2. Субъективная сторона половых преступлений

В отличие от многих преступлений против личности половые преступления совершаются только умышленно^ и этот_ признак, как вполне категорический, включается почти всеми авторами в определение этой группы деликтов. *

Обрисовывая умысел как одну из форм вины, закон указывает на три признака умышленного совёршения преступления: 1) сознание лицом общественно опасного характера своего действия или бездействия; 2) предвидение его общественно опасных последствий и 3) желание наступления этих последствий (прямой умысел) или сознательное их допущение (косвенный умысел).

Сознание лицом общественно опасного характера своего деяния образует интеллектуальный момент. Желание наступления общественно опасных последствий своего деяния или сознательное допущение наступления этих

последствий характеризует волю этого лица и является волевым моментом умысла.

<\^аким образом, отличие прямого умысла от косвенного заключается в различном отношении к общественно опасным последствиям содеянного.

Исходя из анализа действующего законодательства, можно твердо сказать, что сознание субъектом общественной опасности своего деяния — одно из важных элементов умышленной вины.

Для того чтобы лицо сознавало такой характер своего деяния, оно прежде всего должно сознавать фактическую сторону совершенного им действия или бездействия. Неосознание фактической стороны должно привести к неосознанию и общественной опасности деяния. Вопрос об отсутствии такого сознания может иметь место в весьма редких случаях, обусловленных каким-либо психическим заболеванием, не исключающим вменяемость, умственной отсталостью, крайне низкой степенью развития и т. п. Иеосознание общественно опасного характера совершенного деяния должно исключать ответственность за умышленное преступление. Сознание общественной опасности своего деяния в то же время не должно означать необходимости детального знания характера ответственности за учиненное действие. Вполне достаточно, чтобы лицо сознавало эту ответственность в общих чертах.

Правильное представление об общественной опасности или общественной полезности своих поступков у советского гражданина вырабатывается в результате воздействия на него семьи, школы, прессы, литературы, искусства, радио и телевидения, широкой правовой пропаганды, большого комплекса политико-массовых мероприятий, всем укладом нашей жизни.

Невключение законодателем в содержание умысла осознания противоправности совершенного деяния вовсе не означает, что этот элемент не должен быть в составе умысла.

Противоправность также является обязательным признаком преступления, что находит свое подтверждение непосредственно в уголовном законе (ст. ст. 1, 3 и 7 Основ уголовного законодательства СССР и союзных республик). Исключение института аналогии в советском уголовном праве еще более усилило требование установления противоправности деяния, которое по существу является воплощением общественной опасности в нормах уголовного законодательства. Мы полностью разделяем мнение проф. А. А. Пионтковского о том, что «общественная опасность и противоправность деяния связаны в уголовном праве как содержание и форма» (83, 355).

Сознание противоправности настолько переплетается с сознанием общественной опасности, что некоторые криминалисты даже допускают их смешение, хотя эти понятия не равнозначны (см. 68, 99). По общему правилу, если субъект сознает общественную опасность совердцае- м ого деяния Г то он должен сознавать и противоправность этого деяния.

Правильно В. Ф. Кириченко указывал, что у нас не существует разрыва между законом и правосознанием, благодаря чему между общественной опасностью деяния и противоправностью существует глубокая связь. Сознание общественной опасности охватывается не только понятием вины, но и противоправности (см. 53, 25).

По вопросу умышленной вины при совершении половых преступлений в юридической литературе существуют две точки зрения. Одни авторы считают возможным только прямой умысел, а другие допускают наличие и косвенного умысла при совершении некоторых преступлений этой категории.

Если в таких деяниях, как изнасилование, понуждение женщины ко вступлению в половую связь или к удовлетворению половой страсти в иной форме, а также при мужеложстве прямой умысел не вызывает сомнений, то о виде умыслр при совершении развратных действий и по-

ловом сношении с лицом, не достигшим половой зрелости или определенного возраста, нет единого мнения.

А. Н. Игнатов считает возможным совершение этих двух половых преступлений и при наличии косвенного умысла. Так, описывая субъективную сторону преступления, предусмотренного ст. 119 УК РСФСР, он пишет, что виновный «знает или сознательно допускает, что вступает в половую связь с лицом, не достигшим половой зрелости», а касаясь содержания вины при совершении развратных действий, констатирует: «виновный сознает, что развращает именно несовершеннолетнего» (104, 194— 195).

