Животноводство

Виды домашних животных и роль животноводства в традиционном русском хозяйстве. Животноводство (вместе с птицеводством) по значимости в русском традиционном хозяйстве следовало за земледелием. Оно носило по большей части потребительский полунатуральный характер. Но в некоторых районах европейского севера и Сибири по причине обилия корма животноводство имело товарное значение, а земледелие приспосабливалось к нему. В первую очередь здесь выращивался крупный рогатый скот и лошади.

Держали русские преимущественно крупный рогатый скот, в основном коров, а также лошадей, мелкий рогатый скот – овец и коз, свиней, домашнюю птицу.

Главным животным в хозяйстве была корова, находившаяся фактически на положении члена крестьянской семьи, недаром ее смерть оплакивалась так же, как смерть одного из домочадцев. Известны были разные породы коров: сюземская, ярославская, красная горбатовская, бестужевская, заимствованные киргизская, калмыцкая красная, в помещичьих хозяйствах элитные симментальская, голландская, швицкая и др. Но преобладала отличающаяся черно-белым окрасом холмогорская порода, она составляла до 50% крестьянского стада.

Коров на случку с быком водили в помещичье хозяйство либо покупали быка всем «миром» в складчину, его держали несколько лет, после чего обычно на Ильин день (20 июля/2 августа) резали и угощались мясом. На юге в качестве тягловой силы использовали волов – кастрированных быков, они отличались более спокойным нравом.

«Лошадь – не пахарь, не кузнец, не плотник, а первый на селе работник». Она играла в крестьянском хозяйстве роль не меньшую, чем корова, однако если корова была почти в каждой семье, а в зажиточных их было несколько, то значительное количество крестьянских хозяйств в России было безлошадными. Лошадь стоила дорого, она требовала тщательного ухода и хорошего корма, в случае отсутствия лошади приходилось брать ее для тех или иных работ за мзду или отработку у более зажиточных соседей. Крестьянские лошади были выносливы и неприхотливы. Разводили местные породы, к которым относились мезенки, вятки, печерки, тавдинки и др., а также заимствованные – башкирская, калмыцкая, киргизская. Уже с периода средневековья на Руси появляются конные заводы. Первый из них - в воронежских землях на р.Битюг, которая и дала название разводимой там породе. Славились такие породы, как орловская рысистая, владимирский тяжеловоз, донская, их жеребцы-производители использовались для селекции местных лошадей.

Для домашних нужд держали овец длиннохвостой породы на юге и короткохвостой на севере, славились овцы романовской породы, разводимой на Ярославщине. Овцы давали мясо, но главным образом ценились за овчины и шерсть, используемые для изготовления теплой одежды – меховой и суконной, самой приспособленной к суровым русским зимам. В некоторых местах практиковалась дойка овец. Коз содержали немного - ради молока, которое считалось целебным, и пуха, из него вязали особо ценимые за теплоту и легкость платки.

Свиноводство у русских было известно давно, но держали свиней мало и на подножном корму, выращивались мясные малопродуктивные породы. Но с конца XIX в. под влиянием украинцев свиней стали содержать круглогодично в помещениях, выращивать сальные, более продуктивные породы.

Домашней птицы держали немного и главным образом в теплое время, когда она сама находила себе корм. Выращивали кур, там, где были водные источники, – уток и гусей. С конца XIX в. в крестьянских хозяйствах появляются индейки.

Держали скотину практически везде, ибо роль ее в хозяйстве была исключительно велика. Скот и птица давали пищу – мясо, жир, молоко, яйца, материалы для изготовления одежды и обуви – шкуры и кожи, шерсть, скот был тягловой силой – на нем пахали и боронили, привозили сено с пожни и дрова из леса. Скот давал удобрение для полей, с введением трехполья без навоза земледелие было невозможно, и там, где было достаточно корма, например, на севере и в Сибири, «лишний» скот держали не столько ради мяса и молока, сколько ради навоза. Существовала определенная взаимозависимость: много скота – много навоза, при хорошей удобренности полей получали достаточное количество фуражного зерна, а это означало, что можно держать больше скотины, которая опять же даст много навоза. Навоз также использовали как химический ингредиент при обработке шкур и кож. Скот давал крестьянскому хозяйству «живую» копейку – его можно было продать, рачительный хозяин зимой отправлялся в извоз, пополняя семейную казну.

