Метафора

внимания заслуживают М., основанные на аналогии, например: «Пе-рикл говорил о погибшем на войне юношестве как уничтожении весны среди времен года». Особенно сильной считает Аристотель М. действия, т. е. такую, где аналогия основана на представлении нео­душевленного одушевленным, изображающим все движущимся и живущим. И образцом использования таких М. Аристотель считает Гомера: «Горькое жало стрелы... назад отскочило от меди. Острая стрела понеслась в гущу врагов, до намеченной жадная жертвы» (Илиада). А вот как при помощи М. действия Б.Л. Пастернак создает образ тучи: «Когда огромная лиловая туча, встав на краю дороги, застави­ла умолкнуть и кузнечиков, знойно трещавших в траве, а в лагерях вздохнули и оттрепетали барабаны, у земли потемнело в глазах и на свете не стало жизни... Туча окинула взглядом низкие запекшиеся жнивья. Они стлались до самого горизонта. Туча легко вскинулась на дыбы. Они простирались и дальше, за самые лагеря. Туча опустилась на передние ноги и, плавно перейдя через дорогу, бесшумно по­ползла вдоль четвертого рельса разъезда» (Воздушные пути).

При создании М., согласно Квинтилиану (компендиум «Двенад­цать книг риторических наставлений»), наиболее типичными будут следующие четыре случая: 1) замена (перенос свойства) одного оду­шевленного предмета другим одушевленным (сегодня можно гово­рить о переносе свойства от живого к живому, ибо у греков и римлян одушевленными считались только люди). Например: «Лошади были — не лошади, тигры» (Е. Замятин. Русь); морж «...вскатывается снова на помост, на его жирном могучем теле показывается усатая, щетини­стая, с гладким лбом голова Ницше» (В. Хлебников. Зверинец); 2) один неодушевленный предмет заменяется (происходит перенос свой­ства) другим неодушевленным. Например: «В тумане пустынном клу­бится река» (А. Пушкин. Окно); «Над ним луч солнца золотой» (М. Лермонтов. Парус); «С деревьев ржавый лист валился» (Ф. Тютчев. Н.И. Кролю); «Кипящее море под нами» (песня «Варяг»); 3) замена (пере­нос свойства) неодушевленного предмета одушевленным. Например: «Слово — величайший владыка: видом малое и незаметное, а дела творит чудесные — может страх прекратить и печаль отвратить, вы­звать радость, усилить жалость» (Горгий. Похвала Елене); «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит» (М. Лермонтов. Выхожу один я на дорогу...); «Расплачется в воротах заржавленный засов» (А. Белый. Шут); «Коломна светлая, сестру — Рязань обняв, в заплаканной Оке босые ноги мочит» (Н. Клюев. Разруха); «Продрогли липы до костей» (Н.Клюев. Продрогли липы до костей...); 4) замена (перенос свойства) одушевленного предмета неодушевленным. На­пример: «Крепкое сердце» (т.е. скупое, жестокое) — говорит офицер о ростовщике Санхуэло (Р. Лесаж. Похождения Жиля Бласа из Сан-тильяны); «Софисты— ядовитая поросль, присосавшаяся к здоро-

106

Метафора

вым растениям, цикута в девственном лесу» (В. Гюго. Отверженные); «Софисты — пышные, великолепные цветы богатого греческого ду­ха» (А. Герцен. Письма об изучении природы).

Аристотель в «Риторике» подчеркивал, что М. «в высокой сте­пени обладает ясностью, приятностью и приметою новизны». Имен­но М., считал он, наряду с общеупотребительными словами родно­го языка, являются единственным материалом, полезным для сти­ля прозаической речи. М. очень близка к сравнению, но между ними существует и различие. М. — это троп риторики, перенесение свойств одного предмета или явления на другой по принципу их сходства в каком-либо отношении, а сравнение — это логический прием, сходный с определением понятия, образное выражение, в котором изображаемое явление уподобляется другому. Обычно срав­нение выражается при помощи слов как, подобно, словно. М., в отли­чие от сравнения, обладает большей экспрессией. Средства языка позволяют разделить сравнение и М. совершенно строго. Это сдела­но еще в «Риторике» Аристотеля. Вот сравнения И. Анненского в «Трилистнике соблазна»: «Веселый день горит... Среди сомлевших трав все маки пятнами — как жадное бессилье, как губы, полные соблазна и отрав, как алых бабочек развернутые крылья». Их легко превратить в метафору: Маки — алых бабочек развернутые крылья. Деметрий в работе «О стиле» рассматривал еще один аспект взаи­моотношений М. и сравнения. Если М., писал он, кажется слиш­ком опасной, то ее легко превратить в сравнение, вставив как бы, и тогда впечатление рискованности, свойственное М., ослабнет.