А. А. Пионтковский исключает возможность совершения преступления, предусмотренного ст. 119 УК РСФСР с косвенным умыслом, утверждая, что оно может быть совершено только с прямым умыслом, так как «умысел виновного включает в себя сознание, что совершается половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости, и желание его совершить». Что же касается развратных действий с несовершеннолетними, то «виновный должен сознавать, что развращает лицо, не достигшее половой зрелости, путем совершения в отношении него развратных действий, желает или сознательно допускает это» (80, 639, 641, 642; см. 81, 97—108), т. е. А. А. Пионтковский полагает возможным наличие и косвенного умысла.

М. Д. Шаргородский и Г. А. Мендельсон стоят на позициях признания прямого умысла при совершении любого полового преступления, но по-разному характеризуют субъективную сторону такого преступления, как половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости. М. Д. Шаргородский утверждает, что «виновный должен сознавать, что лицо, с которым он совершает половой акт, не достигло половой зрелости» (127, 95), тогда как Г. А. Мендельсон указывает, что «виновный сознает либо может и должен сознавать, что лицо, с которым он

совершает половой акт, не достигло половой зрелости. Если субъект этого не мог или не должен был знать, состав данного преступления отсутствует» (103, 167)³. Таким образом, при совершении этого преступления, по мнению Г. А.*Мендельсона, вина по отношению к действию будет заключаться ,в умысле, а по отношению к потерпевшему— в умысле или неосторожности в виде преступной небрежности.

Наконец, в юридической литературе отмечается еще одно воззрение по затронутому вопросу. Проф. Б. С. Никифоров считает, что при посягательствах на половое развитие несовершеннолетних вполне возможен и косвенный умысел «в случаях, когда обстоятельства, определяющие общественно опасный характер деяния, по сути или по обстоятельствам дела не нужны виновному» (76, 27).

Обращает на себя внимание, что дискуссионным является вопрос о форме умысла лишь в тех половых преступлениях, в которых в качестве потерпевших фигурируют несовершеннолетние. Тогда же, когда объект уголовно- правовой охраны не ограничен в законе достижением половой зрелости или определенного возраста, вопрос о наличии вины в виде прямого умысла при половом посягательстве не вызывает каких-либо сомнений.

Для правильного понимания и, следовательно, точного определения формы умысла необходимо всегда иметь в виду, что сознание виновного при умысле охватывает не только объективную сторону, но и характер объекта и иные элементы, в частности, осознание общественной опасности и противоправности деяния, о чем указывалось выше. В зависимости от того, какими качествами обладает лицо, на которого направлено посягательство, деяние может иметь различную окраску.

Осознание специфических качеств объекта преступле-

ни я (если только они имеются) обязательно должно охватываться умыслом виновного и в зависимости от его воленаправленности влиять на квалификацию общественно опасного деяния.

Следует полностью согласиться с мнением П. П. Осипова о том, что интеллектуальный момент умысла при совершении половых преступлений должен включать в себя не только сознание фактических признаков и социальных свойств совершаемых действий и объекта, на который они направлены, но и предвидение даже в некон- кретизированной форме общественно опасных последствий этих действий (см. 78, 8).

Вряд ли можно оспаривать наличие интеллектуального момента в «формальных преступлениях», которыми являются половые деликты. Если даже субъект не всегда мог предвидеть последствия в конкретной форме, то это вовсе не исключает возможности предвидения им причинения вредных последствий в общей форме (см. 121, 238). Лицо, удовлетворяющее свои извращенные наклонности, может ясно и не представлять себе того урона, который он наносит потерпевшему лицу, но то, что это связано с моральными переживаниями жертвы, им безусловно осознается. Допустивший развратные действия в отношении несовершеннолетнего не всегда отдает себе полный отчет в том вреде, который он наносит половому развитию потерпевшего лица, однако ущербность своих действий в целом он, конечно, понимает.