И это еще не все, что давала домашняя скотина. Из коровьего рога делали музыкальный инструмент – рожок. Из того же рога делали соску для кормления грудного ребенка, из него получалась отличная емкость с пробкой, в ней, отправляясь в путь, держали сухой мох или трут, на который ловили высеченную кресалом искру. Рог распиливали на пластины, которые выварили в кипятке до размягчения и распрямляли, а затем из них делали гребни и пуговицы. С рога и копыт забитых животных строгали стружку, которая при вываривании с костями и водой давала клей. Кости шли на разного рода поделки, а косточки нижних частей мелкого рогатого скота, называвшиеся бабки, использовались в игре под таким же названием. Бычьим пузырем затягивали переплеты окон – стекло стоило дорого. Из волоса конских хвостов делали леску для ужения рыбы. Пухом и пером птицы набивали подушки и перины, что, впрочем, многими осуждалось: существовало поверье, что в загробном мире каждое перо из нее будет воткнуто в тело тому, кто спал на такой постели. Гусиным жиром смазывали руки, если на сильном морозе надо было сделать какую-нибудь сложную работу.

Содержание животных. Животноводство крестьянских хозяйств отличалось крайней примитивностью и низким уровнем. И по количеству скота, и по его продуктивности оно значительно отставало от аналогичной отрасли сельского хозяйства Западной Европы. Почти не велось селекции пород, скот содержался в холодных помещениях, а на юге и просто под навесом, в том числе и зимой, только молодняк в сильные морозы забирали в дом. В зимнее время поили скотину холодной водой. Но главной причиной слабого развития животноводства был недостаток корма, поэтому скота русские крестьяне держали мало. Препятствовали увеличению стада климатические причины: из-за долгого холодного периода стойловое содержание животных длилось до 200 дней в году, а короткое лето, во время которого все силы отдавались земледелию, не позволяло запасти достаточно корма.

Подсчитано, что для малой семьи, состоящей из мужа, жены и нескольких детей, надо было содержать 2 коровы, 2 лошади и 2-4 овцы. При этом на лошадь надо заготовить примерно 160 пудов сена, на корову – более 100, на овцу – более 50, т. е. 650-700 пуда, а за короткий период сенокоса максимум в 30 дней косец мог заготовить примерно 300 пудов. Поэтому, по результатам экономистов, реально на лошадь приходилось примерно 75 пудов, на корову – 38 пудов сена. В XIX в., благодаря техническим усовершенствованиям, количество накашиваемого за день сена увеличилось в 1,5-2 раза, но в это время из-за малоземелья стал ощущаться недостаток сенокосов.

Продуктивность скота была крайне низкой. Так, крестьянские коровы по причине плохого ухода давали 250-450 л молока в год, в то время как в странах Западной Европы - до 4 тыс. л и более. Полностью молочными продуктами большинство крестьянских семей обеспечено не было. Лучше было положение только на Севере и в Сибири, где было достаточно корма. Так, в Сибири в районах развития товарного животноводства, где оно играло главную роль, а земледелие – вспомогательную, табуны лошадей могли достигать 100-150 голов, их содержали на особых, «скотных» заимках, удаленных от постоянного жилья. В зажиточных хозяйствах стада крупного рогатого скота насчитывали 30-40 коров и 1-2 быков, овец – 200-300 голов, правда, у бедняков в хозяйстве было по 2-3 коровы, 6-8 овец и несколько свиней, и полученная животноводческая продукция почти целиком шла на собственное потребление.

Практика традиционного хозяйства русских крестьян свидетельствует об оптимально возможном при данных условиях внимании к сфере животноводства. На это указывает, в частности, хорошо разработанная возрастная и биологическая терминология животноводства, выделявшая, например, три возрастных периода жеребенка (а им считалось животное в течение первых трех лет жизни): первый год – сосун (лошонок, первозимок), второй – стригач (летошник, перезимок), третий – третьяк (первопашка, боронник). Самка крупного рогатого скота до года называлась телка, молодая, еще не телившаяся корова – яловка, корова, которая должна отелиться – стельная, дающая молоко - дойная, всегда яловая корова - нетель и т.д. Бычок, отсаженный от матери назывался отъемыш, теленок до года - селеток, годовалый - лоншак, бурун, до двух лет - бушмак, трехлетний - гунак и т.д.

Разработаны были приемы ухода за скотом в зависимости от вида, породы, возраста, причем с учетом местных условий. Особое внимание уделялось кормлению животных. Для копытных основной пищей служило сено, в него при недостатке добавляли резанную солому и запаривали эту смесь. Готовили пойло, как называлось варево на основе отходов питания, корнеплодов, отрубей, муки, жмыхов, барды от винокурения. Овсом подкармливали лошадей, зерном разного вида – домашнюю птицу. Известно было приготовление силоса, в пищу скотине добавляли соль.

