25.Модификация классических республиканских форм правления.

В конце 1960-х годов американскую историографию потрясла "республиканская революция" – имевшая большой резонанс попытка опровергнуть тезис одного из ведущих историков "школы консенсуса" Л. Харца о безраздельном господстве либеральной идеологии на всем протяжении истории США. Атака на постулаты Харца началась с монографии Б. Бейлина "Идеологические корни Американской революции"2, автор которой доказывал, что в революционной Америке существовал особый идейный универсум, основанный на ценностях, отличных от ценностей либерализма. Основным идейным источником революции Бейлин.в отличие от Харца, считал не основателя английской либеральной философии Дж. Локка, создавшего наряду с Ш.Л. Монтескье теорию разделения властей, а английских оппозиционных памфлетистов XVIII в. (как тори, так и вигов), от Г. Болингброка до Т. Гордона и Дж. Тренчарда. Так в контекст американской истории была введена парадигма классического республиканизма, которую выработали применительно к Англии З. Финк и К. Роббинс3.

Бейлина поддержали Г. Вуд, Дж.Г.А. Покок, Л. Бэннинг. Истоки классической республиканской традиции в США Вуд возводил к английской идеологии "кантри", у истоков которой стояли Э. Шефтсбери, Г. Болингброк, Гордон и Тренчард. Покок считал, что проникновение классического республиканизма в США связано с влиянием флорентийских политических теоретиков эпохи Возрождения, и прежде всего работы Н. Макиавелли "Размышления о первой декаде Тита Ливия"4. Предпринимались, разумеется, и попытки оспорить новую интерпретацию, однако их авторы, как правило, уже не подвергали сомнению сам факт существования классического республиканизма в революционной Америке и оспаривали только степень его влияния5. С течением времени дебаты были распространены и на другие периоды, на другие страны. Обсуждается, например, возможность вычленения классической республиканской идеологии в ренессансной Флоренции6. Впрочем, за пределы англоязычной историографии эта концепция фактически так и не вышла.

Идеология классического республиканизма обычно считается полярной либерализму. Американский историк Д.Ф. Эриксон описывает ее примерно так. Классический республиканизм считает целью общества достижение всеобщего блага. Ради этой цели считается допустимым и даже справедливым пожертвовать интересами и правами отдельной личности. Необходимой основой республики теоретики классического республиканизма считают гражданскую добродетель, выражающуюся в активной гражданской позиции, готовности к жертвам во имя республики и умеренности в потребностях. Равнодушие, эгоизм и роскошь губительны для республик. Идеальная республика теоретиков классического республиканизма отличается целым рядом специфических черт, каждая из которых считается абсолютно необходимой для ее нормального существования. Так, ее размеры должны быть ограничены; крупная республика неминуемо выродится в монархию. Ее строй должен быть статичен; идеалом признается поведение легендарного спартанского законодателя Ликурга, стремившегося обеспечить вечную неизменность своих законов. Классический республиканизм отдает предпочтение аграрной автаркичной экономике, близкой к натуральному хозяйству7. Коммерцию и промышленность он отвергает, т.к. они порождают расслоение общества, страсть к роскоши и нестабильность. Политическим идеалом классических республиканцев является "смешанное правление", сочетающее в себе элементы трех "чистых" форм: монархии, аристократии и демократии. Еще одну важнейшую черту республики составляет отсутствие любых форм антагонизма, политического или социального. Отсюда и характерный для классических республиканцев страх перед многопартийностью, и стремление к сглаживанию или даже полному уничтожению имущественного неравенства8.

Кстати говоря, великолепное определение самой основы классического республиканизма (не употребляя этого термина) дал российскийантиковед Г.С. Кнабе. Он понимал под "классическим" "строй жизни и тип творчества, при котором общественные противоречия и, в частности, противоречие личности и гражданского целого остаются в состоянии противоречивого единства обоих образующих его полюсов"9. Именно эта фундаментальная особенность мировосприятия объединяет классических республиканцев разных веков, живших на разных берегах Атлантики.