В трактатах риторов, в трудах специалистов в области поэтики и стилистики больше всего внимания уделено самим М. Употреби-тельнейшим и красивейшим из тропов риторики называл ее Квинтилиан. Она является, считал римский ритор, чем-то врожден­ным и даже у полных невежд вырывается нередко самым естествен­ным образом. Но гораздо приятнее и красивее, когда М. со вкусом выискана и в высокой речи собственным светом сияет. Она умножа­ет богатство языка, изменяя или заимствуя все то, чего в нем недо­стает. М. употребляется для того, чтобы поразить ум, сильнее обоз­начить предмет и представить его как бы перед глазами слушателей. Разумеется, нельзя гипертрофировать ее роль. Квинтилиан отмечал, что избыток М. утруждает внимание слушателя, превращает речь в аллегорию и загадку. Не стоит употреблять низкие и неблагопри­стойные М., а также М., основанные на ложном подобии. Аристо­тель видел одну из причин выспренности, холодности речи оратора в употреблении неподходящих М. Он считал, что нельзя употреб­лять три вида М.: 1) имеющие смешной смысл; 2) смысл которых слишком торжествен и трагичен; 3) заимствованные издалека, а потому имеющие неясный смысл либо поэтический вид.

107

метафора

Предметом постоянных дискуссий, начиная с античности, яв­лялся вопрос о том, какое количество М. может быть использовано одновременно. Уже греческие теоретики риторики приняли в каче­стве «закона» одновременное применение двух, максимум трех М. Согласившись, в принципе, с этим положением, Псевдо-Лонгин в трактате «О возвышенном» все-таки считает, что оправданием большого числа и смелости М. является «уместная страстность речи и благородная возвышенность ее. Растущему приливу бурного чув­ства естественно все увлекать и нести с собою». Именно эти свой­ства М. великолепно показал М.В. Ломоносов: «Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностью мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и до­вольствием велик перед всеми в Европе... Карл Пятый... если бы он российскому языку был искусен, то ... нашел бы в нем великоле­пие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, неж­ность италианского, сверх того богатство и сильную в изображени­ях краткость греческого и латинского языка» (М. Ломоносов. Рос­сийская грамматика). Описание бора у Е.И. Замятина дано посредством использования многочисленных М.: «... Синие зим­ние дни, шорох снеговых ломтей — сверху по сучьям вниз, ядре­ный морозный треск, дятел долбит; желтые летние дни, восковые свечки в корявых зеленых руках, прозрачные медовые слезы по заскорузлым крепким стволам, кукушки считают годы. Но вот в духоте вздулись тучи, багровой трещиной расселось небо, капнуло огнем — и закурился вековой бор, а к утру уж кругом гудят крас­ные языки, шип, свист, треск, вой, полнеба в дыму, солнце в крови еле видно» (Е. Замятин. Русь).

Оценке роли М. в художественной литературе много внимания уделял Б.Л. Пастернак: «Искусство реалистично как деятельность и символично как факт. Оно реалистично тем, что не само выдумало М., а нашло ее в природе и свято воспроизвело» (Б. Пастернак. Охран­ная грамота). «Метафоризм — естественное следствие недолговечно­сти человека и надолго задуманной огромности его задач. При этом несоответствии он вынужден смотреть на вещи по-орлиному зорко и объясняться мгновенными и сразу понятными озарениями. Это и есть поэзия. Метафоризм — стенография большой личности, скоропись ее духа» (Б. Пастернак. Замечания к переводам из Шекспира).

М. — самый распространенный и самый экспрессивный из всех тропов.