Для стойлового содержания скота сооружали специальные помещения. Они обозначались либо общим названием – хлев, двор, либо помещения для различных видов животных имели свои названия - коровник, конюшня, овчарник, или кошара, свинарник, птичник. В одном помещении содержать животных было нельзя – крупные могли ненароком травмировать мелких, кроме того, некоторые виды животных не любят друг друга, корова, например, норовит рогом вспороть бок лошади. Старались делать для домашнего скота теплые помещения – мшаники, т. е. бревенчатые и проконопаченные мхом, но не всегда была такая возможность. В безлесных районах животных часто держали и зимой под навесами, в лучшем случае стены построек для их содержания были плетневой конструкции, обмазанной глиной. Для кормления животных в стойле ставили ясли – деревянный решетчатый ящик, куда накладывали сено.

Содержание скотины старались всячески улучшить. Так, если стрижка овец производилась весной и в начале осени, то при холодных помещениях для их содержания, осенью овец не стригли, чтобы они не мерзли зимой. В некоторых районах европейского севера и в Сибири в разгар гнуса скот пасли ночью, разводили в стойлах дымокуры, мазали животных дегтем. Особую заботу проявляли о новорожденных животных, зимой сразу после рождения их забирали в жилище, там же держали молодняк, что, конечно, ухудшало гигиенические условия жизни самих хозяев.

Знали болезни скота, в том числе эпизоотии – повальный падеж скота от заразной болезни, знали и способы их рационального лечения. Особой категорией специалистов в сфере животноводства были коновалы, они лечили животных, кастрировали их, подковывали лошадей, снимали с домашней скотины насланную на нее «порчу». Обычно они бродили по деревням с сумкой, где находились многочисленные ремешки и кольца, веревки и крючья, и предлагали свои услуги. Коновалов боялись, поскольку считалось, что, как и любые специалисты, они обладают «знанием», которое могут использовать во вред людям. Им, например, приписывалась способность напускать своих «чертей» на хозяев, которыми они остались не довольны, отчего те заболевали психическими болезнями.

Пастушество и его обрядность. Содержание скота у русских было стойлово-выгонным. В холодное время года, когда не было подножного корма, скотину содержали в стойле, после окончания холодного периода, когда появлялся подножный корм, скот начинали выпасать на пастбище (выгоне), коров и овец - в дневное время, лошадей, поскольку днем они были заняты в работах, выпасали ночью, часто под присмотром подростков. Свиней содержали в помещениях круглосуточно, но, как уже говорилось, сначала практиковался их вольный выпас, когда они бродили около дома в поисках пищи. При небольшом количестве мелкого рогатого скота его также днем держали вблизи жилища без присмотра. Там же искали корм куры, гусей и уток гнали на водоемы, вечером птицу загоняли обратно.

На Севере и в Сибири скот иногда выпасали без присмотра в поскотинах (осеках) – в лесу рубили деревья таким образом, чтобы, падая друг на друга, они образовывали непроходимую для скота изгородь, которая образовывала некое замкнутое пространство. Но чаще всего скот выпасали под надзором профессионала в этом деле – пастуха. В больших селения их было несколько, по каждому виду животных – «коровий» и «овечий» пастухи, при необходимости пасти лошадей – «конский», или «табунщик», поскольку каждый вид животных надо пасти отдельно. Если стадо было большим, то его пасли два-три пастуха, либо пастух с помощником-подростком – подпаском. Крупный рогатый скот и лошадей могли пасти в лесу, но пасти овец надо было на открытом пространстве, поскольку в лесу овцы разбредаются и их трудно собрать сигналами человека, так как по сравнению с лошадью или коровой они обладают более низким «интеллектом». К тому же овца, в отличие опять же от лошади или коровы, не может защититься от хищника.

Пастух был особой фигурой в крестьянской среде – «чужим» среди «своих». Старинное название пастуха - волух, от него произошло слово «олух», т.е. человек «не от мира сего», плохо ориентирующийся в социальном пространстве (впрочем, не все лингвисты согласны с этой этимологией). Пастух, действительно, был «не от мира», в том числе и в другом смысле этого слова, если понимать под «миром» крестьянскую общину, которая его нанимала.

Маргинальность положения определяла его особый (и обычно низкий) статус, это была маргинальность социальная, территориальная, иногда этническая и конфессиональная.