Характеристика Эриксона выглядит довольно четкой и полной. Однако Г.У. Шелдон в своей монографии, посвященной политической философии Т. Джефферсона. не случайно жаловался на то, что исследователи зачастую нечетко представляют себе классический республиканизм и его отличия от либерализма, а в результате классическая республиканская парадигма размывается10. Прежде всего, встает вопрос об архетипах каждой из двух идеологий. Нечеткость в их выделении порождает немалую полю путаницы в американской историографии классического республиканизма.

Для классической республиканской традиции очевидным, признаваемым самими ее носителями образцом были античные полисы и политическая философия античности. Если исходить из этой посылки, то описание Эриксона можно признать справедливым. Оно если и не отражает реального многообразия античной политической философии, то довольно хорошо описывает то представление о ментальности и идеологии античных полисов, которое составилось еще в эпоху Возрождения и было в XVIII в. общепринятым. Именно такие характерные признаки социальной и политической структуры, именно такую систему ценностей в той или иной мере пытались воссоздать республиканцы в Америке и во Франции.

Это и естественно. Античность неизменно присутствовала в сознании людей XVIII в. Широкое распространение классического образования превращало античную историю в неиссякаемый и почти общедоступный источник иллюстраций, аргументов, моделей11. Она была также наиболее доступным источником опыта функционирования республиканского правительства. В XVIII в. республик было немного, и они отличались специфическими чертами. Их история была известна американцам и французам гораздо меньше, чем история Афин или Рима. При этом в силу ряда причин матрицей образа античности для людей эпохи Просвещения была скорее римская, чем греческая традиция. В наибольшей мере это касалось понятия добродетели. Используемая в XVIII в. концепция имеет своим основным источником сочинение Цицерона "Об обязанностях" и "римский миф". Греческое понимание добродетели не акцентировало так сильно высшую ценность долга перед государством12.

И в Америке, и во Франции "классическое республиканское" мировосприятие опиралось на коммунитарную ментальность традиционного общества, еще не вытесненную до конца модернизацией: ментальность.в рамках которой индивид имел неизмеримо меньшее значение, чем общество в целом. В Америке она мало изучена, однако все же существовала13. Что касается Франции, то здесь наличие коммунитарного сознания совершенно очевидно. В конце XVIII в. в сельской местности еще сохранялся общинный уклад. В городах важнейшей единицей коллективного бытия был квартал. В период революции проявлением традиционной солидарности жителей одного квартала стали, в частности, "братские трапезы", во время которых они собирались за одним столом14.

Каждая республика XVIII в. была в какой-то мере актуализацией архетипа полиса. И в США.и во Франции использовалась символика, заимствованная в античных республиках (напр., фригийские колпаки, фасции, изображение Геркулеса, душащего змей, и т.п.)15. Американские политические памфлеты подписывались именами Брута. КатонаУтического, Сцеволы и других римских героев. По другую сторону Атлантики французский революционер-утопист Бабёф менял свое прозаическое имя "Франсуа-Ноэль на звучное "Гракх", а соратник Робеспьера Жорж Кутон "охотно отказался от своего Св. Георгия рад имени Аристида16. Увлечению античными образами и именами, символически отождествлявшими их носителей с героями Плутарха, вполне соответствовали политические, экономические и этические идеи классического республиканизма, уподоблявшие Виргинию, Пенсильванию или Францию Риму, Афинам или Спарте.

При решении вопроса о том.является ли данная конкретная идеологема классической республиканской, представляется наиболее разумным обращаться именно к опыту полисов, учитывая при этом особенности преломления их опыта в восприятии людей эпохи Просвещения. Более поздние теоретизирования, в том числе Макиавелли которого взял за образецДж.Г.А. Покок, могут быть неадекватны. Ренессансная Флоренция, как убедительно доказывает М. Юрджевич, полисом отнюдь не была и знала не только классическую республиканскую идеологию17.