Лит.: Античные теории языка и стиля. — М.; Л., 1936. — С. 215— 220; Аристотель. Поэтика // Аристотель. Соч.: В 4-х тт. — М., 1984. — Т. 4. — С. 669—672; Аристотель. Риторика // Античные риторики. — М., 1978. — С. 130—135, 145—148; Арутюнова Н.Д. Метафора//Лингвистический эн-

108

метафора в современной науке

циклопедический словарь. — М., 1990; Деметрий. О стиле // Античные риторики. — М., 1978; Жоль К.К. Мысль. Слово. Метафора. — Киев, 1984; Квинтилиан. Двенадцать книг риторических наставлений. В 2-х частях. — СПб., 1834; Корольков В.И. О внеязыковом и внутриязыковом аспектах исследова­ния метафоры // Уч. зап. МГПИИЯ. — М., 1971. — Вып. 58; Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию: Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть орато­рии и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки // Антоло­гия русской риторики. — М., 1997. — С. 147—148; Львов М.Р. Риторика: Учебное пособие для учащихся 10—11 кл. — М., 1995; Панов М.И. Ритори­ка от античности до наших дней // Антология русской риторики. — М., 1997. — С. 31—32; Фрейденберг О.М. Метафора // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. — М., 1978; Энциклопедический словарь юного ли­тературоведа: Для сред, и старш. школьного возраста / Сост. В.И. Новиков. — М., 1988. - С. 167-169.

М.И. Панов

МЕТАФОРА В СОВРЕМЕННОЙ НАУКЕ. В наши дни изуче­ние М., по мнению Н.Д. Арутюновой, становясь все более интен­сивным, захватывает новые области знания — философию, логи­ку, психологию, герменевтику, литературоведение, теорию изящ­ных искусств, семиотику, риторику, лингвистическую философию, разные школы лингвистики. Интерес к М. способствовал консоли­дации этих направлений, следствием которой стало формирование когнитивной науки, занятой исследованием разных сторон чело­веческого сознания. Сегодня, считает Н.Д. Арутюнова, центр тяже­сти в изучении М. переместился из филологии, где превалировал анализ поэтической М., в область изучения практической речи и в сферы, обращенные к мышлению, познанию и сознанию, к кон­цептуальным системам и моделированию искусственного интел­лекта. В М. стали видеть ключ к пониманию основ мышления и процессов создания не только национально-специфического виде­ния мира, но и его универсального образа. Необычайно широкое распространение М. привело к тому, считает Н.Д. Арутюнова, что создалось мнение о ее всемогуществе, всеприсутствии, вседозво­ленности, сыгравшее отрицательную роль, ибо оно отодвинуло на задний план те ограничения, которые существуют в употреблении М. А это привело к размыванию границ самого этого понятия: М. стали называть любой способ косвенного и образного выражения смысла в художественном тексте, живописи, кино, театре.

Н.Д. Арутюнова раскрывает противоречивый характер исполь­зования М. в обыденной и деловой речи. При обращении к практи­ческой речи бросается в глаза не всеприсутствие М., а ее неумест­ность и даже недопустимость в целом ряде функциональных сти-

109

метафора в современной науке

лей: несмотря на семантическую емкость М., ей нет места в языке телеграмм. А в «телеграфном стиле» художественной прозы она по­является. М. содержит точную и яркую характеристику лица. Удач­ная М. помогает воспроизвести образ, который не дан в опыте. Ин­туитивное чувство сходства играет важную роль в практическом мышлении человека и отражается в его повседневной речи. В этом, подчеркивает Н.Д. Арутюнова, заключается неизбежный и неисся­каемый источник метафоры «в быту». Человек не только иденти­фицирует индивидные объекты (узнает людей), но и улавливает общность между конкретными и абстрактными объектами. В этих случаях человек не столько открывает сходство, сколько создает его. Н.Д. Арутюнова делает парадоксальный вывод: М. не нужна в практической речи, но одновременно и необходима ей, ибо вся­кое развитие начинается с творческого акта. Акт метафорического творчества лежит в основе многих семантических процессов — раз­вития синонимических средств, появления новых значений и их нюансов, создания полисемии, развития систем терминологии и эмоционально-экспрессивной лексики. Без М., считает она, не су­ществовало бы лексики «невидимых миров» (внутренней жизни человека), зоны вторичных предикатов, характеризующих абстрак­тные понятия.