Волевой момент, дающий основание для разграничения прямого и косвенного умысла, в половых преступлениях будет заключаться в том, что субъект желает наступления определенных последствий или сознательно их допускает. Нельзя согласиться с мнением П. П. Осипова о том, что волевое отношение к фактическим или социальным свойствам объекта уголовноправового значения не имеет, так как наличие или отсутствие этих свойств не зависит от действий виновного (см. 78, 8). Мы склоняем-

ся к выводу о более правильном по этому вопросу мнении проф. Б. С. Никифорова, указанном выше. Психическое отношение к факту несовершеннолетия потерпевшего лица имеет важное значение при юридической оценке совершенного полового преступления&Если виновный хотел вступить в насильственный половой акт именно с несовершеннолетней и реализовал это намерение, речь будет идти о совершении изнасилования с прямым умыслом. Если же ему было безразлично, является ли жертва его похоти совершеннолетним лицом или оно не достигло этого возраста и виновному только было необходимо удовлетворить свою половую потребность вообще, то обоснованно ставить вопрос о совершении изнасилования несовершеннолетней с косвенным умыслом.

Для иллюстрации сказанного обратимся к судебной практике. С., ранее неоднократно судимый, изнасиловал, а затем убил семилетнюю девочку. На вопрос о причине совершения столь тяжкого преступления С. цинично заявил: «Все женщины морально грязны, а чистыми являются только дети».

По другому делу был осужден наркоман Б., который обвинялся в нескольких изнасилованиях. На суде он пояснил, что в состоянии гашишного опьянения у него резко поднимается половая возбудимость и появляется неудержимая тяга к женщинам, которых он отыскивает в ближайших местах и, независимо от возрастных и других особенностей, насилует (77, 15).

Совершенно очевидно, что в первом случае С. действовал с прямым умыслом в отношении «свойств объекта», ибо желал вступить в половую связь именно с несовершеннолетней, а во втором случае у Б. не было такого прямо выраженного намерения, и, пользуясь словами Б. С. Никифорова, ему не была нужна малолетняя потерпевшая, ибо он хотел «женщину вообще».

Как известно, возрастные особенности (иногда достижение половой зрелости), непосредственно влияющие на

юридическую квалификацию деяний, неодинаково учитываются в смысле конструкции некоторых составов половых преступлений в уголовных кодексах союзных республик. В отличие от остальных уголовные кодексы Грузинской ССР (ст. 119) и Эстонской ССР (ст. 116) в диспозиции статей об уголовной ответственности за половое сношение с малолетними содержат утверждение об умышленном характере вины, так как виновный заведомо знает, что потерпевшей нет 16 лет.

Отсутствие указания о «заведомости» в диспозициях этого состава преступления в действующих УК других союзных республик, как и в деликте, предусматривающем ответственность за изнасилование несовершеннолетней (в редакции Указа Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1962 г. «Об усилении уголовной ответственности за изнасилование»), привело к необходимости специального разъяснения Пленума Верховного Суда СССР. 25 марта 1964 i\^ постановлении № 2 сказано, что, применяя закон об ответственности за изнасилование несовершеннолетних, «суды должны учитывать, что в силу ст. 3 Основ уголовного законодательства СССР и союзных республик уголовной ответственности подлежит лицо, которое знало или допускало, что совершает насильственный половой акт с несовершеннолетней, либо могло и должно это предвидеть>^^8, 20).

Аналогичное мнение Пленум Верховного Суда СССР высказал в июле 1962 г. по конкретному делу. Приводя краткое содержание постановления, проф. В. И. Кудрявцев еще в 1963 г. писал: «...поскольку ст. 117 УК РСФСР не содержит обязательного требования об осведомленности виновного относительно возраста потерпевшей, то по этому вопросу надлежит руководствоваться положениями Общей части УК- Согласно ст. ст. 8 и 9 УК РСФСР преступление может быть совершено как умышленно, так и по неосторожности. Следовательно, по ч. 3 ст. 117 УК РСФСР подлежат квалификации действия лица, Ко-

S. Учебное пособие

торое сознавало или по крайней мере могло и должно было по всем обстоятельствам дела сознавать, что посягает на несовершеннолетнюю» (62, 194—195). Эта точка зрения была воспринята, как указывалось выше, Пленумом Верховного Суда СССР в 1964 г., который, однако, в целях ^йедотвращения случаев объективного вменения указалЛчтри наличии доказательств, подтверждающих, что виновный добросовестно заблуждался относительно фактического возраста потерпевшей, несовершеннолетие потерпевшей не может служить основанием' для квалификации его действий по ч. 3 ст. 117 УК РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик».

