Выводы.

Осуществленное автором исследование позволяет сделать следующие выводы:

1. Повседневность характеризуется суточным ритмом повторяющихся в жизни человека процессов и событий. По отношению к суткам более крупные хронометрические единицы: неделя, декада, месяц, сезон и т. д. составляют фон, временной контекст повседневности. Онтологический аспект повседневности дополняется аксиологическим и психологическим. То, что в жизни человека и окружающем его мире природы и культуры происходит ежедневно, определенным образом переживается и оценивается. Повторяющееся каждый день становится повседневным, если оно неизбежно, обязательно, привычно, само собой разумеется, если оно переживается и оценивается как рутинное, тривиальное, серое, скучное.

2. Время повседневности имеет природно-космический уровень, заданный суточным вращением Земли вокруг своей оси и ее положением относительно Солнца (поэтому сутки – основная мера времени повседневности), природно-биологический уровень, определяющий ритмы сна и бодрствования (для человека – сон ночью и бодрствование днем) и культурный уровень, определяющий системы исчисления и учета времени (календарного времени). В рамках календарного времени повседневность как будни, рабочие дни противостоит праздникам, выходным дням.

3. Наполненность повседневности сиюминутными, текущими, повторяющимися изо дня в день заботами и обязанностями делает временем локализации повседневности настоящее. Своеобразие повседневной темпоральности состоит в том, что повседневность есть развитое, себедовлеющее, самоценное настоящее, ориентированное на ближайшее, исчисляемое днями, прошлое и будущее (вчера, позавчера, завтра, послезавтра). Вместе с тем важно и наличие дальней временной перспективы, особенно в направлении «настоящее-прошлое». Отсутствие таковой, а следовательно и противоположности настоящего прошлому и будущему, делает невозможным самоопределение, конституирование повседневного.

4. Сутки как основная единица времени повседневности имеет два плана. Первый воплощается в способах, характере членения суточного времени на четыре четверти: утро, день, вечер, ночь, а также – на часы, минуты, секунды, доли секунд. Второй – в распорядке дня, определяющем приуроченность тех или иных действий, поступков, событий к определенному времени суток. Временная шкала распорядка дня принадлежит темпоральному измерению повседневности, содержание и характер событий – событийному ряду повседневности.

5.Темпоральные характеристики повседневной событийности включают и такие показатели, как скорость течения событий и частота смены одного события другим. Они задают темпоритм повседневности и определяют плотность событийного ряда повседневности. Эти показатели будут различными на разных этапах истории европейской культуры, для разного типа поселений (деревни и города, небольшого поселка и мегаполиса), для разных социальных слоев и групп. Основная тенденция исторического развития культуры состоит в увеличении скорости протекания и частоты смены событий, в том числе повседневных.

6. В структуре суточного времени можно выделать четыре сектора, к которым приурочены те или иные дела и события. Время первого сектора отводится удовлетворению телесных потребностей: сну, питанию, естественным отправлениям, сексу, движению и иной физической нагрузке, гигиеническим процедурам, оформлению внешности, а также удовлетворению психологических, духовных потребностей (в общении, получении информации, психологической поддержке [уважении, любви], вере). Специфика этих потребностей, связанных с их удовлетворением действий состоит в их императивной обязательности и общечеловеческой универсальности.

Второй сектор суточного времени заполнен делами и заботами, которые определяются как «ведение домашнего хозяйства». В отличие от забот первого круга, эти заботы могут частично или полностью перекладываться на других.

Третий сектор суточного времени отдан работе, добыванию (сохранению, приумножению) средств к существованию, какой-то профессиональной деятельности, имеющей ежедневный характер и служащей источником средств существования. Сюда же может быть отнесена и ежедневная учеба. Заботы и дела этого сектора также являются уделом не всех социальных слоев и возрастных групп.

Четвертый сектор – сектор свободного времени; свободного от всего, что имеет отношение ко второму и третьему типу потребностей, и ко времени, необходимому для их удовлетворения. Речь идет о времени, посвященном удовлетворению любознательности ("информационных потребностей"), дружескому и всякому иному непринудительному (необязательному) общению, любительским занятиям и т. д., да и просто ничегонеделанию.

