Добавил:
ilirea@mail.ru Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Классики / Новая / Шеллинг / О мировой душе

.doc
Скачиваний:
50
Добавлен:
24.08.2018
Размер:
237.06 Кб
Скачать

О мировой душе….1797.

Шеллинг Ф. В. Й. Сочинения в 2 т. Т. 1.– М.: Мысль, 1987.– 637 с.– (Филос. Наследие. Т.102).- С.89-181.

Нумерация в конце страницы.

О МИРОВОЙ ДУШЕ.

ГИПОТЕЗА ВЫСШЕЙ ФИЗИКИ ДЛЯ ОБЪЯСНЕНИЯ

ВСЕОБЩЕГО ОРГАНИЗМА, ИЛИ РАЗРАБОТКА

ПЕРВЫХ ОСНОВОПОЛОЖЕНИЙ НАТУРФИЛОСОФИИ

НА ОСНОВЕ НАЧАЛ ТЯЖЕСТИ И СВЕТА

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

В чем состоит цель этой работы и почему она озаглавлена таким образом, читатель узнает, если у него окажется достаточно желания или любопытства, чтобы прочесть ее целиком.

Лишь на двух моментах автор считает необходимым заранее остановиться, чтобы его исследование не было воспринято с предвзятостью.

Первый заключается в том, что в данной работе не делалось преднамеренной попытки искусственно обнаружить единство начал. Исследование всеобщих изменений в природе, а также развития и состояния органического мира действительно приводит естествоиспытателя к общему началу, которое, паря между неорганической и органической природой, содержит первопричину всех изменений в первой и последнее основание всей деятельности во второй; поскольку это начало есть повсюду, его нет нигде, и, поскольку оно есть все, оно не может быть ничем определенным или особенным; именно поэтому в языке для него по существу нет обозначения — идею его древняя философия (к ней, завершив свой круговорот, постепенно возвращается наша) передала нам лишь в поэтических образах.

Однако единство начал не может дать удовлетворения, если оно, пройдя через бесконечное множество отдельных воздействий, не вернется к самому себе. Ничто не вызывает У меня большей неприязни, чем пустое стремление уничтожить многообразие причин в природе вымышленным тождеством. Я вижу, что природа стремится к величайшему богатству форм и что (по словам великого поэта) произвол тешится даже в мертвом пространстве гниения. Единый окон тяжести, к которому в конечном счете сводятся даже самые таинственные небесные явления, не только допускает и даже служит причиной того, что небесные тела в своем движении мешают друг другу и таким образом

89

в совершеннейшем порядке неба царит величайший по своей видимости беспорядок. Таким образом природа замкнула вечными и неизменными законами достаточно обширное пространство, чтобы внутри его восхищать человеческий дух видимостью отсутствия законов.

Как только наше рассмотрение идеи природы возвышается до того, чтобы видеть в ней целое, противоположность между механизмом и организмом, которая долгое время задерживала развитие естествознания и могла бы для некоторых оказаться препятствием и в понимании нашего исследования, исчезает.

С давних пор существует предубеждение, будто организацию и жизнь нельзя объяснить из начал природы. Если этим хотят сказать, что первые истоки органической природы недоступны физическому исследованию, то это необоснованное утверждение ведет лишь к утрате исследователем мужества. Смелому утверждению всегда дозволено противопоставить другое, не менее смелое, и тем самым наука не сдвинется с места. Объяснение природы продвинулось бы хотя бы на один шаг, если бы можно было показать, что иерархия всех органических существ сложилась посредством постепенного развития одной и той же организации. То, что наш опыт не дает нам данных о преобразовании природы, о переходе одной формы или одного вида в другие формы или виды (хотя метаморфоза ряда насекомых и, если каждая почка является новым индивидуумом, то и метаморфоза растений, могут быть приведены хотя бы в качестве аналогичных явлений), не является доводом против такой возможности; ибо. как вправе заметить на это сторонник данной точки зрения, изменения как в органической, так и в неорганической природе могут (до тех пор пока не остановилось движение во всем органическом мире) охватывать все более длительные периоды, для которых наши маленькие периоды (определенные движением Земли вокруг Солнца) не способны служить масштабом и которые столь велики, что до сих пор опыт еще не показал завершения ни одного из них. Однако оставим вопрос об этих возможностях и посмотрим, что же в этой противоположности между механизмом и организмом вообще истинно или ложно, чтобы таким образом наиболее верно определить границу, внутри которой должно осуществляться наше объяснение природы.