Пастух с точки зрения земледельца был социальным маргиналом, т. е. неполноценным человеком, потому что у него не могло быть настоящего хозяйства, ибо в самую горячую летнюю пору весь световой день он находился на выгоне. В пастухи нанимались либо бедные крестьяне, не имеющие полноценного хозяйства, либо сельские люмпены. Очень часто пастух приходил со стороны, проживая иногда за десятки верст от места наема.

Маргинальность положения пастуха была и территориальная. Если хозяйственная жизнь земледельца проходила на пашне, покосе, во дворе, на гумне, т. е. в мире освоенном, человеческом, своем, микрокосме, созданном деятельностью человека, то жизнь пастуха – на пастбище, в пространстве природном, нечеловеческом. Более того, долгое время Русь была лесной, и выпасать скот на открытых участках было непозволительной роскошью – они были отведены либо под пашню, либо под покос, а заброшенные быстро зарастали деревьями и кустарником. Поэтому скот приходилось пасти в лесу – в пространстве диком, не освоенном.

Конечно, без леса человек обойтись не мог: он давал дерево – материал универсальный, обеспечивающий человека кровом, теплом, светом, мебелью и утварью. Заготовленное там сырье использовалось при изготовлении одежды и обуви, окраски тканей, шкур и кож, лес давал грибы, орехи, ягоду, охота на лесных животных и птиц обеспечивала мясом и шкурами и т.д. и т.п., поэтому и называли его «лес праведной». Но мрачные его чащобы, тянущиеся на сотни верст без признаков человеческого жилья, непроходимые болота, хищники таили и смертельную опасность для человека: «Ходить в лесу – видеть смерть на носу: дерево убьет, медведь задерет, леший заведет». «Лес в народном сознании был пустыней, жители его – лешие и кикиморы – антропоморфны, но они нехристи» (А.М.Панченко). К чуждому земледельцу пространству леса и принадлежал пастух.

Нередко нанимаемый пастух был иноплеменником: вепсом, карелом, коми и т.п., принадлежность к другому этносу осознавалась хозяевами скота как лишнее свидетельство обладания особой магической практикой, дававшей пастуху способность выполнять свои обязанности.

В лесных зарослях непосредственно следить за животными пастух не мог, и здесь риск потери скота был велик – животное могло заблудиться в бескрайних лесных пространствах, утонуть в болоте, реке, озере, стать жертвой нападения хищника – волка или медведя. Успех в профессии пастуха, а это в первую очередь обеспечение сохранности скота, определялся зачастую не столько профессионализмом, сколько случайностью, а в архаическом сознании она управлялась потусторонними силами. С ними, в первую очередь с лешим, пастух вступал в особые договорные отношения, «поручая» ему защиту стада. Производимые им для этого магические действия имели явно нехристианский характер, хотя в них использовалась и христианская атрибутика. Пастух был язычником среди христиан.

Комплекс магических действий, которые производил пастух для сохранности скота, часто носили название (брать) отпуск (были и другие названия – привада, обход, огорода, оберег, запас). Считалось, что благодаря им можно безбоязненно отпускать скотину в лесу, потому что она будет под покровительством потусторонних сил. При найме пастуха крестьяне узнавали, есть ли у него «отпуск», само обладание магией определялось в народной лексике словом знание, пастух, имеющий отпуск, определялся как знающий. А «знание» давало силу, т. е. способность управлять ситуацией. «Незнающего» пастуха могли не нанять, либо платили ему меньше, чем «знающему». Свой «отпуск» пастух получал обычно от коллеги, который им уже не пользовался, поскольку по старости или болезни оставил это занятие. Работающий пастух «отпуском» не делился, его «знание» имело эзотерический характер, т. е. было действенным только в том случае, если было не известно непосвященным. Считалось, что в противном случае он потеряет «силу». Это представление относилось и к «знанию» других специалистов в мире сакрального - колдуну, коновалу, мельнику, пасечнику, охотнику, рыболову, плотогону и представителей тех профессий, где велика была возможность неудачи.

Считалось, что «отпуск» действует со дня первого выгона скота и до окончания выпаса. Во многих местах первый выгон приурочивался ко дню Георгия Победоносца (23 апреля/6 мая), который считался покровителем домашнего скота. В этот день с утра скот сгоняли к церкви или часовне, священник святил воду и опрыскивал животных «святой» водой. Затем в дело вступал пастух. Магические обряды, которые он производил, по сути, имели языческий характер, и священник должен был их запрещать, однако в конфликт с крестьянским «миром» он обычно предпочитал не вступать.