В философии отношение к М. можно рассматривать как «основ­ной вопрос», разделяющий большинство философов на два не­примиримых лагеря. Рационалисты и позитивисты — яростные про­тивники использования М., они приравнивают ее применение в научных трудах к совершению преступления. Фр. Ницше настаивал на принципиально неустранимой метафоричности познания. Э. Кас-сирер рассматривал метафорическое «освоение мира» как проти­воположность дискурсивному мышлению. X. Ортега-и-Гассет в ра­боте «Две великих М.» говорил о М. как об орудии мысли, позво­ляющем достигнуть самых отдаленных участков концептуального поля. М., подчеркивал он, удлиняет «руку» интеллекта, ее роль в логике подобна удочке или винтовке: она, не раздвигая границы мыслимого, «обеспечивает доступ к тому, что смутно виднеется на его дальних рубежах. Без М. на нашем ментальном горизонте обра­зовалась бы целая зона, формально подпадающая под юрисдик­цию нашей мысли, но фактически неосвоенная и невозделанная».

М. оказывается эффективным эвристическим приемом в науч­ном познании. Речь идет не о популяризации научных истин, а именно о процессе получения нового знания, о механизмах науч­ного творчества. Так, крупнейший русский математик XX в. Н.Н. Лу­зин для наглядной демонстрации эвристических возможностей про­грамм обоснования математики, предложенных различными уче­ными, начиная с Э. Цермело и кончая Л.Э.Я. Брауэром,

110

метафора в современной науке

воспользовался М. «демон Максвелла». Дж. К. Максвелл выдвинул гипотезу, воспринимающуюся с трудом. Ее суть: пусть существует воображаемое существо, которое, сидя у перегородки, разделяю­щей сосуд с газом, пропускает в одну сторону сосуда молекулы с большой скоростью, а в другую — с малой; в итоге в сосуде без затраты работы одна половина будет горячей, а другая — холодной. Максвелл изложил эту гипотезу в письме к физику П. Тэту, кото­рый сразу же нашел блистательный образ — М. «демон Максвелла». И несмотря на то, что сам Максвелл всячески открещивался от такого «детища», предлагая называть это мысленное существо про­сто «клапаном», М. пошла гулять по свету и жить своей собствен­ной жизнью. Н.Н. Лузин, анализируя взгляды творцов современной математики, отметил: каждый из них исходит из определенной кон­цепции возможного, за пределами которых область математики кон­чается. Если по аналогии с «демоном Максвелла» приписать об­ласть возможного у каждого автора сфере действия такого же вооб­ражаемого существа, то получается «демон Брауэра», «демон Бэра», «демон Бореля», «демон Лебега», «демон Цермело». Причем «де­мон Брауэра» жестко ограничивает сферу математики только кон­структивными объектами, отвергая закон исключенного третьего, а «демон Цермело» — вообще не накладывает на нее никаких огра­ничений.

Э. Зенси предлагает рассматривать энтропию как базисную М., а следовательно, метафорически «прочесть» второй закон термо­динамики и распространить его на различные области знания. М. Минский, рассматривая связь М. и теории фреймов, подчерки­вал, что М. образует непредсказуемые межфреймовые связи боль­шой эвристической силы, обеспечивающие концептуализацию определенного фрагмента действительности по аналогии с уже сло­жившейся системой понятий. В компьютерной М. естественный ин­теллект рассматривается по аналогии с вычислительным устройст­вом. Возник и обратный процесс: компьютерная М. оказала боль­шое влияние на исследования естественного интеллекта в психологии уже по аналогии с архитектурой компьютера.

Сегодня уже эксплуатируется термин «социальная М.». Б.М. Ве-личковский считает: в будущем могут появиться новые метатеоре-тические М., вероятно выдвижение социальной (или организаци­онной) М., основанной на анологии между организацией интел­лекта и жизнью сложных социальных образований, таких, например, как государство или крупный университет.

Смена научной парадигмы всегда сопровождается сменой клю­чевой М., вводящей новую аналогию. Такое расширение области применения М. ставит вопрос о ее природе в новом свете: в какой области научного знания или культурологии должно осмыслить ее

111

метафора в современной науке

статус? В.В. Петров обращает внимание на то, что невыясненной остается наиболее фундаментальная проблема — является ли М. язы­ковым, дискурсивным или концептуальным образованием? Оце­нивая итоги разработки учения М., В.В. Петров пишет: «В резуль­тате более чем тридцатилетнего активного изучения М. мы имеем значительное число несоизмеримых и соперничающих между со­бой подходов. Они различаются как своими «дотеоретическими» базами данных, так и конечными целями. Нельзя сказать, что те­перь мы хорошо понимаем, что такое М. Скорее мы гораздо силь­нее сознаем глубину и фундаментальность этой проблемы. Несмот­ря на многочисленные исследования, остается еще слишком мно­гое неясным и неизвестным. В общем, в этой золотой жиле — М. — осталось еще много самородков и самые крупные еще не найдены». И сегодня, в работах представителей новой, или общей, рито­рики (разрабатываемой с конца 50-х гг. XX в., в первую очередь во Франции и Бельгии), М. уделяется огромное внимание.