7. Некоторые из происходящих ежедневно событий не являются повседневными. К ним относятся сон и молитва, а также ежедневные занятия в свободное время, досуг. Сон принадлежит повседневности лишь своей внешней, организационной стороной (подготовительные процедуры, условия сна). Состояние сна как психофизиологического процесса, содержание сновидений не являются повседневными по сути. Участие в обряде, слушание ежедневной службы в церкви, молитва происходят в ином, сакральном времени и пространстве, воплощают не земные, практические, но непреходящие, вечные ценности. Ежедневный досуг может содержать элементы праздника, праздничное начало, свободу как антитезу будничной необходимости.

8. Уклад повседневной жизни с его повторяющимися изо дня в день делами и занятиями тяготеет к стабильности, устойчивости, которые являются нормой повседневности. Однако жизнь постоянно содержит потенциальную угрозу нормативной повседневности (война, голод, болезни, природные катаклизмы и т. п.). Сломанный чрезвычайными обстоятельствами уклад жизни превращается в экстремальную повседневность. Нормативная повседневность – скорее идеал, чем реальность.

9. Повседневность, как и всякое бытие, имеет пространственное измерение. Пространство повседневности есть место, территория, где протекает повседневная жизнь, где происходят повседневные события. Оно представляет собой систему пространств и включает в себя пространство тела человека, жилища и поселения (с прилегающими к нему территориями).

10. Пространство тела делится по вертикали (как наиболее значимом для культуры параметре) на верх и низ. Телесный верх с важнейшими для жизнедеятельности человека внешними органами – головой и руками – имеет высокую культурную ценность, доминирует, в том числе, в повседневной жизни. Телесный низ имеет традиционно низкую культурную ценность, является функционально и ритуально «нечистым». Такое отношение к телесному низу и в целом к органической жизни тела все более утверждается в процессе цивилизации. Полное табу на публичные проявления органической жизни тела, ее интимизацию осуществляет культура XIX в. Это касается и сексуальности, которая именно в XIX в. окончательно обретает статус тайного, сокрытого, непубличного. ХХ в. закрепил доставшийся ему в наследство от предшествовавшего столетия телесный канон с его публично допустимыми функциями и внешними, визуально воспринимаемыми проявлениями. Реабилитацию человеческой телесности и «телесного низа», в частности, осуществляет современная культура.

11. Пространство жилища представлено совокупностью функциональных зон, среди которых важнейшие – зона питания (очаг, печь, кухня, кладовые, погреб, стол, столовая) зона сна (лавка, кровать, спальня), зона ухода за телом (умывальник, ванная, туалет и т. п.). В традиционной славянской культуре выделенные зоны и пространство дома в целом делится также на мужское (правое) и женское (левое), сакральное («красный угол») и мирское (печь). Основная тенденция исторического развития внутреннего пространства жилища проявляется во все большей его дифференциации и выделении функциональных зон с помощью ширм, перегородок, стен. Появление отдельных спален для детей, родителей и других членов семьи, гостей свидетельствует об автономизации личности внутри семейного целого. Об этом говорит и появление индивидуальных, предназначенных одному человеку спальных мест. Массовое внедрение в быт индивидуальных кроватей наблюдается лишь в начале ХХ в. В XIX–XX вв. имеет место также десакрализация пространства жилища.

12. Повседневное пространство города представлено местами торговли (рынками, лавками, магазинами и т. п.), местами общественного питания (харчевнями, закусочными, барами, кафе и проч.), местами получения питьевой воды (реками, водоемами, колодцами, водопроводом и т. п.), транспортными артериями (реками, каналами, улицами, дорогами и т. п.), местами работы, рабочими зонами (для крупных городов, начиная с эпохи промышленной революции).

Повседневное пространство поселения территориально соединено и по сути, социокультурному смыслу противостоит властно-административному, сакрально-религиозному и празднично-рекреативному пространству (дома правителей, местной власти, администрации; храмы, соборы, церкви; театры, концертные залы, стадионы, аллеи, скверы, сады и т. п.). Соответствующий статус имеет и прилегающее к культовым и административным зданиям пространство, часто оформленное в виде площади. Главные площади с расположенными на них правительственными зданиями и храмами являются властно-административными и сакральными центрами пространства поселения, топологически и символически организующими всю его территорию. Эти площади, однако, не исключены из повседневной жизни. Повседневное и неповседневное на их территории сосуществует, будучи функционально или во времени разделено.