Указание о возможности неосторожной вины по отношению к совершеннолетию потерпевшей приводит к тому,, что суды зачастую ограничиваются лишь констатацией события преступления и квалифицируют содеянное по ч. 3 ст. 117 УК РСФСР. Это особенно наглядно можно усмотреть из дела по обвинению К-, краткое описание которого приведено не только в Бюллетене Верховного Суда. РСФСР, но и в специальном сборнике Верховного Суда РСФСР (см. 20, 6; 95, 260).

К., не отрицая факта изнасилования В., просил о переквалификации его действий с ч. 3 на ч. 1 ст. 117 УК, мотивируя незнанием того, что потерпевшая была несовершеннолетней (ее возраст при описании дела почему- то не указан). Рассматривая дело в кассационном порядке, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР отказалась удовлетворить просьбу, так как незнание им того, что потерпевшая являлась несовершеннолетней,¹ не освобождает его от повышенной уголовной ответственности, причем в заголовке к этому определению добавлено: «как общее правило». Вряд ли: такое добавление может внести что-либо существенное,, тем более что вопрос о субъективном отношении К. к вопросу о возрасте В. не нашел своего полного освещения при описании дела.

Надо признать вполне обоснованным определение Военной коллегии Верховного Суда СССР по делу Б., который вместе с другим осужденным пытался совершить насильственный половой акт с 17-летней Д., однако довести свое преступное намерение до конца: не смог. Военным трибуналом округа Б. был осужден за покушение на изнасилование несовершеннолетней. Военная коллегия, рассматривая дело в кассационном порядке, согласилась с доводами адвоката осужденного о том, что Б. не знал действительного возраста потерпевшей. Как указано в определении, из заключения судебномедицинского эксперта видно, что Д. внешне выглядит значительно старше своего возраста, она достигла половой зрелости, а потому Военная коллегия пришла к выводу, что осужденный, не зная возраста потерпевшей, добросовестно заблуждался в оценке возраста и, следовательно, не может нести ответственности за преступление против несовершеннолетней. Из приговора было исключено обвинение в покушении на изнасилование именно несовершеннолетней (см. 25, 35—36).

Ряд криминалистов, не соглашаясь с возможностью неосторожной вины по отношению к несовершеннолетию потерпевшей, полагает нужным этот признак, как отягчающий изнасилование, инкриминировать насильнику лишь при наличии умышленной вины. Соглашаясь с этим, мы считаем, что есл'и субъект, безразлично отнесясь к возрасту потерпевшей, вступая в насильственный половой акт, сознательно допускал, что она может оказаться несовершеннолетней, учиненное им деяние надо считать совершенным с косвенным умыслом. Аналогично должен быть решен вопрос о форме вины и при других половых преступлениях в отношении не достигших определенного возраста. ,

При совершении развратных действии с несовершеннолетними, как правило, субъект преследует цель удовлетворения своей половой потребности, сознавая в то же

3* 67

время, что этими действиями он развращает несовершеннолетнее лицо. Иногда учинение этого деяния допускается виновным только в целях развращения потерпевшего. Наконец, не исключается возможность и того, что виновный, учиняя^чв присутствии несовершеннолетнего какие- либо действия в отношении третьих лиц, эвентуально развращает несовершеннолетнего очевидца. По этому вопросу характерным, с нашей точки зрения, является уголовное дело, рассмотренное несколько лет тому назад народным судом района им. 26 бакинских комиссаров г. Баку. В. .совершил мужеложство с несовершеннолетним в присутствии его 10-летнего брата. Виновный в данном случае безразлично относился к факту развращения второго несовершеннолетнего, сознательно допуская при нем учинение другого полового преступления.

Иногда при характеристике половых преступлений указывают, что им присуща общность мотива и цели — удовлетворение половой страсти. Такое представление о мотиве и цели анализируемой категории преступных деяний является лишь кажущимся. Для правильного решения этого вопроса надо учитывать значение мотива и цели в общественно опасном, противоправном деянии.

