А. М. Хазанов

Разложение первобытнообщинного строя и возникновение классового общества

Предпосылки и условия разложения первобытнообщинного строя шей предпосылкой и условием разложения первобытнообщинного строя было появление регулярного прибавочного продукта. Регулярность получения прибавочного продукта, пусть даже самого минимального, создала реальные возможности для общественного разделения труда, парцеллизации производства, эксплуатации человека человеком, словом, для тех явлений, которые, в конечном счете, привели к возникновению классового общества.

Появление регулярного прибавочного продукта обычно связывается с кардинальными сдвигами в экономике первобытных производственных; коллективов. Важнейшим из них была, безусловно, неолитическая революция, т. е. переход к земледелию и скотоводству, завершившийся в наиболее передовых областях ойкумены в неолите¹. О количестве центров, в которых происходило становление производящего хозяйства, в настоящее время ведется дискуссия, однако при всех обстоятельствах наиболее важным и древним из них был переднеазиатский. Совершившийся там в VII—V тысячелетиях до н. э. переход к земледелию и скотоводству впервые открыл перед человечеством дорогу, приведшую к гибели первобытнообщинного строя.

Переход к производящему хозяйству и связанное с ним развитие производительных сил вызвали качественные изменения в жизни тех обществ, которые этот переход совершили. Неизмеримо увеличилась устойчивость хозяйства, повысился жизненный уровень, резко возросла численность населения, значительно усложнились социальные структуры, произошел определенный психологический сдвиг. Хотя все это не приводит автоматически к разложению первобытнообщинных отношений, данные этнографии и археологии согласно говорят о том, что первые симптомы такого разложения не заставляют себя долго ждать².

Правда, в отдельных, достаточно редких случаях получение прибавочного продукта возможно и на основе высокоспециализированного присваивающего хозяйства (как, Haпример, у индейцев северо-западного побережья Северной Америки или у алеутов). Однако оно носит исключительный и ограниченный характер и не приводит к полному разложению первобытнообщинных отношений. В подобных случаях сохранялись полная зависимость от природно-географических условий и как следствие этого низкая плотность населения, уже сама по себе ограничивающая возможности специализации, слабое развитие общественного разделения труда и относительная неразвитость частнособственнических отношений. При этом следует отметить, что уровень развития производительных сил у таких племен, уже знакомых с употреблением металла, был выше, чем у охотников и рыболовов эпохи мезолита и неолита.

Хотя отдельные общества, основанные на экономике присваивающего типа, могли достигать сравнительно высокого уровня развития, в целом это направление хозяйственной деятельности представляется тупиковым, ограничивающим возможности общественного прогресса: «Народы, занимающиеся исключительно охотой и рыболовством, находятся вне того пункта, откуда начинается действительное развитие»³. Видимо, не случайно ни в одном обществе охотников и рыболовов государство не возникло.

Второй важной предпосылкой появления прибавочного продукта было освоение металлов. Однако, хотя металлические орудия значительно увеличили производительность труда⁴, между их появлением и появлением регулярного прибавочного продукта отсутствует прямая зависимость. В обществах, находившихся в различных природно-хозяйственных условиях, значение каждого из последовательно появляющихся металлов и появления металлов вообще было неодинаковым. Полинезийцы достигли рубежа классового общества, не употребляя металла, в цивилизациях Американского континента роль медных орудий был незначительной, на Ближнем Востоке разложение первобытнообщинного строя, вероятно, началось еще в конце неолита и, во всяком случае, не позднее энеолита. В то же время в лесной полосе Евразии только внедрение железных орудий позволило получать в значительных размерах регулярный излишек средств существования.

Таким образом, освоение металла, не будучи универсальной предпосылкой появления прибавочного продукта, явилось, по крайней мере, в производящих обществах Старого Света, важнейшим условием дальнейшего развития производительных сил, а следовательно, и роста производимого прибавочного продукта. Не случайно в тех обществах, которые раньше других перешли к земледелию и скотоводству и освоили металлы, экономическое и общественное развитие шло наиболее быстрым темпом.

Однако прибавочный продукт был способен оказать разлагающее влияние на первобытное общество лишь тогда, когда имелись возможности его реализации и перераспределения. Это происходило через обмен и общественное разделение труда.