13. Пространство повседневности неотделимо от заполняющих его вещей. Вещь (предмет) –отдельная, автономная, оформленная часть второй природы, культуры. Будучи материальной, вещь содержит множество культурных смыслов. Основной признак повседневной вещи и главный критерий ее ценности – утилитарность. Бытовая вещь полифункциональна и полисемантична. Среди ее возможных функций – мемориальная, сакральная, престижная, социально-статусная, эстетическая. Набор функций, их соотношение, доминирование одной из функций определяются общей, эпохальной, конкретной исторической и даже сиюминутной ситуацией. Местоположение вещи в повседневном пространстве может быть критерием классификации бытовых вещей (вещи в пространстве тела человека, вещи в пространстве жилища, вещи в пространстве поселения).

14. Контекстом повседневного пространства является мир, мироздание. Постоянная идейная, ментальная соотнесенность, взаимосвязь мирового и повседневного пространств характерна для повседневности общества традиционного типа, доиндустриального общества с господствующей в нем мифологической картиной мира и религиозным мировоззрением. Начиная с Нового времени безусловное подчинение утилитарных, прагматических забот и ценностей повседневной жизни ценностям мифологическим, религиозным, социально-статусным ослабевает. Они постепенно переводятся в подчиненное по отношению к утилитарным положение. Повседневная жизнь ХХ в. частично освобождается от «мифологического программирования».

15. Новый исторический тип повседневности, начавший формироваться в индустриальную эпоху, становится господствующим во второй половине ХХ в. Он характеризуется притязаниями на высокую культурную значимость; тем, что многие слагаемые современного быта базируются на новых и новейших технико-техноло-гических разработках, неразрывно связанных с наукой; утверждением научной картины мира в качестве доминирующей в ментальных структурах повседневности.

16. Временные и пространственные характеристики повседневности зависят от масштаба субъекта повседневной деятельности. На уровне индивида пространство повседневности составляет дом, место работы, магазины и т. п., маршруты ежедневных перемещений. На уровне городского сообщества пространством повседневности является вся территория города, использующаяся для удовлетворения повседневных потребностей горожан. Временной предел повседневности и жизни отдельного человека – смерть. Для самого человека и его семьи это экстраординарное событие. Для городского сообщества смерть рядового горожанина – ежедневное событие. Но факт ежедневной повторяемости в данном случае не превращает его в событие ординарное, повседневное. Смерть является значимой и знаковой не только для индивида и малой группы, но и для общества в целом, что подчеркивается публичным осуществлением соответствующих ритуалов.

17. Повседневность социально стратифицирована и профессионально дифференцирована. Каждая из социальных и профессиональных групп имеет свою повседневность. То, что является повседневной едой для одних, может быть праздничной для других. То, что случается редко или вообще невозможно для одних, является повседневным, рутинным профессиональным занятием других.

Заключение

Повседневность — микрокосм человеческой жизни. И, как всякий космос, она бесконечна, неисчерпаема. Познание ее также бесконечно. То, что сделано в настоящем исследовании, — очерк становления проблематики повседневности в современном гуманитарном знании, анализ основных структурных элементов пространства повседневности в их исторической эволюции — лишь первый шаг на пути создания полной картины исторического развития повседневности в европейской культуре от античности до XXI в. Картины, в которой основные этапы такого развития должны быть прописаны более детально и основательно, картины, в которой пространство повседневности будет сопряжено со временем, в которой пространственно-временной континуум повседневной жизни будет наполнен вещами и событиями, — в соответствии с той системной теоретической моделью повседневности, которая предложена в настоящей работе.

В заключение выскажу несколько общих соображений, подводящих итог проведенного исследования и касающихся тенденций исторического развития повседневности, а также особенностей и характера повседневной жизни ХХ в.

Повседневная жизнь как культурно-значимый феномен является открытием науки ХХ в. Пик научного интереса к повсе­днев­ности приходится на последнюю треть ХХ в. Вторая половина прошлого столетия и, особенно, — последняя его треть — время, когда складывается и обретает зрелые формы новый истори­ческий тип повсе­днев­ности. Бурное развитие меж­дисци­плинар­ного повсе­дневно­ведения можно рассма­тривать и как ответ на куль­турно-истори­ческий вызов обыденности, "восстание возвы­шаю­щейся обыден­ности" в ХХ в. (В. П. Козырьков), и как инте­граль­ную часть новой повсе­дневности, ее теоретическое обоснование. Озабоченность повседневностью — признак глобальной смены ее исторических типов, прихода новой повседневности, которая становится доми­ниру­ющей, нуждается в идео­логи­ческом обосновании и поддержке, требует теоре­тиче­ского осмысления. Новая повсе­днев­ность, приковав к себе внимание значительной части совре­менного гумани­тарного знания, тем самым заявила о своих притязаниях на культурную значимость, на ту нишу, которая традиционно принадлежала высокой культуре (Г. С. Кнабе). И у этих притязаний есть основания.