Что касается либерализма, то еще Л. Харц выдвинул на роль либерального теоретика par excellence18 Дж. Локка. Эта традиция закрепилась в американской историографии. Однако этот выбор представляется не вполне удачным. Либерализм вообще является идеологией модернизации. Между тем, мировоззрение Локка сформировалось в Англии конца XVII в. – в обществе, где процесс модернизации еще находился в начальной стадии. Поэтому его либерализм еще недостаточно развит, чтобы служить образцом этой идеологии. Еще более сомнительно распространенное в современной западной историографии принятие в качестве "прототипа всех либеральных философов" Т. Гоббса, чье произведение "Левиафан" описывает в качестве идеала абсолютную монархию19. Гораздо более обоснованным представляется использовать в качестве антитезы классическому республиканизму вполне сформировавшуюся либеральную идеологию XIX в. Взгляды мыслителей XVIII столетия приближаются к либерализму в той мере, в какой они совпадают с этим образцом. Особую ценность в этом плане имеет теоретическое наследие французского классика либеральной мысли Б. Констана, т.к., создавая свою концепцию, он во многом сознательно строил антипод классического республиканизма20. Поэтому он прекрасно демонстрирует, какие именно идеи ни в коем случае нельзя счесть классическими республиканскими.

Не случайно один из биографов считал самой яркой чертой Констана его "современность" (modernity)21. Констан призывал полностью отказаться от подражания античности. Прежде всего он противопоставлял основные характеристики свободы в понимании классических республиканцев и либералов. Первые придавали значение прежде всего политической свободе, принадлежавшей скорее всей гражданской общине, чем индивиду. Для вторых принцип народного суверенитета отходит на второй план; их свобода – это прежде всего свобода индивида от угнетения со стороны государства. Констан писал: "Целью древних было распределение общественной власти между всеми гражданами одного государства. Именно это они называли свободой. Цель современных людей – безопасность их частных занятий: и они называют свободой гарантии, которые общественные установления создают для этих занятий"22. Свобода древних могла сочетаться с тотальным контролем государства за частной жизнью граждан. Современное (т.е. либеральное) понимание свободы этого не допускает. Права индивида в последнем случае, в отличие от классического республиканского понимания, являются неотчуждаемыми. Соответственно и целью государства для Констана является не общее благо, а свобода личности. Поэтому патерналистской концепции государства он противопоставляет "минимальное правительство"23. Малым аграрным республикам античности он противопоставляет огромные в сравнении с ними европейские страны и подчеркивает, что индустрия и коммерция идут рядом с распространением политической свободы24.

Обращение к работам Констана позволяет разрешить одно из противоречий, появляющихся в американской историографии классического республиканизма. Так, Эриксон считает "минимальное правительство" классической республиканской идеей25. Шелдон оценивает ту же идею как либеральную26. Представляется, что прав именно последний. Античность не искала гарантий индивидуальной свободы. Констан определенно указывает, что тема ограничения власти правительства, центральная для него самого, не была известна древним27. Следовательно, она является либеральной. Ниже мы увидим, что антиэтатизм классических республиканцев XVIII в. никогда не был последователен: страх перед одним из видов политической власти мог у них сочетаться с абсолютным доверием к другим ее разновидностям.

Противоречивость, или.скорее, двойственность классического республиканизма проявляется также по отношению к идее равенства. Одни историки считают требование гомогенности общества базовым элементом этой идеологии"28. Другие считают столь же важной его основой требование "смешанного правления"29. Но если первое из них предполагает эгалитаристскую идеологию, направленную на создание общества свободных и равных мелких собственников, где нет ни нищеты, ни роскоши, то второе ему противоречит. "Смешанное правление" институционализирует существование конфликтующих социальных групп и требует лишь уравновешивания их влияния за счет создания отдельного представительного органа для каждой. Большинство историков, писавших о классическом республиканизме, обходит это фундаментальное противоречие молчанием, однако оно требует осмысления.

Иногда иерархичность и эгалитаризм образовывали в работах теоретиков классического республиканизма весьма причудливое сочетание, как.например, в описании демократической республики у французского просветителя Монтескье, где уравнительный раздел земельной собственности и отмена денег могли сочетаться с делением граждан на имущественные разряды30. Чаще, однако, классические республиканцы отдавали предпочтение одному из этих элементов. В результате формируются различные модификации этой идеологии, существовавшие в XVIII в.