Лит.: Арутюнова Н.Д. Метафора // Лингвистический энциклопе­дический словарь. — М., 1990; Ее же. Метафора и дискурс // Теория метафоры. — М., 1990; Ее же. Языковая метафора // Лингвистика и по­этика. — М., 1979; Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора: Словарь.— М., 1995; Баранов Г.С. Научная метафора: Мо-дельно-семантический подход. В 2-х частях. — Ч. 1. — 1992; Ч. 2. — 1993; Беркенлит М.Б., Чернавский А.В. Построение движения и метафора ин­теллекта // Компьютеры и познание: Очерки по когитологии. — М., 1990; Бессонова О.М. Очерк сравнительной теории метафоры // Научное зна­ние. — Новосибирск, 1987; Борхес Х.Л. Метафоры «1001 ночи» // Борхес Х.Л. Письмена бога.— М., 1992; Величковский Б.М. Когнитивная наука и психологические проблемы изучения интеллекта // Компьютеры и по­знание: Очерки по когитологии. — М., 1990; Гусев С.С. Наука и метафо­ра. — Л., 1984; Кулиев Г.Г. Метафора и научное познание. — Баку, 1987; Матросов В.Л. Язык и метафора // Логика и язык. — М., 1985; Ники­тин М.В. О семантике метафоры // Вопр. языкознания.— М., 1979.— № 1; Общая риторика. — М., 1986; Ортега-и-Гассет X. «Табу» и метафо­ра // Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писа­тели Запада о месте культуры в современном обществе. — М., 1991; Па­нов М.И. Риторика от античности до наших дней // Антология русской риторики. — М., 1997. — С. 59—63; Панов М.И. Эта неуловимая метафо­ра (Обзор) // Философия в СССР: Реферат, журн. — М., 1991. — № 5; Петров В.В. Метафора: От семантических представлений к когнитивно­му анализу // Вопр. языкознания. — М., 1990. — № 3; Петров В.В. Науч­ные метафоры: Природа и механизм функционирования // Философ­ские основания научной теории. — Новосибирск, 1985; Теория метафо­ры: Сб. переводов.— М., 1986; Телия В.Н. Метафора как проявление

112

мимика

принципа антропоцентризма в естественном языке // Язык и логическая теория. — М., 1987; Телия В.Н. Метафоризация и ее роль в создании язы­ковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. — М., 1989; Якобсон Р. Избр. работы. — М., 1985.

М.И. Панов

МИКСТ (лат. mixtus — смешанный) — регистр голоса, переход­ный между грудным и головным регистрами ; для него характерна большая мягкость, легкость по сравнению с грудным регистром и большая насыщенность, звучность, чем у фальцета (головного ре­гистра). В хорошо поставленном голосе необходимо смешение ос­новных регистров (грудного и головного) на всем диапазоне, при­чем по направлению вверх увеличивается головное звучание. В М. мужского голоса преобладает грудной характер звучания, в жен­ском — преобладает головной.

Лит.: Дмитриев Л.Б. Основы вокальной методики. — М., 1968; Юс-сон Р. Певческий голос. — М., 1974; Максимов И. Фониатрия. — М., 1987.

А.А. Князьков

МИМИКА (от греч. mimikos — подражательный) — выразитель­ные движения мышц лица, обнаруживающие психическое состоя­ние человека, главным образом его чувства.

О некоторых чувствах (радость, печаль и т. п.) М. может свиде­тельствовать с достаточной очевидностью. Однако для более тон­ких оттенков чувств трудно установить какие-либо единые для всех людей способы выражения. Мимические движения соверша­ются обычно непроизвольно. Однако они могут вызываться и про­извольно, что дает человеку возможность пользоваться ими в тех или иных целях сознательно. М. широко используется в актерском искусстве, иногда ею пользуются также ораторы, лекторы, педа­гоги (в этих случаях требуется очень большой такт и чувство ме­ры — чрезмерная М. вызывает неодобрительную реакцию слуша­телей, учащихся).