Современный быт в его материальных проявлениях, как частный, так и, тем более, общественный, становится и в значительной степени уже стал науко- и промы­шленно-техно­логи­чески емким. Все слагаемые быта базируются на новых и новейших технико-техно­логи­ческих раз­работ­ках, неразрывно связанных с наукой. Работа, учеба, воспитание детей, хранение и приго­товле­ние пищи, профи­лактика и лечение болезней, ежедневные пере­мещения в пространстве и проч. зиждутся и функ­циони­руют в высо­котех­ноло­гичной, научно­фунди­рован­ной среде. Все большую роль в повсе­дневной жизни играют электронные СМИ и средства связи, компьютеры. Утверждение нукле­арной модели семьи и принципа "одно жилище (дом, квартира) — одна семья", высокая механизация и авто­матизация частного быта и развитие индустрии услуг позволили значи­тельно сократить затраты времени и труда на ведение домашнего хозяйства, увеличить долю свободного времени, значите­ль­ная часть которого тратится на образование, люби­тельское творчество, "потребление" искусства (в том числе смежных с искусством: худо­жест­венно-про­мыш­ленных, худо­жест­венно-спор­тивных и т. п. форм).

Основанием для выделения второй половины, а особенно — последней трети ХХ в., как эпохи господства нового исто­риче­ского типа повсе­днев­ности является также и то, что именно в это время в евро­амери­канской культуре (в том числе и в СССР, а после его распада в 1991 г., — в СНГ) осуще­ствля­ется переход к массовому (в перспективе — всеобщему) высшему и непре­рыв­ному, продол­жающе­муся после высшего, образованию. Оно становится уделом не только правящей и духовной элиты, но и большей части рядовых граждан, что оконча­тельно утвер­ждает научную картину мира в качестве домини­рующей в мента­льных струк­турах повсе­дневно­сти. Думаю, есть основания утверждать, что современная повсед­невность представляет собой первый исторический тип повсе­днев­ности, миро­воз­зрен­ческой основой которой является не тради­цион­ная мифо­логи­ческая и рели­гиозная, а научная картина мира. Если принять, что мифо­логи­чески-рели­гиозная миро­воз­зрен­ческая модель была господ­ствую­щей ментальной мета­системой, семио­тическим метатекстом повседневной жизни большей части населения Европы до начала, а в СССР до середины ХХ в., то культурно-историческая значимость ее отхода на второй план и выдвижения на первый научной модели мира становится особенно очевидной.

Конечно, "научная фундаментализация" повседневной жизни и ориентация на науку ментальных структур повсе­днев­ности вовсе не означает совпадения, содер­жате­льного и структурного подобия обыденного и научного мышления, что было показано в свое время представителями феноменологической социологии. Главное, однако, что зафиксировали феноменологи, это отделение повседневной ментальности от других ментальных миров: от мира фантазии, сна, душевной болезни, детской игры, искусства, религии (о взаимоотношениях с наукой уже была речь). Духовно-интеллектуальная жизнь повседневности второй половины ХХ в. обрела относительную автономность и замкнутость, какой никогда прежде не имела. Постоянное божественное (а чаще дьявольское и всякой нечистой силы) вмешательство в повседневную жизнь, обращение к сновидениям за руководящими указаниями, общение с душами умерших и другие парапсихологические и магические практики были выведены за пределы виртуального пространства повседневности, по крайней мере, в ее стандартной, господствующей современной модели. Повседневная жизнь стала трезвой, прозаичной и прагматичной. Она начала претендовать на статус доминирующей, высшей реальности, поверяющей собой все остальные миры (мечты, сна, религии и т. п.). Претензии эти, однако, оказались чрезмерными.

