма достаточно, чтобы нас уничтожить?

Но все, что мы знаем о мире — это всегда знание о небольшой его части, отрезке. Даже если взять материальную Вселенную в целом, она кажется несамодостаточной, непонятны причины ее устойчивости, ее непрерывного изменения. Как при виде летящей стрелы возникает мысль о пославшей ее руке, так и при взгляде на Вселенную возникают мысли о более могучих, чем материальный мир, силах, сотворивших и поддерживающих его существование.

Более того, пробуя описать основные константы и параметры этой стороны бытия, мы сталкиваемся с парадоксальным фактом: все, что мы знаем о мире, мы знаем через свое сознание, никакого мира, так или иначе не «обработанного» сознанием, у нас нет — все окружающее классифицировано, оценено, типизировано, поделено на классы, виды, предметы. Сознание — как стекло, мы видим только сквозь него, а его самого не видим, и нам кажется, что мы видим мир таким, каков он «на самом деле». Но на самом деле мы видим все через призму сознания и знания. Например, даже звездное небо над нами мы видим через астрономию, все достижения и открытия астрономии уложены в звезд­ное небо и, глядя на него, мы знаем, что все звезды делятся на несколько классов, что Млечный путь — это наша Галактика, видимая с ребра, что до ближайшей звезды десятки световых лет, что многие звезды давно уже погасли, а свет от них все еще идет до нас, что Вселенная расширя­ется и т.д. Мы, будучи продуктами образования, культуры, носителями языка, не можем посмотреть на мир глазами наивного Пятницы, между нами и миром всегда стоит наше образование и наша культура. Но и наивный Пятница также видит мир через свою культуру. Мир, окру­жавший первобытного человека (как и мир современного ребенка), был населен богами, одушевленными предметами и т.п., которые, стоит только отвернуться, разговаривают друг с другом, предпринимают что-то — короче говоря, каждая культура создает свой мир.

Современные физики, математики претендуют на то, что созданная ими картина мира открывает для нас истинный мир, но эти претензии так же наивны, как претензии Пятницы, если бы он их высказывал. Сегодняшняя картина мира не есть некая истина в последней инстан­ции, открывающая для нас мир таким, какой он есть «на самом деле». Она вырастает из современной культуры, из современных и традици­онных установок сознания. Сменяется культура, появляются новые представления о человеке, о границах и способностях его разума — сменяется и картина мира.

Например, в Средние века левитация и гравитация были равно­значными терминами и имели религиозный смысл: все легкое, воздуш­ное, имеющее духовную природу, стремится вверх, а все тяжелое, гряз­ное, «падшее» — вниз. Постепенно религиозный смысл выветрился, и гравитация стала физическим термином, но осталась столь же таинст­венным и необъяснимым феноменом, каким была в Средние века. Со­гласно античным ученым, легкие тела взлетают вверх, а по Галилею, все тела падают вниз с одинаковым ускорением. Однако говорить в связи с этим о прогрессе науки, о том, что наука становится более точной и более строгой, не имеет смысла. Греческая наука не могла быть строгой и точной и не нуждалась в этом. Галилеевскую физику не следует оце­нивать как прогресс по отношению к физике аристотелевской точно так же, как нельзя назвать Шекспира более прогрессивным поэтом, чем Архилох. Другая культура создает другой тип знания, другой способ оформления эмпирического материала. Между ними зачастую нет прямой преемственной связи. В некоторых существенных аспектах, пола­гал представитель современной аналитической философии Кун, общая теория относительности Эйнштейна ближе к учению Аристотеля, чем к теории Ньютона.

Всякая наука, и философия, стремящаяся игнорировать факт пре­ломления свидетельств наших чувств, наших познавательных усилий через наше сознание и знание, через культуру, является догматической и наивной. Мы никогда не имеем дело с самим миром, но только с карти­ной мира.

Если какой-нибудь утонченный ум времен Архимеда прочитал бы современный учебник физики с его категориями: «работа», «напряже­ние», «квант действия», «вероятность», «процесс», то он клятвенно заверил бы, что ему непонятно, как может кто-либо считать наукой такие произвольные и путаные представления.

Философия всегда стремится преодолеть естественную установку, пытается показать истоки той или иной картины мира в культуре, в сознании, найти механизмы, какими порождается любая, исторически ограниченная картина мира. Поэтому в дальнейшем мы будем придер­живаться двух планов изложения: естественного (догматического) — там, где надо обрисовать совокупность имеющихся достижений в той или иной области знаний, совокупность результатов в сфере науки, мо­рали, психологии, искусства и т.д.; и критического (метафизического), отражающего попытку усомниться во всех этих достижениях, стремя­щегося за всеми картинами и моделями мира, человека, общества уви­деть более глубокие основания, не сводимые к человеческим знаниям, к культуре, к психологии. Метафизика — это учение о сверхчувственном опыте, она занимается поисками таких оснований, которые в повседнев­ном опыте не могут быть даны и которые делают возможным сам опыт. Метафизика — это и есть философия, она всегда пытается заглянуть за рамки сегодняшней картины мира, понять то, что средствами науки се­годня понять нельзя, разгадать тайну того, что всегда останется тайной и что разгадать нельзя. Человек (и об этом далее будет сказано более подробно) — не только биологическое или социальное существо, но прежде всего метафизическое. Если бы у него не было метафизических потребностей, он не смог бы ни развиваться, ни выживать.

Сущность метафизического сознания, культивируемого подлинной философией, заключается в таком восприятии мира, когда оно за вся­кой вещью и всяким явлением видит с полной очевидностью бесконеч­ные, не доступные нам дали и глубины. В сравнении с таким воспри­ятием всякое эмпирически-рациональное знание, всякое интеллектуальное обладание чем-либо, как определенным и ограниченным быти­ем, есть лишь производный, фрагментарный, частный отрезок.

Если в гл. 1—3 этого раздела мы будем постоянно смешивать два плана рассмотрения — естественный и метафизический, то в гл. 4, по­священной проблеме бытия, мы поговорим о «чистой» метафизике, о том, что, собственно, делает философию философией и отличает ее от других сфер человеческой культуры.