6. О видении лица

Когда я, боже мой, подолгу вглядываюсь в твой лик, мне кажется, что и ты начинаешь пристальнее устремлять на меня острие твоего взора. И под действием твоего взгляда во мне складывается убеждение, что этот образ твоего лица потому изображен здесь таким вот чувственным образом, что нельзя нарисовать лицо без красок, а красок нет без количественности; но не телесными глазами, глядящими на твою икону, а духовными и умными я вижу невидимую истину твоего лица, присутствующую здесь в ограниченном смутном знаке. Это твое истинное лицо свободно от любых ограничений, оно не такое-то по количеству и по качеству, оно вне времени и пространства: оно - абсолютная форма, лицо всех лиц. Но стоит мне задуматься о том, что твое лицо есть истина и точнейшая мера всех лиц, как изумление охватывает

==43

меня. В самом деле, твое лицо, в котором истина всех лиц, не количественно; значит, оно не больше и но меньше любого лица, но и не подобно никакому лицу, потому что не количественно, а абсолютно и всепревознесено! В нем истина, которая есть равенство, отрешенное от всякого количества. Так я начинаю понимать, что твой лик, господи, предшествует любому и каждому лицу как прообраз и истина всех лиц, и все лица - изображения твоего неопределимого и неприобщимого лица, так что всякое лицо, способное вглядеться в твое лицо, ничего не видит иного или отличного от себя, потому что видит свою истину; а истина прообраза не может быть другой или разной, ведь инаковость и различие привходят в изображение только потому, что оно не есть сам по себе прообраз. Когда я смотрю на нарисованный лик с востока, кажется, что и его взор обращен на восток; когда смотрю с запада - то же самое, и как я ни изменяю положение своего лица, он все равно обращен ко мне. Точно так же и твое лицо обращено ко всем глядящим на тебя лицам.

Взор твой есть твое лицо, господи, и кто глядит на тебя с любовью в лице, найдет, что и твое лицо неизменно обращено к нему с любовью. Чем любовное будет он стремиться глядеть на тебя, тем больше найдет любви в твоем лице. Кто смотрит на тебя гневно, найдет и твое лицо таким же. Кто смотрит на тебя с весельем, и твое лицо найдет таким же веселым, как лицо глядящего. Как наш телесный глаз, глядя на все через красное стекло, считает красным все, что видит, а если через зеленое, то зеленым, так всякое око ума, замутненное ограниченностью и страстью, судит о тебе сообразно свойствам своей ограниченности и страстной одержимости. Человек может судить только по-человечески. Когда человек приписывает тебе лицо, он поэтому не ищет его вне пределов человеческого вида, потому что его суждение ограничено рамками человеческой природы и не выходит за пределы его конкретного состояния. Так, если бы лев приписал тебе лицо, то считал бы его лицом льва, бык - лицом быка, орел - лицом орла. Как дивно твое лицо, господи! Юноша захочет его вообразить - представит юношеским, муж - мужским, старец - старческим. Кто в силах осмыслить единый истиннейший и точнейший

==44

прообраз всех лиц - так всех, что и каждого, и с таким совершенством каждого, что как бы уже и никакого другого? Придется вырваться за пределы всех мыслимых форм лица и всех образов, а как представить лицо, выйдя за пределы всех лиц, всех подобий любых лиц, всех образов и всех представлений, какие можно составить себе о лицах, за пределы всякого благолепия и всякой красоты каких угодно лиц? До тех пор пока желающий видеть твое лицо держится каких-то представлений о нем, он далек от твоего лица: любое представление о лице не достигает твоего лица, господи, и любая красота, какую только можно помыслить, меньше красоты твоего лица. Во всех лицах есть красота, но они не суть сама красота, твое же лицо, господи, прекрасно, и это свойство есть вместе и само его бытие: оно - сама абсолютная красота, форма, дающая бытие всякой прекрасной форме. О великолепное лицо, восхищаться которым не устанут все, кому дано его созерцать! Во всех лицах лицо лиц является прикровенно и загадочно, открыто же его не увидеть, пока мы не войдем, поднявшись выше всех лиц, в некое потаенное и заповедное молчание, где ничего не остается от знания и понятия лица. Этот мрак, это облако, этот сумрак, или это незнание, в которые вступает ищущий твое лицо, вырвавшись за пределы всякого знания и представления, есть предел, ниже которого твое лицо можно видеть лишь прикровенно. Сам же мрак открывает, что в нем твое лицо возвышается над всеми покровами.

Так, когда наш глаз ищет увидеть солнечный свет, это лицо солнца, он рассматривает его сперва как бы под покровами в планетах, в красках и во всем, что причастно его свету, но когда хочет видеть его без покровов, то старается выйти за пределы всякого видимого света, потому что всякий такой свет меньше того который он ищет. Он ищет увидеть свет, смотреть на который не в силах и поэтому знает, что, пока видит что-то, все это не то, что он ищет, и ему надо поэтому подняться над всяким видимым светом. Но если подняться над всяким светом, то придется войти в нечто такое, что лишено всякого видимого света и есть поэтому для глаза как бы мрак! И когда глаз - в этом ослепляющем мраке, он, зная, что он во мраке, знает, что подступил к лицу солнца, ведь этот мрак окуты-

==45

вает зрение из-за чрезмерности солнечного света, и зрению становится тем яснее, что во мраке сияет невидимый свет, чем больше этот мрак. Вижу, господи, что только так, а не иначе можно приступить к неприступному свету, красоте и блеску твоего лица, когда оно открывается мне.