М. тесно связана с характером звучания устной речи и влияет на фонетическое качество речевых звуков и тембр голоса. С помощью М. иногда удается найти верную (наиболее рациональную) манеру голосообразования. Например, для людей с глухими, «тяжелыми» голосами полезно говорить на улыбке, которая как бы высветляет тембр, делает голос более звонким, а дикцию более ясной. Напро­тив, голоса резкие, крикливые нуждаются в мимических приспо­соблениях обратного характера — нужно округлять губы и расслаб­лять щеки.

113

многосоюзие

Лит.: Бодалев А.А. Личность и общение.— М., 1983; Горелов И.Н. Невербальные компоненты коммуникации. — М., 1980; Куприянов В.В., Стовичек Г.В. Лицо человека. — М., 1988.

А.А. Князьков

МНОГОСОЮЗИЕ (от греч. polysyndeton — многосоюзие) — фи­гуры слова, входящие в группу фигур прибавления. М. — это пред­намеренное, избыточное увеличение количества союзов, создаю­щее впечатление возвышенности стиля. Так, оратора Гегесиппа (сто­ронника Демосфена), возбуждавшего своими речами граждан Афин против Филиппа II, спросили: хочет ли он войны? На что Геге-сипп гордо ответил: «Да, и войны, и траура, и всенародных похо­рон, и надгробных речей, если только мы хотим жить свободны­ми, а не по указке македонян» (Плутарх. Застольные беседы).

Наиболее распространенным является вариант М., основанный на повторе соединительных союзов. Например: «И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь» (А. Пушкин. А.П. Керн).

У Е.И. Замятина дремучесть, кондовость бора изображена с по­мощью М: «Бор видал и железные шеломы княжеских дружин, и куколи старой, настоящей веры, и рваные шапки Степановой вольни­цы, и озябшие султаны Наполеоновых французишек» (Е. Замятин. Русь). В «Домострое» в главе «Как врачеваться христианину от болезни и вся­кой скорби» говорилось: «Врачеваться ему Божией милостью, да сле­зами, да молитвами, да постом» (Сильвестр. Домострой). Использова­ние в М. союза и, отмечает И.Н. Кручинина, в одних случаях создает эффект особой эпичности, торжественной замедленности речи, а в других — ощущение эмоционально переполненного речевого потока.

Особую выразительность приобретает М., построенное при по­мощи разделительных союзов. Например: «Иль старый богатырь, покойный на постеле, не в силах завинтить свой измаильский штык? Иль русского царя уже бессильно слово? Иль нам с Европой спо­рить ново? Иль русский от побед отвык? Иль мало нас?» (А. Пуш­кин. Клеветникам России).

Использование других союзов в М. встречается, но гораздо реже. Например, А. Линкольн в «Геттисбергской речи», посвященной па­мяти павших в одном из кровопролитнейших сражений Граждан­ской войны в США, воспользовался в М. изъяснительным союзом что: «Все мы, собравшиеся здесь, должны проникнуться твердой убежденностью в том, что эти люди погибли здесь не напрасно; что наш народ по воле Бога еще узрит новое рождение свободы; что правительство из народа, волей народа и ради народа никогда не погибнет!» З.Н. Гиппиус строит стихотворение (созданное в феврале 1918 г. и кипящее политическими страстями) в виде М., используя

114

модель текста

условный союз если: «Если гаснет свет — я ничего не вижу. Если человек зверь — я его ненавижу. Если человек хуже зверя — я его убиваю. Если кончена моя Россия — я умираю».

Наиболее распространено М., построенное в форме анафоры.

Фигурой, противоположной М., является бессоюзие.

Лит.: Гаспаров М.Л. Многосоюзие // Литературный энциклопедиче­ский словарь. — М., 1987; Кручшина И.Н. Многосоюзие // Лингвистиче­ский энциклопедический словарь. — М., 1990; Панов М.И. Риторика от античности до наших дней // Антология русской риторики. — М., 1997. — С. 44; Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистиче­ских терминов: Пособие для учителя. — М., 1985.