Что же представляет собой этот механизм, которым вы, видя в нем некий призрак, сами наводите на себя страх? Является ли этот механизм чем-то для себя пребывающим

90

и не есть ли он скорее сам лишь отрицательное организма? Разве организм не должен был быть раньше, чем механизм, положительное — раньше, чем отрицательное? Если отрицательное вообще предполагает наличие положительного, а не наоборот, то наша философия не может исходить Из механизма (в качестве отрицательного), она должна исходить из организма (в качестве положительного), и таким образом организм не только не может быть объяснен из механизма, но. напротив, механизм только и становится объяснимым исходя из организма. Не там, где нет механизма, есть организм, но, наоборот, там, где нет организма, есть механизм.

Организация в моем понимании вообще не что иное, как остановленный в своем движении поток причин и действий. Только там, где природа его не задержала, он продолжает течь (по прямой линии). Там, где она его задерживает, он (совершая круг) возвращается к самому себе. Таким образом, не всякая последовательность причин и действий исключена понятием организма; это понятие обозначает только последовательность, которая, будучи замкнута в известных границах, возвращается к самой себе.

Что изначальная граница механизма эмпирически необъяснима и может быть только 'постулирована, я покажу в дальнейшем с помощью индукции; однако это надлежит доказать и философски: поскольку мир бесконечен только в его конечности и неограниченный механизм сам бы себя уничтожил, то и торможение всеобщего механизма должно уходить в бесконечность, и отдельных, особенных миров будет столько же, сколько сфер, внутри которых всеобщий механизм возвращается к самому себе; таким образом, мир есть организация, а всеобщий организм сам — условие (и тем самым положительное) механизма.

Рассматриваемые с такой высоты, отдельные последовательности причин и действий (создающие для нас видимость механизма) исчезают как бесконечно малые линии в общем круговороте организма, который лежит в основе Движения мира. То, что я извлек из этой философии, а именно что положительные начала организма и механизма одни и те

же, я пытался в последующем изложении доказать на основе опыта, исходя из того, что всеобщие изменения природы (от них зависит наличный состав органического концов заставляют нас вернуться к той, в зависимость от которой как от всеобщей предпосылки естествоиспытатели уже давно поставили

91

объяснение органической природы. Настоящая работа делится поэтому на два раздела — в первом делается попытка исследовать силу природы, которая открывается во все общих изменениях, во втором — положительное начало

организации и жизни, а общий их результат сводится к тому, что неорганическая и органическая природа связаны одним и тем же началом. Неполнота нашего знания первых причин (подобно электричеству), атомистические понятия, стоявшие в ряде случаев на моем пути (например,

в учении о теплоте), наконец, скудость господствующих представлений о ряде физических проблем (например, о метеорологических явлениях) то заставляли, то склоняли меня в первом разделе обратиться к ряду специальных исследований, к исследованиям, которые привели к излишнему рассеянию в изучении света — я хотел распространить его на целое,— к рассеянию на отдельные предметы, .что, однако, не помешало мне в конце концов свести все эти ) явления в единый фокус. Чем большую сферу охватывает исследование, тем яснее становится недостаточность и скудость опытных данных, которыми мы располагаем, поэтому вряд ли кто-нибудь глубже и сильнее, чем автор данной работы, ощутит все несовершенство предпринятой им попытки.V. S. Эту работу не следует рассматривать как продолжение моих «Идей к философии природы». Я не буду продолжать названную работу, пока не сочту возможным завершить целое научной физиологией, которая только и придаст ему необходимую законченность. В данный момент я считаю своей заслугой, что вообще осмелился что ; либо предпринять в этой области и посредством выявления " заблуждений и их опровержения попытался по крайней мере привлечь внимание других к этим вопросам. Мне хотелось бы тем не менее, чтобы читатели и критики настоящей работы были знакомы с идеями, содержащимися в упомянутом исследовании. Право считать все положи тельные начала природы однородными может дать только философская дедукция. Без этой предпосылки (я полагаю • известным, что такое предпосылка для возможной конструкции) невозможно конструировать первые понятия физики, например учение о теплоте. Идеализм, который . философия постепенно вводит во все науки (в математике « он уже давно, преимущественно со времен Лейбница и Ньютона, стал господствующим), понятен, по-видимому, еще немногим. Например, понятие действия на расстоянии, которое еще для многих является непреодолимым препятствием