B истории Американской революции с классическим республиканизмом ассоциируют обычно такие группировки и партии, как виги 1763-1775 гг. антифедералисты во время дебатов вокруг ратификации конституции 1787 г., джефферсоновские республиканцы 1790-х годов. Федералисты, напротив, считаются носителями либеральной идеологии31. Но хотя федералистская программа действительно была программой модернизации США, связывать ее с либерализмом не вполне корректно. В основе экономических проектов федералистов лежит не либеральный принцип laissez-faire32, а, напротив концепция активной роли государства в экономике. Их политическая программа в еще большей мере отличается от либеральных стандартов. Это касается прежде всего их очевидной враждебности к концепции "минимального правительства" Вопрос о правах индивида, столь важный для Констана, имел для них второстепенное значение по сравнению с проблемой обеспечения интересов государства33.

Отношение федералистов к классическим республиканским идеям обычно оценивается как враждебное. Действительно, многие постулаты классического республиканизма были для федералистов главным препятствием на пути к укреплению центральной власти в США, к обеспечению национальных интересов их страны, да и просто к проведению реалистической политики. Это касается, в частности, требования классических республиканцев считаться при определении политического курса с принципами гражданской добродетели, а не с реальными интересами государства. Немалые трудности для укрепления обороноспособности США создавала убежденность классических республиканцев в опасности постоянной армии для свободы34. Именно поэтому такой крупный идеолог этой партии, как А. Гамильтон, высмеивал всякие ссылки на опыт полисов: "Искать образцы в простодушной эпохе Греции и Рима так же смешно, как отправиться на поиски их к готтентотам и лапландцам"35.

Однако это не означает, что классический республиканизм был совершенно чужд федералистам. С куда большим основанием можно утверждать, что в рассматриваемый период в США не было носителей "чистого" либерализма. В разной мере представители всех партий и группировок выражали классические республиканские ценности. Мы попытаемся показать, что жесткое разграничение здесь неоправданно и федералисты создавали собственную модификацию классического республиканизма. В наиболее чистом виде среди лидеров этой партии идеи классического республиканизма выразил Дж. Адаме, президент США в 1797-1801 гг. Прежде всего бросается в глаза его повышенное, в резком контрасте с Гамильтоном, внимание к нравственной основе республики. Здесь он ни в чем не расходится с антифедералистами. Как и они. Адаме считал, что для стабильности республики "должна существовать положительная страсть к общественному благу, к общественным интересам, чести.власти и славе, укоренившаяся в умах людей, или никакое республиканское правление, никакая свобода не будут возможны. И эта общественная страсть должна быть выше всех частных страстей. Люди должны быть готовы с гордостью и радостью пожертвовать своими частными удовольствиями, страстями и интересами, более того, своими дружескими связями и самыми дорогими привязанностями, если они противоречат правам общества36. Как и антифедералисты, он осуждает роскошь и мечтает навсегда изгнать ее из США. Он восклицал: "Мои соотечественники! Как мне убедить вас избегать европейской заразы? Роскошь имеет так много восхитительных чар... Роскошь, где бы она ни появилась, уничтожает в человеческой природе образ Божества. Если бы у меня была возможность, я навеки изгнал бы из Америки все золото, серебро, драгоценные камни, алебастр, мрамор, шелк, бархат и кружева"37.

Как справедливо отмечает Б. Майроф, Дж. Адаме разделял также классическое республиканское представление о гражданской общине как о высшей инстанции, оценивающей и вознаграждающей заслуги отдельных граждан38.

В то же время его социально-политический идеал, хотя и основанный на классических республиканских принципах, резко отличался от идеала антифедералистов и тем более якобинцев. Адамсовскую (и шире – федералистскую) модификацию классического республиканизма можно было бы назвать элитистской.

Ключевой идеей здесь является "смешанное правление".

Давно замечено, что античные полисы, где существовала прямая демократия, не знали подлинного равенства. Привычной для современного человека связи между понятиями "демократия" и "равенство" для них не существовало. Граждане полиса не только не были равны фактически, но и не считали такое равенство справедливым. По удачному выражению С.Л. Утченко, в этом заключался "парадокс полиса"39.