М.И. Панов

МОДАЛЬНОСТЬ ВТОРИЧНЫХ ТЕКСТОВ - слова, словосо­четания или предложения, при помощи которых раскрывается ха­рактер связи между «участниками» текстовой коммуникации — ав­тором первичного текста, автором вторичного текста, читателем (слушателем), содержанием высказывания и действительностью. Ес­тественно поэтому, что во вторичных текстах модальные средства передают и модальность автора вторичного текста, и «чужую мо­дальность» — модальность автора первичного (реферируемого, на­пример) текста. Ср.: К сожалению, автор ...не использовал тех воз­можностей, которые представились бы ему, если бы он... (модальность автора вторичного текста) и Как полагает автор реферируемой ..., задача ... относится к тому классу проблем, которые ... (чужая мо­дальность); Думается, что это утверждение... требует более осно­вательной аргументации... (модальность автора вторичного текста) и Факты, приведенные в..., требуют, по мнению автора, принципиаль­но иного подхода к решению ... (чужая модальность).

Лит.: Вейзе А.А. О ядерных текстах и их получении путем компрес­сии // Проблемы текстуальной лингвистики / Под ред. проф. В.А. Бухбин-дера. — Киев, 1983.

В.Н. Мещеряков

МОДЕЛЬ ТЕКСТА (франц. modele от лат. modulus — мера) — та­кое освобожденное от несущественных для целей моделирования пред­ставление содержания и формы текста (например, в опорных словах, словосочетаниях и предложениях), которое позволяет отобразить жанр, тему, композицию, структуру и способ развертывания содержания.

Лит.: Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной линг­вистики. — М., 1966.

В.Н. Мещеряков

8" 115

монолог

МОНОЛОГ (от греч. monos — один и logos — слово, речь) — это устное или письменное высказывание одного человека. М. — это зна­чительный по размеру отрезок речи, состоящий из содержательно и структурно связанных между собой высказываний, имеющих смыс­ловую завершенность. М. имеет определенную композиционную фор­му. Степень проявления этих признаков зависит от жанрово-стили-стической (художественный М., ораторская речь и пр.) и от функци­онально-коммуникативной (повествование, рассуждение, описание и пр.) принадлежности. Внутрижанровые различия, устное или пись­менное осуществление М. обусловливают их особенности: лексиче­ский отбор, строение предложений, синтаксические способы их со­единения, виды взаимодействия разговорной и книжной речи и пр.

М. обращен не только вовне, но и вовнутрь, т. е. говорящий адресуется не только к партнерам, но и к самому себе, и в связи с этим непременно рассчитывает на словесную реакцию партнеров, поэтому иногда М. определяют как интраперсональный речевой акт. По способу изложения содержания различаются три типа М.: опи­сание, повествование, рассуждение.

Лит.: Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэти­ка. — М., 1963; Винокур Т.Г. Монологическая речь // ЛЭС. — М., 1990; Гельгардт P.P. Рассуждение о диалогах и монологах (к общей теории вы­сказывания) // Сб. докладов и сообщений лингвистич. общества.— Т. 2.— Вып. 1. — Калинин, 1971; Холодовт А.А. О типологии речи // Историко-филологические исследования. — М., 1967.

Л.Е. Тумина

МОТИВ (лат. motio — движение; moto avi — приводить в движе­ние) — внутреннее, субъективно-личностное побуждение к рече­вому действию, осознанная заинтересованность в его совершении. В роли М. могут выступать потребности и интересы, влечения и эмоции, установки и идеалы. В основе М. лежат убеждения, кото­рыми руководствуется человек в своей деятельности.

Лит.: Шабес В.Я. Событие и текст. — М., 1989.

О.Н. Волкова

МУТАЦИЯ (лат. mutatio — изменение, перемена) — перестрой­ка работы голосового аппарата у подростков в период полового созревания. М. обусловлена анатомическими и эндокринными из­менениями в организме. (См. также детский голос.)

Лит.: Вильсон Д.К. Нарушения голоса у детей. — М., 1990; Макси­мов И. Фониатрия. — М., 1987.

А.А. Князьков

116

невербальное поведение

^н

НАЗАЛИЗАЦИЯ (от лат. nasalis — носовой) — приобретение зву­ком (главным образом, гласным) носового оттенка вследствие опу­скания нёбной занавески, когда к ротоглоточным резонаторам при­соединяется носовой. В русском языке нормативное произношение не допускает назализации звуков, кроме носовых [м,м'] и [н,н'].