92

полностью основано на идеалистическом о пространстве; ибо в соответствии с ним два находящиеся на большом расстоянии друг от друга, нужно представить соприкасающимися и, наоборот, тела, которые (по обыденному представлению) действительно соприкасаются,— как действующие друг на друга на расстоянии. Не подлежит сомнению, что тело действует лишь там где оно есть, но столь же не подлежит сомнению, что оно есть только там, где оно действует. Этим положением взят последний бруствер атомистической философии. Воздержусь от того, чтобы привести здесь еще ряд примеров.

О ПЕРВОЙ СИЛЕ ПРИРОДЫ

Venet tempus, quo sta, quae mne latent, n lucem des extrahat et longors aev dlgenta. Ad nqustonem tantorum una aetas non suffct.— taque per successones sta longas explcabuntur. Venet tempus, quo posted tam aperta nos nescsse mrentur.

Seneca. Nat. qо V

Каждое возвращающееся к себе движение предполагает в качестве условия своей возможности положительную силу, которая (как импульс) возбуждает движение (как бы совершает подступ к линии), и отрицательную силу, которая (в качестве притяжения) возвращает движение к самому себе (или мешает ему идти по прямой линии).

В природе все непрерывно стремится вперед', основание этому надо искать в начале, которое, будучи неисчерпаемым источником положительной силы, вновь и вновь возбуждает движение и непрерывно поддерживает его. Это положительное начало есть первая сила природы.

Однако некая невидимая власть заставляет все явления мира совершать вечный круговорот. Последнее основание этого следует искать в отрицательной силе, которая, непрерывно ограничивая воздействие положительного начала, возвращает всеобщее движение к его источнику. Это отрицательное начало есть вторая сила природы.

Обе эти борющиеся силы, представляемые одновременно в единстве и в борьбе, ведут к идее организующего качала, формирующего мир в систему. Быть может, его имели в виду древние мыслители, говоря о мировой душе.

Если бы изначально положительная сила была бесконечной, она оказалась бы целиком вне границ возможного изъятия. Будучи ограничена противоположной силой,

93

она становится конечной величиной — начинает быть объектом восприятия или открывается в явлениях.

Единственно непосредственный объект созерцания есть в каждом явлении положительное. Об отрицательном (в качестве причины лишь ощущаемого) можно только умозаключать.

Непосредственный объект высшего учения о природе есть поэтому только положительное начало всякого движения, или первая сила природы.

Сама она, первая сила природы, скрывается от жадно ищущего ее взора за отдельными явлениями, в которых она обнаруживается. В виде отдельных материй она разливается по всему мирозданию.

Чтобы поймать этого Протея природы, который, принимая различные образы, все время возвращается в бесчисленных явлениях, мы должны шире расставить наши сети. Мы пройдем наш путь медленно, но он будет тем надежнее.

Материя, которая в каждой системе идет от центра к периферии, т. е. свет, движется с такой силой и скоростью, что некоторые даже сомневались в его материальности, поскольку он не обладает общим свойством материи, инертностью. Однако, по всей вероятности, мы знаем свет только в его развитии, вероятнее всего, он может в качестве света коснуться нашего глаза только в этом состоянии изначального движения. Но всякое развитие и становление материи сопровождается своеобразным движением. Если мгновенно порождается чрезвычайно высокая, хотя и конечная, степень эластичности, то она дает феномен чрезвычайно эластичной материи, которая, поскольку сущность эластичности есть расширяющаяся сила, распространяется в пространстве, пропорциональном степени этой силы. Это создает видимость свободного движения такой материи, как будто она не подчиняется всеобщему закону инерции и сама в себе заключает причину своего движения.