Идеальной формой правления античные философы считали вовсе не демократию, а "смешанное правление". Эта теория восходила к Платону: он считал, что "чистые" государственные формы склонны к перерождению: монархия становится тиранией, аристократия клонится к олигархии, демократия превращается в охлократию – правление толпы. Чтобы получить стабильное правление, нужно смешать элементы всех чистых форм. Цицерон, а до него греческий историк Полибий применили эту теорию к условиям Рима. Полибий считал, что монархия в Риме выражена в полномочиях консулов, аристократическая и демократическая власть – соответственно в полномочиях Сената и народного собрания (комиций)40.

Рассуждения Дж. Адамса об этой проблеме базировались на признании естественности неравенства в человеческом обществе. Он писал: "Была ли когда-нибудь нация, отдельные члены которой были бы равны по добродетелям, талантам, природным или благоприобретенным качествам? Весь род человеческий ответит: нет". Уничтожить неравенство, по его мнению, не может ни один законодатель41.

Исходя из этой посылки. Адамс делает вывод о том, что в любом государстве, независимо от формы правления, возникает аристократия. Основанием для ее выделения служат как личные заслуги, так и богатство, и происхождение от знаменитых предков. Таким образом наследственная элита может существовать и в республике. Более того, Адамс полагает, что именно в республиках наследственная элита пользуется наибольшим влиянием: "В свободных республиках это преимущество (благородство происхождении – М.Ф.) всегда давало его обладателям больше влияния, чем в деспотических государствах, и даже больше, чем оно давало бы в монархиях, если бы там не потрудились из века в век гарантировать суровыми законами наследственные права знати"42. Такое положение кажется Адамсу даже желательным. Он рассуждал: "Именно на различии рангов... держатся государства, даже самые демократические"43.

Естественным путем, по Адамсу, возникает и монархический элемент "смешанного правления", под которым он, как и другие теоретики эпохи Просвещения, понимает не столько монархию в точном смысле слова, сколько власть, сосредоточенную в руках одного человека. При самом создании общества, как он пишет, "всегда случается так, что среди прочих есть кто-либо, одаренный выдающимся талантом. Проявив свою доблесть при защите своей страны или выделившись в занятиях искусством, он приобретает большое влияние. Он становится вождем в военных экспедициях или председательствует в собраниях"44.

Таким образом, Адаме считает формирование иерархии в обществе естественным и неизбежным процессом. Примерно так рассуждали и прочие федералисты. Правда, они не настаивали на естественности монархического элемента, а двум остальным давали нейтральные названия "большинства" и "меньшинства"45. Однако отчетливо выраженный элитистский оттенок у них сохранялся. Под "меньшинством" имелась в виду адамсовская "аристократия" таланта, происхождения и богатства. При этом Дж. Мэдисон46 в 10-м номере "Федералиста" объявлял "первой заботой государства" защиту способностей и дарований граждан, имея в виду, в частности, неравные способности к приобретению собственности47.

Из неизбежности неравенства, по Адамсу, следует необходимость организации "смешанного правления", с характерными монархическим, аристократическим и демократическим элементами48. В условиях Америки им соответствуют президент. Сенат и Палата представителей. Основная функция Сената в политической теории Адамса – быть особым представительством элиты и уравновешивать своим влиянием влияние народа, представленного в нижней палате Конгресса49.

Обособление элиты в Сенате, по мысли Адамса, является также своеобразным способом нейтрализации ее амбиций, опасных для стабильности республики. Адаме писал: "Человек, который соединяет одновременно преимущества богатства, блестящего происхождения и великих талантов, приобретет в Палате представителей перевес над народом. Простая честность и обычный здравый смысл [депутатов] могут бороться против него лишь неравными силами. Самые выдающиеся из таких людей должны быть отделены от общей массы и помещены отдельно в Сенат. Это разновидность остракизма, почетной и полезной ссылки"50.