Основное действие пастуха в этот день – обход вокруг стада, по солнцу, иногда троекратный, в одной руке у него могла быть зажженная свеча, в другой - решето с сакральными предметами – хлебом, «четверговой» солью (запеченной в Чистый четверг), замком, ножом, восковым шариком с закатанными в нем шерстинками от каждого животного в стаде, и предметами христианского культа – крестом, иконой-складнем. Обход сопровождался произнесением заговора, например, такого содержания: «Боже Творец, мурашов сотвори, еси как они расходятся по чистому полю и по дремучим лесом, а в ночи собираются во свое мурашево и во свое жилище, тако ж со всех сторон сбирался бы и стекался бы мой милый живот, крестьянский скот». Заговор был направлен на то, чтобы скот держался вместе, тогда легче было контролировать животных, а в конце дня собрать их, когда надо гнать скот в селение. Обход вокруг стада должен был создать защитный магический круг, свеча символизировала то, что круг – горящий, сакральные предметы - как языческие, так и христианские - усиливали защитные свойства круга.

В дополнение к этому обряду пастух мог сделать относ - жертвоприношение потусторонним силам, например, лешему. В полночь на полнолуние в глухом лесу в топографически значимом месте – у старого пня, источника, дерева с какими-нибудь особенностями пастух с произнесением заговора оставлял сакральные ценности – хлеб, соль, ложку и т.п., завернутые в новину (еще не использованный кусок холста). После этого он протягивал в темноту руку, считалось, что если леший примет «относ» (вместе с обязанностью защищать животных), то мохнатой рукой ответит на рукопожатие.

Магические действия по сохранности скота пастух мог предпринимать и ежедневно. Так, например, утром он отпирал принесенный с собой замок и клал его на пень, давая тем самым лешему знак, что стадо отпускается под его охрану. Вечером, собирая стадо, пастух брал замок и запирал его. Или, пригнав утром скотину на пастбище, пастух отпускал ремень на несколько отверстий, а вечером перед сбором животных, подтягивал его. Эти действия он должен был производить скрытно, но неглупый пастух, чтобы продемонстрировать свое «знание», наоборот, мог специально проделывать эти манипуляции при свидетелях, делая вид, что не замечает присутствия посторонних.

А между тем, в арсенале пастуха были действия по сохранности скота другого характера – рационального, вот их-то он действительно держал в секрете. Например, утром он прогонял животных между двух костров, чтобы скотина пропахла дымом – для хищника это было предупреждением, что человек находится рядом и не замедлит прийти на помощь животному. На границах пастбища он мазал ветви деревьев и кустарников медвежьим жиром, приобретенным у охотников, чтобы за их пределы скот не расходился. Кроме того, чтобы легче было собирать животных в лесу, на них навешивались звучащие приспособления, которые назывались колокольцы, болтунки, ботала и т.п. При сборе животных пастух подавал им особый сигнал, щелкая кнутом, играя в рожок или отбивая определенный такт колотушкой по барабанке - резной доске, которую носил на груди. Пользоваться ими можно было только в сезон выпаса, иначе, считалось, они потеряют «силу».

Пастух был ветеринаром, он ходил на пастьбу с нехитрым набором инструментов – металлическим пинцетом для выдергивания заноз у животных, ножом, которым разрезал нарывы, бутылочкой дегтя для дезинфекции ран. Пастух был следопытом, по следу определял какое животное оставило его, когда оно тут проходило и в каком направлении. Его профессия требовала хороших физических кондиций, чтобы переносить жару и холод, дождь и град, постоянное донимание «нуды» - кровососущих насекомых, недосыпание.

Взятие «отпуска» предполагало наложение на пастуха определенных запретов, которые действовали в течение всего сезона выпаса. Например, он не должен был стричься и бриться, собирать грибы, ягоды, орехи, ронить кровь, т. е. охотиться и ловить рыбу, перелезать через изгородь, ломать деревья и кустарники, вступать в интимные отношения с женщинами и т.д. Известно несколько десятков таких запретов, хотя в каждом конкретном случае на пастуха накладывалось их до четырех-пяти. Считалось, что нарушение запрета повлечет за собой несчастье – пропажу животного, а то и всего стада, потерю молока той или иной коровой, болезнь скотины.