Как установлено археологией, спорадический обмен возник уже в верхнем палеолите, в первую очередь за счет различий в природно-географических условиях. Но только появление прибавочного продукта создало для обмена прочную основу в виде пищевых излишков и продуктов межобщинной специализации. Наличие у общины определенного избытка пищи позволило некоторым ее членам уделять больше времени для специализации в том или ином виде ремесел. Так появлялись «мастера наконечников стрел у североамериканских индейцев⁵, специалисты по изготовлению керамики в Меланезии⁶, строители каноэ на Маркизских островах⁷. Раскопки раннеземледельческих поселений Передней Азии также показывают, насколько увеличился обмен по сравнению с предшествующими эпохами⁸. Это же отмечается и для неолитической Европы⁹.

Прибавочный продукт не просто расширял сферу обмена, он делал его необходимым, так как в условиях еще неразвитой внутриобщинной специализации большая часть излишков. могла реализоваться только через обмен. Квакиютли, например, стремились обменять весь производимый ими излишек продуктов потребления¹⁰. В то же время возможность обмена стимулировала производство этих излишков. Так, на о-вах Тробриан, где ремесло полностью еще не отделилось от земледелия, мастера питались мясом и рыбой тех, по чьему заказу они изготовляли предметы своего ремесла или кому они их выменивали¹¹ «Постоянное повторение обмена,— писал К. Маркс, — делает его регулярным общественным процессом. Поэтому с течением времени по крайней мере часть продуктов труда начинает производиться преднамеренно для нужд обмена¹².

С появлением регулярного прибавочного продукта впервые стало возможным товарное производство, сперва в крайне примитивных, неразвитых и зачаточных формах. Излишки продуктов питания, а также произведенные благодаря им орудия труда, украшения и т. д. стали первыми товарами. Соответственно появляются первые мерила стоимости и средства обмена — примитивные деньги¹³.

Первоначально сфера товарного производства была чрезвычайно узкой, охватывая лишь прибавочный продукт, а хозяйство каждой общины было автаркичным. Поэтому продукты обмена, открывая возможность накопления имущества, зачастую не использовались по прямому назначению, а образовывали сокровища, каковыми нередко служили примитивные деньги. Наряду с ними появляются своеобразные единицы накопленных богатств, не предназначавшиеся для обмена, вроде медных пластин у квакиютлей или циновок в некоторых районах Полинезии.

Будучи порождением общественного разделения труда, обмен с появлением регулярного прибавочного продукта стимулировал межобщинную специализацию и одновременно открыл дорогу специализации внутриобщинной. Все это вело к дальнейшему росту производительных сил.

Обмен, через который происходила реализация произведенных излишков, способствовал накоплению ценностей, возникновению и закреплению имущественного неравенства. "Этим объясняется отмечаемое иногда стремление родоплеменной аристократии в разлагающихся первобытных обществах монополизировать обменные операции¹⁴.

Общественное разделение труда. Вопрос о рубеже, отделяющёй естественное разделение Труда от общественного, и об этапах развития последнего является дискуссионным. Н. А. Бутинов, например, усматривает общественное разделение труда лишь у полинезийцев¹⁵, т. е. на заключительном этапе первобытнообщинного строя; В. М. Вахта и А. А. Формозов считают, что оно отсутствовало только в нижнем палеолите¹⁶; другие исследователи полагают, что оно возникает с установлением регулярного обмена на основе межобщинной специализации¹⁷.

На наш взгляд, любой обмен свидетельствует о возникновении общественного разделения труда, которое .проявляется хотя бы в добыче и транспортировке сырья, не говоря уже об его обработке. Разумеется, раннему, нерегулярному обмену соответствуют зачаточные, спорадические проявления межобщинного разделения труда. Устойчивая основа для него создается только с появлением регулярного прибавочного продукта.

Как известно, Ф. Энгельс писал о трех главных этапах общественного разделения труда: выделении пастушеских племен из общей массы охотников и собирателей, отделении ремесла от земледелия и отделении торговли от ремесла¹⁸. Последовательность и универсальность двух последних этапов подтверждается всеми данными современной науки¹⁹, вопрос о первом более сложен.

В отличие от воззрений XIX в.²⁰ теперь выяснилось, что становление производящего хозяйства в Старом Свете сразу произошло в комплексной земледельческо-скотоводческой форме²¹, а скотоводство обособилось довольно поздно. Только во II тысячелетии до н. э., т. е. почти через тысячу лет после возникновения первых государств, в Передней Азии появились племена, в хозяйстве которых доминировало скотоводство. Становление же кочевого скотоводческого хозяйства произошло еще позднее, на рубеже II и I тысячелетий до н. э.²².