При всем том, что повседневность перестала осознаваться как противоположность, обратная сторона подлинного бытия, ее перемещение на вершину иерархической пирамиды жизнепроявлений современного общества не состоялось. Во всяком случае, пока не состоялось. Конечно, увеличение удельного веса научного знания в культуре, развитие светского образования, утверждение буржуазных ценностей жизни (личности, свободы, приоритета частной жизни и проч.) делают повседневность все более самодо­статочной и самоценной, но до уровня подлинного бытия, дающего масштаб и критерии оценки всяким иным явлениям жизни даже в ХХ в., ей далеко. Культурный локус повседневности по-прежнему определяется наличием высшей по отношению к ней реальности.

Если в традиционной культуре высшая, подлинная реальность принадлежит сакральному времени-пространству мифа, а повседневность обретает форму и смысл, статус бытия, хотя и профанного, лишь будучи соотнесенной с мифом посредством обряда и ритуала, то, начиная с эпохи Возрождения, по мере секуляризации культуры, функции структурирования и ценностного ориентирования повседневности переходят к искусству и науке. Мифологизация повседневности уступает место ее артизации и сциентизации. Мифологическое программирование повседневной жизни (термин Т. В. Цивьян) сменяется ее художественным и научным программированием. При этом изначальная и многовековая связь искусства с мифом и религией, с одной стороны, и присущая обыденному сознанию мифологичность, — с другой, делает замену традиционного мифа и религии искусством органичной и незаметной, само собою разумеющейся.

Замена программирующих повседневность идеологических систем происходит одновременно со сменой типов повседневности. Переориентируясь на искусство и науку, повседневная жизнь развивает по отношению к ним встречную активность. В традиционной культуре обряд и ритуал, приобщая повседневность к мифу, тем самым рождают ее, дают ей жизнь и смысл. В европейской культуре, начиная с Нового времени, искусство и наука уже не играют по отношению к повседневности роль системы, вызывающей ее из небытия. Начавшийся процесс десакрализации культуры отменяет необходимость постоянного сакрального санкционирования повседневности. Хотя рудименты такого санкционирования живы до сих пор в магических практиках, приметах, этикете, ритуализованных формах поведения. Вариантом "высшего программирования" повседневности остается также использование искусства как "кодирующего устройства культурного поведения" (Ю. М. Лотман), когда поведение человека в быту уподобляется поведению литературного или сценического персонажа, как это имело место в культуре Романтизма. Типичным же становится обращение повседневности к искусству с целью осознания и закрепления своей самодостаточности, возвышения собственного статуса. Повседневность обращается к искусству как к зеркалу, в котором она может увидеть свое отражение, как к образной системе, с помощью которой она может быть осмыслена. Потребность такого запечатления и осмысления рождает соответствующие жанры (натюрморт, бытовая картина, реалистическая повесть и роман и т. п.) и целое — реалистическое — направление в искусстве.

Однако искусство является не только особой субстанцией для запечатления повседневности. Оно также активный участник повседневной жизни, организующий и украшающий ее. В бытовой живописи голландцев там, где действие разворачивается в интерьерах бюргерского жилища, искусство выступает также как существенная — в виде картин на стенах, музыкальных инструментов, музицирующих персонажей — часть повседневной жизни. Искусство и художник в обмирщенном мире буржуазной культуры берут на себя заботу привнесения в мир (в данном случае — в мир повседневности) красоты, бывшую прежде прерогативой божественного промысла. Особенно остро необходимость участия художника в эстетической организации среды обитания обозначилась в XIX в., когда именно искусство и художник: архитектор, мастер прикладного искусства, призваны были спасать городскую среду обитания европейцев, интерьеры и предметный мир повседневности от уродующих последствий промышленной революции XIX в. За сто лет своего существования, начиная с деятельности Д. Рёскина и У. Морриса (ее расцвет приходится на 70-е — 80-е гг. XIX в.), дизайн в содружестве с архитектурой радикально изменил предметно-пространственную среду обитания человека. В ХХ в. главным специалистом по эстетизации повседневности становится дизайнер.

Культурный реванш повседневности, начавшийся после Второй мировой войны и особенно активизировавшийся в последней трети ХХ в., несомненно, генетически связан с "восстанием масс", демократизацией и массовизацией культуры, о которой писал в 20-е гг. прошлого столетия Х. Ортега-и-Гассет. И именно массовая культура в таких ее составляющих как массовое искусство, дизайн, в значительной мере в него интегрированный, СМИ, особенно электронные в последней трети ХХ в., определяют современную повседневность в ее материально-предментных и духовных проявлениях.

Всесторонее исследование повседневности, в том числе современной, только начинается. Впереди — новые факты и обобщения, новые открытия.