Причины пастушеских запретов разные. Одни имели сугубо рациональный, практический характер, например, запрет на общение с женщинами. Пастух был человек, как правило, неместный, нередко одинокий, и в то же время физически сильный. Контролировать его контакты – кто и зачем пришел к нему в лес, было трудно. Он мог внести разлад в семью. Не случайно в присутствии пастуха женщинам запрещалось быть простоволосыми, босыми, с голыми ногами, в одной рубахе или в подоткнутой юбке. Сексуальный запрет был также направлен на то, чтобы препятствовать посещениям пастуха женой, если он был женат. В этом сказывались меркантильные интересы хозяев скота, обязанностью которых было кормить пастуха, ибо вместо одного рта пришлось бы кормить два. Рациональный характер имели и такие запреты, как рвать ягоду, «ронить кровь», ломать ветки: пастух во время пастьбы мог собирать ягоду, охотиться и ловить рыбу, плести лапти на продажу, все эти занятия отвлекали бы его от непосредственных обязанностей.

Были запреты иррациональные, но и у них была своя логика – логика архаических представлений о мире. Так, пастуху запрещалось бриться и стричься – как представитель мира природы он уравнивался с животными, которые не стригутся и не бреются. По той же причине во время пастьбы пастух не должен был отгонять от себя комаров и мух. С пастухом нельзя было здороваться за руку во время сезона выпаса там, где обряд взятия «отпуска» предусматривал рукопожатие пастуха с лешим, поскольку рука пастуха таким образом становилась ритуально нечистой.

Оплата труда пастуха была обычно натуральной, производилась она по окончании сезона выпаса и определялась количеством голов скота в стаде. Каждая семья за своих животных расплачивалась с пастухом отдельно. Если «мир» был им доволен, то пастуху могли сделать подарок сверх оговоренной платы (сапоги, часы, костюм-тройка) с расчетом, что он придет в эту деревню и на следующий сезон. Питался пастух у хозяев по очереди, у них же и ночевал, если был не местным. Те же хозяева должны были снабжать его продуктами на день.

Кроме того, в каждой местности были дни, когда пастух обходил хозяев, и ему полагалось давать определенное количество продуктов, а иногда и одежду. Особые дары он получал в день первого выгона скота, т. е., как правило, на Егория - творог, масло, пироги, яйца, а также на Петров день (29 июня/12 июля) и т.д. В южных районах существовал пастушеский обход, называемый засевание, который совершался на Рождество. Пастух еще затемно за­ходил к очередным хозяевам и, стоя в сенях, бросал в избу несколько горстей зерна, при этом произносил определенную формулу, например,: «На севущую, на грядущую, на кудрявый хвост, хозяин прост» или: «Коровкам телиться, теляточкам водиться, третий – на здоровье». Напротив пастуха в переднем углу становились женщины и ловили зерно в подолы, его потом добавляли к семенному зерну. За «засевание» пасту­ха одаривали продуктами — хлебом, пирогами, а также деньгами.

Иногда этот обряд производился детьми, что отра­зило превращение этого действа в сугубо игровое. Между тем некогда пастушеский «обход» представлял собой серьезную магическую мистерию. Пастух в этой ситуации был представителем потустороннего мира, тем бо­лее, что нередко он был не местного происхожде­ния. Об «инакости» пастуха свидетельствует и время совершения обряда — «до света», и местонахождение его — в сенях за поро­гом - границей «своего» (для хозяев) и «чу­жого» миров. Женщины ловили брошенное пастухом зерно в поясную одежду, что тоже имело магический смысл. Основным видом ее у южнорусских была понева, имевшая орнамент в виде темного поля, разделенного на клетки светлыми полосами, этот орнамент символизировал пашню с границами-межами, ее-то и «засевал» пастух. Произносимые при этом вербальные формулы были направлены на охрану здоровья домашних животных и получение от них приплода, а также обеспечение общего благополучия крестьянской семьи. Таким обра­зом, происходил обмен между двумя мирами: на «тот свет» посылались продукты, на «этот» - благоденствие. Не случайна и приуроченность «засевания» к Рождеству. Оно осознавалось как начало нового года, приходящего, как и все осталь­ное на «этом свете», из потустороннего мира, оттуда-то и приходил его посланец в лице пастуха.