Если датировать первое крупное общественное разделение труда в Старом Свете концом III тысячелетия до н. э., то получается, что оно произошло позднее второго и даже третьего. Вероятно, поэтому В. С. Титов предлагает считать первым крупным общественным разделением труда, взятым во всемирно-историческом масштабе, выделение земледельческо-скотоводческих племен²³. Развитие производящего хозяйства, бесспорно, стимулировало обмен, в том числе пищевыми излишками, и не только между племенами охотников, рыболовов и собирателей, с одной стороны, и земледельцев-скотоводов—с другой, но в первую очередь между самими земледельцами-скотоводами. Однако такой обмен стал возможным только после появления самих излишков, так что одного только становления производящего хозяйства еще мало для возникновения первого крупного общественного разделения труда. Предпосылку нельзя смешивать со следствием, сколь бы малым временным интервалом они не были разделены.

По мнению Н. А. Бутинова, помимо разделения земледелия и скотоводства возможны и другие варианты первого крупного общественного разделения труда: разделение труда между земледельцами и рыболовами, рыболовами и охотниками и т. д.²⁴. В поддержку этого мнения можно привести много примеров. Например, вся экономика коряков и чукчей до недавнего времени основывалась на разделении труда и обмене между оленеводами и морскими зверобоями, связанными крепкой хозяйственной зависимостью²⁵. На Новой Гвинее прочные хозяйственные связи существовали между населением прибрежных коралловых островов, жителями побережья и горцами²⁶. Однако дифференциация видов хозяйственной деятельности начинается не позднее мезолита (по-видимому, значительно раньше)²⁷, когда о сколько-нибудь развитом обмене говорить не приходится. Очевидно, все дело в степени взаимозависимости обособившихся типов хозяйств, которая становится постоянной и прочной лишь с появлением регулярного прибавочного продукта. Поэтому под первым крупным общественным разделением труда надо понимать не любую межобщинную дифференциацию хозяйственной деятельности, а лишь связанную с появлением регулярного прибавочного продукта. Уже первое крупное общественное разделение труда способствовало росту производительных сил и одновременно влекло за собой индивидуализацию производственного процесса и зарождение частной собственности. Тем более это относилось ко второму крупному общественному разделению труда, под которым, вероятно, надо понимать не только отделение ремесла, но и освобождение от непосредственного участия в производстве пищи лиц, специализировавшихся на организации производства и управления, а также на выполнении идеологических функций. Что касается третьего крупного общественного разделения труда, то широкие размеры оно приняло уже в классовых обществах, хотя, очевидно, зародилось в эпоху разложения первобытнообщинного строя. Материалы по бронзовому веку Европы подтверждают тот факт, что третье крупное общественное разделение труда в своих первоначальных формах могло сопутствовать второму. Первые металлурги-профессионалы, странствующие по дорогам Европы, были одновременно и торговцами. Вероятно, не так уж далека от истины гипотеза Херцфельда о странствующих кузнецах, носивших на себе «печать Каина»— «знак, указывающий на то, что этот незнакомец не враг, которого следует убить, а обладатель вещей, которые ты хочешь приобрести, и знаний, полезных для тебя»²⁸. Этот знак должен был защищать кузнецов, отколовшихся от своей общины и тем самым лишенных ее защиты.

Нигде в Европе не найдены погребения кузнецов раннего бронзового века, зато обнаружено много кладов из готовых изделий и полуфабрикатов. Это косвенно подтверждает, что кузнецы странствовали от одной общины к другой вместе со своими литейными формами, сырьем и полуфабрикатами, а заодно были и бродячими торговцами. Только в позднем бронзовом веке появляются свидетельства того, что кузнецы жили постоянно в своих общинах²⁹. Все это подтверждается и материалами из Восточной Европы³⁰.

Зарождение частной собственности. Появление прибавочного продукта и развитие на его основе обмена и общественного разделения труда были важнейшим стимулом к парцеллизации производства и возникновению частной собственности. Одним из источников частного присвоения стал индивидуальный труд. За вычетом доли, идущей на общественные нужды, прибавочный продукт в виде излишков пищи, сырья, предметов ремесла отчуждался в пользу его производителей, становился источником индивидуального обмена, в дальнейшем аккумулировался в виде общепринятых эквивалентов или в превращенной форме сокровищ, составлял основу частных богатств. Собственниками этих богатств становились отдельные семьи, чьим трудом они были произведены³¹. Другим источником возникновения частной собствен ности отдельных семей становились созданные их трудом движимое имущество и орудия производства. В родовой общине с ее коллективным производством орудия, труда были в личной собственности³², с индивидуализацией же производ-С1венного процесса они стали частной собственностью.