Однако это движение, как бы значительно и быстро оно нам ни представлялось, лишь по своей степени отличается от любого другого, посредством которого в какой-либо материи возникает равновесие сил. Ибо если мы предоставим этой эластичной материи распространяться в совершенно пустом пространстве без противодействия, которое могло бы оказать ее распространению менее эластичное тело своей непроницаемостью или силой своего притяжения, то, поскольку степень ее эластичности все-таки конечна, а эластичность каждой материи уменьшается пропорционально увеличению пространства, на которое она

94

распространяется, она неминуемо должна была бы в конце концов достигнуть такой степени распространения, при которой ее постепенно уменьшающаяся эластичность пришла бы в относительное равновесие с ее массой и таким образом сделала бы возможным состояние покоя, т. е. постоянное состояние материи.

Следовательно, свет, несмотря на то что он распространяется с удивительной скоростью, все же не более и не менее инертен, чем любая другая материя, движение которой недоступно нашему восприятию. Ибо укажу с самого начала: абсолютный покой в мире — бессмыслица, покой в мире всегда только кажущийся и по существу только минус, а отнюдь не полное отсутствие движения (И = 0). Движение света есть, следовательно, изначальное движение, присущее каждой материи как таковой, с той лишь разницей, что, как только материя достигает своего постоянного состояния, это движение достигает минимальной скорости, которой свет также достиг бы, как только его изначальные силы пришли бы к общему моменту.

Каждая материя наполняет свое определенное пространство только посредством взаимодействия противоположных сил; объяснить, что они постоянно наполняют одно и то же пространство, т. е. что тело в своем состоянии пребывает, можно, только приняв, что действие этих сил в каждый момент одинаково, в результате чего бессмысленное предположение о возможности абсолютного покоя исчезает само собой. Покой, следовательно, и каждое устойчивое пребывание тела всегда относительны. Тело находится в покое в отношении к определенному состоянию материи; пока это состояние сохраняется (пока, например, тело остается твердым или жидким), движущие силы будут наполнять пространство в равном количестве, т. е. будут наполнять одно и то же пространство, и поэтому будет казаться, что тело находится в покое, хотя то, что это пространство непрерывно наполняется, можно объяснить только исходя из непрерывного движения.

Следовательно, то, что свет лучами распространяется во все стороны, должно быть объяснено тем, что он находится в постоянном развитии и изначальном распространении. Что и свет достигает относительного состояния покоя, можно вывести уже из того, что свет бесконечного числа звезд не доходит до нас в своем движении.

Естествознание заинтересовано в том, чтобы не допускать ничего безграничного, рассматривать каждую силу как абсолютную, а только как борющуюся с противоп.

95

ложной ей силой. Даже если мы увеличим любую из этих сил до высочайшей мыслимой степени, мы никогда не достигнем абсолютного отрицания противоположной ей силы. Поэтому столь тщетны усилия всех тех, кто выводит всеобщее тяготение из толчка некой неизвестной материи, сталкивающей тела друг с другом; ибо эту материю, которая придает телам тяжесть, не будучи сама тяжелой, следовало бы представлять как абсолютное отрицание силы притяжения; однако в качестве таковой она перестала бы быть предметом возможной конструкции, она потерялась бы во всеобщей силе отталкивания и оставила бы для объяснения всеобщего тяготения не материальное начало, а только смутную идею силы вообще, т. е. именно то, чего стремились избежать при упомянутом допущении.

То, что задерживает свет в пределах материи, делает его движение конечным и доступным восприятию, есть то, посредством чего вся материя конечна, есть сила притяжения. Если некоторые естествоиспытатели считают самый свет или какую-либо его часть невесомыми, то их утверждение сводится только к тому, что внутри света действует большая сила расширения (этой силой в качестве изначальной в конце концов завершаются все наши объяснения). Однако поскольку эта сила расширения никогда не может выйти за пределы материи, т.е. никогда не может стать абсолютной, то тяжесть в каждой материи, как и в свете, можно рассматривать как исчезающую, но не как полностью отрицаемую.