Семейная и общинная животноводческая обрядность. Кроме пастушеской развита также была животноводческая обрядность, производимая в рамках семьи и общины. Одной из ее разновидностей были так называемые скотьи праздники. Они посвящались либо всем домашним животным, либо какому-то их виду. Один из них, приуроченный к первому выгону скота и уже описанный, приходился на день Егория Победоносца, который считался общим покровителем домашней скотины. Другим таким святым был Илья. В Ильин день (20 июля/2 августа) устраивался жертвенный праздник благодарения святого за сохранность скота. Крестьяне забивали быка, «мирского» или купленного в складчину. Это действие содержало элементы жертвоприношения – производилось около церкви, с соблюдением ритуальных норм - нельзя было рубить кости, туша разделывалась по сухожилиям, кости потом заворачивали в шкуру того же быка и закапывали в хлеву, считая, видимо, что это будет способствовать возрождению животного: «Были бы кости, а мясо нарастет». Часть мяса отдавалась церковному причту, другая - нищим, остальным угощался мир, сидя за длинными столами и поедая «благословенное ильинское мясо».

Были праздники отдельных видов животных.

В начале июля, а в некоторых местах на Успение (15/28 августа) справлялся бараний праздник. Жители селения покупали в складчину или приводили собственных баранов, резали и разделывали их, готовили мясо и угощались им где-нибудь на природе.

Лошадиный праздник отмечался 18/31 августа в день Флора и Лавра – покровителей лошадей. В этот день лошадей чистили и мыли, украшали, вплетая разноцветные ленты в гривы и хвосты, согнав у церкви или часовни, кропили «святой» водой, на лошадях в этот день не работали, кое-где устраивали конные скачки. В конюшне вешали икону Флора и Лавра либо так называемого лошадиного бога - камень необычной формы с естественным отверстием. Поскольку такие встречаются нечасто, вместо него могли повесить ведро без дна, горлышко разбитого сосуда, носик глиняного чайника.

Есть разные объяснения происхождения этого магического предмета – и как атрибута пронимальной магии (использование предмета, имеющего отверстие), и как заменителя каменного топора эпохи бронзы. Эти топоры, нередко очень красивой, ладьевидной формы, с прекрасной шлифовкой, случалось, находили крестьяне во время полевых работ. Их происхождение в народном сознании связывалось с фигурой Ильи-пророка – он разъезжает по небу на грохочущей колеснице, производящей гром, и мечет в нечистую силу оружие, от которого остается огненный след в виде молний. В каменных топорах и усматривали русские крестьяне оружие святого, недаром их называли «громовыми». А все, связанное с высшими силами, по народным представлениям обладало чудодейственными качествами. Поскольку Илья-пророк был покровителем домашней скотины, «громовые топоры» использовали для ее лечения – натирали тело заболевшего животного, клали в подойник, если корова плохо доилась и т.д., в том числе вешали в помещениях для содержания животных с целью их магической защиты. Поскольку находка такого топора была редким событием, использовались его заменители.

В день святых Космы и Дамиана (1/14 ноября) - покровителей кур - устраивались курячьи именины. В птичниках, чтобы куры были здоровы и плодовиты, чтобы им не вредила кикимора, вешали куриного бога (урошный камень) –камень тоже с естественным отверстием. В этот день обязательно ели кур, причем старались не ломать костей, в противном случае, как считалось, цыплята будут рождаться уродливыми. Молодежь устраивала посиделки в снятой на вечер избе. Когда наступала темнота, парни отправлялись воровать кур по дворам, потом девушки их готовили и устраивалась трапеза.

В ночь на 1/14 января в канун дня Василия Кесарийского, т. е. на Новый год по старому стилю, справляли свиной праздник. Готовили ритуальные блюда из свинины, их потом использовали в обряде кесаретского молить: члены семьи брали в рот по куску свинины, становились на четвереньки и трижды по солнцу обходили стол, произнося звуки, подражающие свиному хрюканью. После этого садились за трапезу. Свинья как плодовитое животное символизировала плодородие, поедание ее в этот день должно было способствовать благополучию наступающего года.

Ряд особенностей «скотьих праздников» свидетельствуют об их тотемическом происхождении – ритуальное поедание животного, перевоплощение в него путем подражания движениям и звукам, действия, направленные на его возрождение.