Сознательное поведение человека определяется его желаниями, стремлениями и потребностями, которые побуждают совершить тот или иной поступок, те или иные действия. Эти побуждения и называются мотивами. Перед совершением какого-либо действия в сознании человека, как учит психология, происходит своеобразная «борьба мотивов», т. е. до принятия решения в человеческой психике борются несколько мотивов, и наиболее оптимальный из них оказывается главенствующим и, следовательно, определяющим направленность воли, которая, как известно, является одним из элементов, обусловливающих поведение человека.

В. И. Ленин писал: «Идея детерминизма, устанавливая необходимость человеческих поступков, отвергая

вздорную побасенку о свободе воли, нимало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий. Совсем напротив, только при детерминистическом взгляде и возможна строгая и правильная оценка, а не сваливание чего угодно на свободную волю» (2, т. 1,159).

Оценка человеческих действий должна даваться с учетом мотивов его совершения, ибо нет и не может быть безмотивных поступков у психически полноценного лица. Надо согласиться с высказыванием Б. А. Викторова о том, что мотив можно даже определить «как ответ на вопрос: почему человек в данной обстановке действует так или иначе, почему при достижении тех или иных целей он избирает те или иные средства или пути?» (27, 15).

Велико значение мотива в уголовном праве. С одной стороны, он может иметь значение для юридической квалификации деяния и характеристики степени общественной опасности, а с другой — для установления причины совершения преступления (см. 17, 25).

По одним и тем же мотивам (например, корыстным) могут совершаться различные преступления: фальшивомонетничество, умышленные убийства, спекуляция, взяточничество и другие. Следовательно, мотив не всегда может отделять одно преступление от другого, однако это ни в коей мере не должно влиять на необходимость обязательного установления мотива в каждом преступлении⁴, вне зависимости от того, упоминается ли мотив в диспозиции соответствующей статьи уголовного закона или такое указание отсутствует.

Мотив является необходимым признаком любого преступления и входит в его субъективную сторону. Некоторые ученые, с нашей точки зрения, необоснованно сужи-

вают роль мотива, рассматривая его как элемент умысла, т. е. исключают возможность мотива в неосторожных преступлениях, тем самым становясь на путь признания немотивированных поступков. В умышленных преступлениях, как правило, мотив выделяется более рельефно, более выпукло, но это вовсе не означает, что, например, хвастовство не может явиться побудительным моментом при преступной самонадеянности.

В связи с тем, что в обычном словоупотреблении иногда понятие «мотив» отождествляют с понятием «цель» (например, выражение «с корыстными мотивами» равнозначно «с корыстными целями»), не всегда происходит дифференциация этих понятий. Между тем цель—это то, чего хочет достигнуть лицо, к чему оно стремится, совершая преступление. Иногда происходит совпадение мотива и цели преступления.

Такое совпадение, в частности, имеет место в некоторых (но не во всех!) половых преступлениях, когда сексуальные мотивы по существу означают и сексуальную цель — удовлетворение половой потребности. Но являются ли сексуальный мотив и сексуальная цель характерными для всех половых преступлений? На этот вопрос надо дать отрицательный ответ.

По сексуальным побуждениям учиняются преступления, которые никак не относятся к категории половых деликтов. Так, на сексуальной почве могут совершаться убийства (для некрофиличе.ских целей), кражи (из фетишистских побуждений), хулиганство (учинение эксгибиционизма) ит. п. С другой стороны, развратные действия иногда совершаются из хулиганских побуждений, из мести и т. п. Как известно, понуждение зависимой женщины к вступлению в половую связь или к удовлетворению половой страсти в извращенных формах может иметь место и в случаях, когда потерпевшую заставляют совершить такие действия с третьими лицами. В подобной ситуации субъект преступления действует отнюдь не из

сексуальных мотивов, а из других поползновений (карьеристские, корыстные или иные личные соображения).

В то же время нужно всегда принимать во внимание то обстоятельство, что любой мотив при совершении полового преступления, как правильно писала Л. А. Андреева, «несомненно будет окрашен половым чувством, без наличия которого невозможно совершение такого рода преступления».

Исходя из этого, давая определение половому преступлению, мы и сочли необходимым внести в него указание о том, что эти деяния всегда носят сексуальный ха- рактер.