С этими суждениями безоговорочно согласились бы все теоретики федералистской партии. Попытку разработать конституционный проект, в полной мере реализующий принцип "смешанного правления", предпринял Гамильтон51. Он считал, что придать стабильность республике таких огромных, по тогдашним меркам, размеров, как Соединенные Штаты, возможно, если воссоздать в центральном правительстве три основных элемента "смешанного правления" настолько полно, насколько это вообще допустимо в рамках республиканского строя. Как подчеркивал он сам, "каждый принцип должен проявляться в полную силу, или он не будет соответствовать своей цели"52. Для этого он ввел в свой проект такие явно консервативные элементы, как пожизненный Сенат и пожизненный пост президента. Правда, и президент, и сенаторы могли быть отстранены от должности в порядке импичмента. В то же время Гамильтон подчеркивал необходимость максимальной демократизации нижней палаты как палаты "народной", которая отражает волю самых широких слоев населения и чьей основной функцией является охрана свободы народа53. Для этого он предполагал ввести прямые выборы этой палаты на основе всеобщего избирательного права для мужчин (включая свободных негров).

План Гамильтона не был принят Филадельфийским конвентом. Но и Дж. Мэдисон, чей проект лег в основу современной конституции США, строил общую схему организации исполнительной и законодательной власти с учетом теории "смешанного правления". Мэдисон видел в Сенате прежде всего представительство интересов землевладельцев, причем землевладельцев крупных, в то время как Палата представителей должна была отражать интересы разнообразных слоев общества, лишенных земли, включая купцов и мануфактуристов54. Явным наследием представлений о монархическом элементе стала организация исполнительной власти в конституции 1787 г.: она полностью сосредоточивалась в руках одного человека – президента55.

"Смешанное правление" и признание естественности иерархии составили основу федералистской версии классического республиканизма. В нее органично входило также свойственное всем классическим республиканцам неприятие многопартийности. От пагубного "партийного духа", как известно, предостерегал американцев Дж. Вашингтон в своем "Прощальном послании". Знаменитый 10-й номер "Федералиста", в котором Дж. Мэдисон доказывал необходимость множества фракций, противостоял общепринятой традиции56.

Другие партии, ассоциирующиеся в Америке с классическим республиканизмом (виги кануна революции, антифедералисты, джефферсоновские республиканцы), имеют между собой то общее, что их целью является прежде всего борьба с сильной центральной властью. Рассмотреть подробно каждую из них в рамках одной статьи невозможно. Поэтому здесь рассматривается только одна из них, а именно, антифедералисты и использование ими классического республиканизма в борьбе против конституции 1787 г.

Если классические республиканские элементы в идеологии федералистов сравнительно редко привлекают внимание историков, то с их оппонентами ситуация обратная. Классический республиканизм антифедералистов и джефферсоновских республиканцев воспринимается историками как едва ли не самое полное и чистое выражение этой идеологии. Действительно, он весьма ярок и выразителен. На сторонников новой конституции антифедералисты обрушивали всевозможные проклятия, обвиняя их в искажении природы республики. Федералисты, по мнению оппонентов, не просто создавали на месте конфедерации штатов единое централизованное государство. Они также подменяли мягкое правление республиканского типа – жестким, ассоциировавшимся с монархией и тиранией; мирную политику – потенциальной агрессивностью; гражданское ополчение – профессиональной армией; представительство, отражающее интересы среднего класса, – правлением олигархии; добродетель – коррупцией. Все это делало сохранение республиканского строя в США невозможным. Как правило, классический республиканизм антифедералистов ассоциируется также с демократией и защитой интересов фермеров57.

Действительно, и образ "добродетельного йомена", как антифедералисты высокопарно именовали фермеров, и требования защиты демократических принципов играют важную роль в антифедералистском дискурсе. Теоретики этой партии отвергали "смешанное правление" и считали идеальной формой правления "хорошо организованную демократию". Их настораживали "монархические" элементы в новой конституции; малочисленность Сената (26 чел.) и Палаты представителей (65 чел.), превращавшая их в "аристократические" органы. Автор одного из самых известных антифедералистских памфлетов, "Писем Катона", негодовал: "Не так давно каждый американский виг свидетельствовал свое страстное отрицание монархии, хотя бы даже ограниченной... А чем же этот президент со всеми своими прерогативами и полномочиями так уж существенно отличается от короля Великобритании?"58. В отношении представительных органов идеалом антифедералистов было так называемое "зеркальное представительство": состав законодательного органа должен был включать основные классы общества и тем самым быть зеркальным отражением его структуры. Правда, "зеркальность" представительства ограничивалась для них высшим и средним классом. Идеальным депутатом в их представлении был "зажиточный йомен, наделенный умом и проницательностью". Интересы таких "йоменов" в наибольшей мере совпадают с общим благом59.