Магические действия, имеющие целью умножение скотины в домашнем хозяйстве, повышению ее репродуктивности и сохранности, были частью к а л е н д а р н о й обрядности. На Рождество пекли печенья в виде изображений животных – козули, коровушки, лошадушки, на Благовещенье (25 марта/7 апреля) – катушки (овцы). Это было проявлением имитативной магии, смысл которой заключался в том, чтобы изображение явления стало действительностью: много изображений домашних животных – много скота в хозяйстве. Под Новый год запирали тот хлев, в котором содержались овцы метлой - для рождения белошерстных ягнят, или вилами – для рождения разношерстной двойни. Смотрели, кто придет первым в дом, где есть стельная ко­рова в день Старого Нового года (Рождества, Чистый По­недельник): если мужчина, то будет бычок, а если женщина, то телка. На Агафью (5/18) февраля предпринимались особые меры по их защите, поскольку считалось, что в этот день «коровья смерть» ходит, и в хлевах вешали в качестве оберега старые лапти, пропитанные дегтем. В Чистый четверг, чтобы не терялась скотина, хозяйка выкрикивала кличку каждого своего животного в устье печи, а хозяин, сидя на крыше у трубы, откликался, подражая звукам этого животного.

Другие виды животноводческой обрядности имели о к к а з и о н а л ь н ы й (по случаю) характер - при доении коровы, получении приплода, продаже/купле домашних животных, их болезни и смерти. Так, когда доили корову, то старались делать это так, чтобы никто не видел и не «сглазил» молоко. На 40-й день после отела корову сбрызгивали «святой водой» и окуривали ее и весь двор ладаном. Коровье «место» (послед) бросали на крышу хлева, по другому предписанию его надо было закапать в навозе.

Особых обрядов и предписаний придержива­лись при купле/продаже домашнего скота. Для этой процедуры были характерны взаимные подозрения в не­доброжелательности, в том, что противная сторона сделает все, чтобы нанести вред, заключавшийся в потере так называемого во­да, т. е. сохранности и продуктивности животных. «Вод» мог уйти вместе с проданным животным, но и купленное животное могло способствовать его потере. Поэтому при покупке животного вместе с ним надо было приобретать за отдельную плату связанный с ним предмет - подойник или горшок (чтобы купить корову с ее молоком), уздечку лошади и т.п. Были определенные дни, считавшиеся «тяжелыми», в которые не реко­мендовалось покупать скотину, это были понедельник, среда и пятница. Также существова­ли предписания относительно дня «перевода» куп­ленного животного к новым хозяевам — нельзя было делать это в «постные» дни недели, рекомендовались вторник, четверг, суббота или воскресенье. Покупая скотину, смотрели на ее масть, так как считалось, что одна масть в хозяйстве «идет», а дру­гая, например, черная, нет. Планируя покупку животного, надо было спросить домового, какая масть ему по нраву.

Болезни домашних живот­ных нередко обобщенно называли «сибиркой», считалось, что всего «сиби­рок» двенадцать — «нутряная», «наружняя», «рожа» и др. Другие причины болезни скотины видели в «дур­ном глазе», в «порче», которую навел колдун, ведьмам приписывалась способность отнимать молоко у коров. Лечили болезни как рациональными способами, так и магическими, в частности, заговорами, произнесенными над какой-нибудь жидкостью, например, непитой водой, т. е. взятой первой в этот день из водоема, называлось это заговаривать, молитвы читать. Заговоры могли произносить и хозяева, но часто для этой цели приглашали «знающего». Наговоренной водой умывали и поили больное животное.

Особую опасность для домашней скотины представляла эпизоотия – массовый падеж от заразной болезни. Для прекращения ее производился особый обряд – опахивание (в некоторых случаях он имел превентивный характер и был частью календарной обрядности). Участниками опахивания были обязательно женщины определенного статуса – старухи, утратившие фертильность (способность к деторождению), целомудренные девушки, женщины с черными волосами и т.п. Сакральным было их число – 3, 9, 12. Они должны были быть либо в одних рубахах, либо вообще без одежды, босые, с распущенными волосами. Ночью, впрягшись в пахотное орудие (соху, плуг, борону), они посолонь (по солнцу) проводили, иногда тройную, борозду вокруг селения. Участницы обряда должны были производить много шума – бить в печные заслонки, щелкать кнутами, кричать, петь песни о смерти и погребении. Встретившегося им животного предписывалось убить, человека – сильно избить. Завершался обряд убийством, иногда закапыванием живьем какого-нибудь животного – собаки, кошки, черного петуха, иногда больной скотины. Поскольку обряд иногда назывался «смерть гонять», можно предполагать, что приносимое в жертву животное считалось ее воплощением, а проведенная вокруг деревни борозда должна была препятствовать новому проникновению смерти в селение. Кроме «опахивания» были и другие магические меры предотвращения эпизоотии: прогон животных через «земляные ворота» – тоннель, вырытый в холме, или через «живой огонь» - между двумя кострами, зажженными от огня, полученного трением двух кусков дерева.