Данные археологии красноречиво свидетельствуют о появлении частных богатств в Азии и Европе в конце неолита, энеолита и в бронзовом веке. Отражением этого процесса были и общий рост богатств, помещенных в погребения, и (особенно) их неравномерное распределение³³, и создание кладов оружия, орудий и украшений, находки которых столь часты в Центральной и Восточной Европе, и появление знаков собственности, будь то в виде значков на сосудах из погребений амудийской культуры Египта³⁴ или пуговицевидных печатей в энеолите Переднего Востока и Греции³⁵.

Однако индивидуальная (семейная) трудовая деятельность не была главным источником накопления частных богатств. Этнографические факты показывают, что особенно быстрыми темпами богатства росли у семей и отдельных лиц, которые имели возможность сосредоточивать у себя отчужденный или перераспределенный прибавочный продукт, созданный чужим трудом, т. е. у общинной и родовой верхушки. Зарождение частной собственности происходило в обстановке острой борьбы с традициями коллективной собственности и уравнительного распределения произведенного продукта. Сохранение последних обусловливалось тем, что уровень развития производительных сил ставил определенный предел хозяйственному обособлению отдельных семей и возможностям индивидуального труда, сохраняя потребность в определенных формах кооперации и взаимопомощи. В результате возникал имевший универсальный характер конфликт между отдельными семьями, стремившимися к бесконтрольному распоряжению накопленной или приобретенной собственностью, и общиной в целом, настаивавшей на ее уравнительном - перераспределении. Конфликт принимал многообразные формы и разрешался различными способами. К его отдельным проявлениям следует относить помощь сородичам, нередко носившую принудительный и обязательный характер, потлач³⁶, уничтожение и раздачу имущества на похоронах³⁷, пиры³⁸ и т. д. У народов Северной Сибири, например, в XVII—XVIII вв. отдельные семьи не имели табунов оленей, превышавших 100 голов, так как излишки экспроприировались сородичами или отнимались соседями³⁹. Дело даже могло доходить до убийства лиц, отказывающихся делиться своими богатствами⁴⁰.

Эти обычаи, однако, не только не могли надолго задержать зарождение частной собственности, но зачастую даже стимулировали ее развитие. Распределение имущества способствовало занятию общественных должностей, которые, в свою очередь, обеспечивали его накопление. Богатства, розданные на потлачах, возвращались с процентами на ответных. (Боас верно подметил эту сторону потлачей у квакиютлей, когда характеризовал их как институт процентного вложения богатств в рост и страхования благополучия детей)⁴¹. С ростом производительных сил и индивидуализацией производства основы коллективизма все больше разрушались, а частная собственность расширяла свою сферу.

Однако до тех пор, пока основное условие и всеобщее; средство труда — земля — находилась в коллективной собственности общины, развитие частной собственности имело определенный предел. «Частная собственность, как противоположность общественной, коллективной собственности, существует лишь там, где... внешние условия труда принадлежат частным лицам»⁴². Это объясняется тем, что само существование общины, вызывавшееся объективными условиями,, которые, как правило, действовали на протяжении всей эпохи разложения первобытного общества, в значительной мере обусловливалось сохранением коллективной собственности на землю в качестве связующего начала. Поэтому первоначально развивающаяся частная собственность на землю принимала непрямые и прикрытые формы: право первопоселения, право первой заимки, индивидуального и наследственного пользования и др.

В зависимости от уровня развития производительных сил,, форм хозяйства, наличия свободных ресурсов, степени разложения первобытнообщинных институтов основные средства производства становятся частной собственностью раньше или позже, но пахотные земли обычно раньше, чем луга,, выгоны, лес и т. д. В окончательном виде становление частной собственности на землю происходит обычно уже в классовых обществах. Следует, однако, помнить, что во всех докапиталистических обществах частная собственность по сравнению с капиталистической носит ограниченный и до известной степени условный характер⁴³.

Становление частной собственности происходило не только в борьбе между общиной в целом и отдельными семьями, но и в борьбе внутри самих семей⁴⁴. Итогом этой борьбы нередко было возникновение обособленной или отдельной собственности глав больших семей ,к противостоящих всему семейному коллективу. Вопрос о том, имело ли это явление универсальный характер в процессе развития большой семьи, нуждается в дополнительных исследованиях. Сами большие семьи рано или поздно распадаются, и носителями частнособственнического начала становятся выделившиеся из них малые семьи. По общему правилу, это происходит уже в классовом обществе.