Лит.: Зиндер Л.В. Общая фонетика. — М., 1979; Сорокин В.Н. Теория речеобразования. — М., 1985; Маслов Ю.С. Введение в языкознание.— М., 1987.

А.А. Князьков

НАПУТСТВЕННАЯ РЕЧЬ — один из видов публичной публи­цистической речи, с которой обращаются наставники к своим вос­питанникам.

В выступлениях этого вида (напутствия учителей, провожающих в большую жизнь своих питомцев; напутствия родителей, провожаю­щих своих сыновей и дочерей в дальнюю дорогу, и т. д.) могут быть следующие композиционно-смысловые части: этикетное вступление; определение общего настроения и чувств; указание на завершение одного и начало нового жизненного этапа; характеристика времени, в которое мы живем, задач, которые стоят перед обществом и кото­рые встанут перед напутствуемыми; собственно напутствие, пожела­ния. Иногда Н. р. конкретизируется краткой характеристикой напутст­вуемых лиц и пожеланиями, адресованными каждому в отдельности.

Готовясь к речи-напутствию, необходимо решить для себя по крайней мере три вопроса: что главное хотелось бы сказать; какой будет основная мысль; как лучше ее выразить.

В Н. р. широко используются сопоставления, противопоставле­ния, эпизоды из истории нашей страны, нашего народа, послови­цы, поговорки и т. д.

Лит.: Мещеряков В.Н. Повествование — напутственное слово // Прак­тикум по развитию речи.— Ч. 1 / Под ред. Г.Г. Городиловой, А.Г. Хмары. — Л., 1988.

Л.Е. Ту мина

НЕВЕРБАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ — это индивидуальная, кон­кретно-чувственная форма действий и поступков, передаваемых индивидом при помощи невербальных средств общения. Н. п. несет информацию не только в соответствии с основным средством об­щения — речью. В Н. п. входят различные структуры. Все они поли­функциональны.

117

невербальное поведение

Основное свойство Н. п. — движение — возникает на основе кине-сического компонента. Под кинесикой принято понимать зрительно воспринимаемый диапазон движений, выполняющих экспрессивно-регулятивную функцию в общении. Кинесика — это не только язык тела (жесты, мимика, позы, взгляд), но также манера одеваться, при­чесываться и т. д. К кинесике относятся также такие движения, кото­рые связаны с использованием предмета: хлопанье дверью, поскри­пывание стулом, почерк. Особая роль среди элементов Н. п. отводится мимике. Каждый симптомокомплекс мимики включает признаки, ко­торые одновременно являются универсальными, специфическими для одних и неспецифическими для других состояний. Поза как элемент Н. п. выполняет наряду с индикативной функцию регуляции процесса межличностного общения. Еще одним элементом кинесической под­структуры Н. п. являются жесты. Следующий элемент Н. п., его кине­сической подструктуры — походка. Она имеет ряд черт: ритм, скоро­сть, длина шага, давление на поверхность. Характер походки связы­вается с физическим самочувствием и возрастом, с состоянием человека. Важным элементом Н. п. является интонация.

Следующая система отражения — акустическая. Многочислен­ные характеристики голоса человека создают его образ, способст­вуют распознаванию его состояний, выявлению психической ин­дивидуальности. Основная нагрузка в процессе восприятия голосо­вых изменений человека ложится на акустическую систему общающихся партнеров. Характеристики голоса человека принято относить к просодическим и экстралингвистическим явлениям.

Следующая система отражения Н. п. — тактильно-кинестезиче-ская, которая дает представление о такесической структуре Н. п. и входящих в него элементах: физическом контакте и расположении тела в пространстве. Физический контакт в виде прикосновения, поглаживания, поцелуев, похлопываний является важным источ­ником взаимодействия личности с окружающим миром. С помощью прикосновений различного вида формируются представления о про­странстве своего тела и знания о частях тела другого человека. При­косновения в виде поглаживаний выполняют в общении функцию одобрения, эмоциональной поддержки. Использование личностью в общении такесической системы Н. п. определяется многими фак­торами. Среди них особую силу имеют статус партнеров, возраст, пол, степень их знакомства.

Ольфакторная система отражения позволяет выделить такую структуру Н. п., как запахи: естественные и искусственные. Систе­ма запахов, являясь безусловным невербальным индикатором ин­дивида, может служить дополнительной характеристикой склады­вающегося о нем образа.

Пространственно-временные характеристики Н. п. — это фор-

118