Поэтому совсем не бессмысленно говорить об отрицательной тяжести света; ибо поскольку это заимствованное из математики выражение означает не просто отрицание,

а всегда действительное противоположение, то отрицательное притяжение в самом деле есть не более и не менее как реальное отталкивание, так что в этом выражении сказано

лишь то, что давно уже было известно, т. е. что в свете действует сила отталкивания. Если же в этом пытаются усмотреть причину возможного уменьшения абсолютного

(не удельного) веса тел, то понятие подобной причины! давно отошло в царство фантазий. Если тем самым ни одна степень эластичности не может | мыслиться как высочайшая и для каждой возможной степе' ни можно мыслить еще более высокие степени, а между каждой данной степенью и полным отрицанием всякой' степени — бесчисленное количество промежуточных степеней, то каждую, даже самую эластичную материю можно рассматривать как среднее между более высокой и более

96

низкой степенями, т. е. как составленную из обеих. Дело не том, обладаем ли мы средством химически разложить подобную; достаточно, если такой процесс разложения вообще возможен и природа может обладать средством его осуществить. Таким образом (даже если бы цвета те не свидетельствовали о разложении света), мы не стали бы рассматривать свет как простой элемент, а видели бы в нем продукт двух начал, одно из которых, более эластичное, чем свет, можно называть положительной (по Де Люку, filmdom deferens2), другое, менее эластичное по своей природе — отрицательной материей света.

Положительная материя света есть по отношению к свету последнее основание его расширяемости, и поэтому она абсолютно эластична, хотя мыслить ее как материю мы можем, только рассматривая и ее эластичность также как конечную, т. е. рассматривая саму материю как сложную. Первый принцип естествознания заключается в том, чтобы не рассматривать ни одно начало как абсолютное и считать, что каждая сила в природе действует посредством материального начала. Естествознание, как бы счастливо руководствуясь инстинктом, твердо следовало этой максиме и испокон веку предпочитало допускать для объяснения явлений природы неизвестные материи, прежде чем оно обратилось к абсолютным силам.

При этом бросается в глаза преимущество понятия изначальных сил, которое динамическая философия ввела в естествознание. Они служат отнюдь не объяснениями, а только пограничными понятиями эмпирического учения о природе, и свобода этого учения не только не затрагивается, но даже, напротив, обеспечивается, так как понятие сил. поскольку каждая из них допускает бесчисленное количество возможных степеней, причем ни одна из них не абсолютна (не является абсолютно высшей или абсолютно низшей), тем самым предоставляет ему бесконечную сферу действия, внутри которой оно может объяснять все феномены эмпирически, т. е. исходя из взаимодействия различных материй.

Правда, естествознание пользовалось такой свободой Ђ незапамятных времен, но при этом не могло ничего возразить на упреки в произвольности; теперь же эти упреки полностью отпадают, так как, согласно принципам динамической философии, вне сферы известных материй остается еще широкий простор для других, неизвестных, которые тем не менее не следует считать вымышленными, если

97

только принять, что степень их энергии соответствует действительно наблюдаемым явлениям.

Этого достаточно для внесения поправок в обычные представления.

Когда я утверждаю материальность света, я не исключаю этим противоположного мнения, а именно что свет есть феномен движущейся среды. В «Идеях к философии природы» я поставил вопрос: не распространяется ли свет Солнца, который доходит до нас, посредством разложения? Я думал, нельзя ли объединить теории света Ньютона и Эйлера. В самом деле, из чего исходят сторонники Ньютона? Из наличия материи, способной вступать в особые отношения с телами и, следовательно, способной оказывать своеобразное воздействие. А что утверждают Эйлер и те, кто согласен с ним? Что свет есть только феномен движущейся, сотрясаемой среды. Но разве сотрясение должно быть обязательно механическим, как полагает Эйлер? Кто может доказать, что между Землей и Солнцем не разлита материя, разлагаемая действием Солнца, и разве процесс этого разложения не способен распространиться вплоть до нашей атмосферы, поскольку в ней самой есть источник света?

Тем самым мы пришли бы к тому, что утверждает Ньютон,— к наличию особой материи света, способной даже к химическим соединениям, и к тому, что утверждает Эйлер,— к распространению света посредством сотрясения разложимой среды.

Насколько мне известно, как сторонники Ньютона, так и сторонники Эйлера признаются, что каждая из этих теорий сталкивается с определенными трудностями, отсутствующими в другой. Разве не лучше было бы поэтому рассматривать эти мнения не как противоположные, как это делалось до сих пор, а как взаимодополняющие и таким образом соединить преимущества обоих в одной гипотезе? Главным доказательством этой новой теории служит то, что все известные нам виды света всегда суть феномены одного развития. Ибо:

. Допустим, что достигший нас теперь свет есть тот же, который менее чем за восемь минут до этого излучало Солнце; тогда мы можем, как уже было указано, объяснить распространение света во все стороны, только приняв это движение в качестве изначального. Однако изначальное движение присуще материи лишь до тех пор, пока она не достигла динамического равновесия, т. е. пока она еще находится в становлении. Следовательно, свет, воспринимаемый

98

нашим органом, еще находится в состоянии развития „ Что свет Солнца действительно есть просто феномен постоянного разложения солнечной атмосферы, со значительной степенью вероятности доказал Гершель (Phlocoph cal transactons for the year 795. Vol. ) 3. Исходя из простоты средств, применяемых природой в ее самых великих и наиболее частых действиях, мы можем с тем большим основанием распространить это предположение на все светящиеся собственным светом тела мироздания, что ряд феноменов их света как будто свидетельствуют о подобном происхождении,— но об этом подробнее далее.

Ввиду того что Гершель, желая придать своей гипотезе о происхождении солнечного света большую вероятность, ссылается на развитие света в нашей земной атмосфере (на полярное сияние, которое подчас настолько велико и ярко, что, вероятно, его можно было бы заметить с Луны, на свет, часто пронизывающий небосвод в ясные безлунные ночи, и т. д.), я еще более утвердился в предположении, что свет распространяется посредством сотрясения легко разложимой среды (см. «Идеи к философии природы», с. 36 4).

Впоследствии я прочел «Метеорологические фантазии» Лихтенберга, написанные в связи с гипотезой Гершеля 5, но и они, как мне кажется, скорее подтверждают, чем опровергают, данную гипотезу.

3. Теперь стало очевидным, что свет, появляющийся при сгорании тел, возникает из окружающего нас воздуха, причем именно из той его части, которая ввиду ее влияния на все жизненные функции получила наименование воздуха, необходимого для жизни (vtals). Уже заранее можно предположить, что всякий свет, который мы способны вызвать, происходит из воздуха.

В упомянутой работе я утверждал, что система новейшей химии, как только она получит должное распространение, сможет вырасти до всеобщей системы природы. В настоящей работе будет дана попытка такого широкого ее применения. Открытия свойств gazoxygene 6 давно уже Должны были заставить обратить внимание на то, что кислород, если он действительно является тем, чем его уже теперь считают, окажется чем-то значительно большим, чем только это. Теперь уже начали также приписывать весомому основному веществу воздуха самые удивительные действия в природе. В связи с этим было сделано, как мне думается, очень верное замечание, что бессмысленно

99

приписывать такую силу самому мертвому телу, каким является так называемый кислород (см., например, что говорит Нрандис в «Опыте о жизненной силе», с. 8). Самое важное в открытиях химии — постоянное сосуществование этого основного вещества с обладающей энергией материей, которая открывается в свете, так что теперь можно, собственно говоря, с полным правом рассматривать его как ту материю, которую природа противопоставляет эфирной, повсюду распространенной жидкости.

Так как воздух есть сложная материя и так как все жидкости следует рассматривать как составленные из изначально эластичной жидкости и весомой материи, то здесь, поскольку мы находимся в области более высокой науки, мы можем отказаться от образного языка химии и рассматривать так называемый кислород как отрицательную материю воздуха, которая при сгорании соединяется с телом, тогда как положительная материя исчезает в образе света. Для краткости мы обозначим свет как +0, кислород как —О (при условии, однако, что при этом не будут думать о Е и —Е).

Если, таким образом, воздух является источником света, а —О есть весомая материя, посредством которой ограничивается в своих движениях и как бы приковывается к притягивающим телам свободно циркулирующая, разлитая вокруг небесных тел чрезвычайно эластичная жидкость, то старая теория, возрожденная Декартом, Гюйгенсом, Эйлером, о повсюду распространенном эфире перестает, во всяком случае в некоторой степени, быть гипотетичной, а то, что Ньютон в конце своей оптики едва смел предполагать, быть может, обретет очевидность.