Но не следует переоценивать демократизм антифедералистов. Еще С. Кеньон отмечала, что в ряде случаев демократические требования выдвигали именно федералисты. Антифедералисты, например, противились введению прямых выборов в федеральную Палату представителей, требуя, чтобы ее делегатов назначали легислатуры штатов60.

Их эгалитаризм также был весьма ограниченным. Даже наиболее демократически настроенные из антифедералистов, подобно уже упоминавшемуся автору "Писем Катона", требовали не уничтожения "аристократии богатства", а лишь предотвращения ее опасного влияния. "Катон" рассуждал: "В каждом цивилизованном обществе, даже в самом демократическом, существуют принципы, ведущие к аристократическому правлению. Таковы выдающиеся таланты, богатства и общественные должности. Но в свободном государстве влиянию двух первых противостоит равенство всех перед законом, а последнему – частые перевыборы и возможность для каждого участвовать в общественных делах"61. Дальше требования юридического равенства он не заходит. Большинство антифедералистов были в этом вопросе еще умереннее автора "Писем Катона". Так, виргинец Р.Г. Ли обрушивался на "уравнителей", "людей в долгах, которые не хотят никаких законов и добиваются доли имущества других"62.

В любом случае, наиболее важным в позиции антифедералистов была все же не риторика аграрной демократии. Ключевым в их варианте классического республиканизма был отвергнутый федералистами постулат о малых размерах республики. В связи с этим данную модификацию классического республиканизма можно определить как партикуляристскую или децентрализаторскую.

С точки зрения классической республиканской теории, создать республику на территории США было просто невозможно. Эта теория, как мы помним, ориентировалась на условия античных полисов, а они не могли быть велики. На большой территории невозможна прямая демократия, являвшаяся необходимым элементом их политического строя. Аристотель, например, заявлял, что территория полиса должна быть "легко обозрима"63. В XVIII в. с легкой руки Монтескье, это положение превратилось в аксиому. Монтескье писал: "В большой республике будут и большие богатства, а следовательно, и неумеренные желания. Круг общественных дел.поручаемых заботам гражданина, станет слишком обширным. Усилится борьба личных интересов. Сначала человек почувствует, что он может стать счастливым, великим и славным помимо своего отечества, а вскоре убедится, что он может достигнуть величия только один на развалинах отечества". По этой причине философ считал диктатуру Цезаря и установление императорской власти естественным следствием захватнических войн Древнего Рима64.

Антифедералисты выдвинули этот принцип как одно из главных возражений против усиления федеральной власти. "Катон" начинает свою атаку на конституцию 1787 г. именно с него. Поскольку США занимают огромную территорию, значит, центральное правительство в этой стране не может быть республиканским. Различия интересов и (выражаясь современным языком) мировоззрения жителей штатов слишком велики. Этим нарушается еще одно необходимое условие стабильности республики: гомогенность (однородность) и бесконфликтность общества. Единственный способ сохранить республиканский строй – это конфедерация, союз полунезависимых государств65. Дж. Мэйсон заявлял на виргинском ратификационном конвенте: "История подтверждает, что в обширной стране никогда не существовало правительства, которое не разрушило бы свободу народа. История также – и это подтверждено мнением лучших писателей – показывает нам, что монархия подходит для большой территории, а деспотическое правительство — для огромной страны, но народное правление может существовать лишь на малой территории. Есть ли на земле хотя бы один пример в пользу противоположного мнения?"66. Р.Г. Ли развивал ту же мысль: "Законы свободного правительства... не могут распространить свое влияние очень далеко. Если они исполняются в соответствии со свободными принципами в центре, где блага правления вдохновляют людей добровольно поддерживать их, они все же должны навязываться страхом и силой на окраинах. Так было со всеми обширными республиками, о которых мы имеем сколько-нибудь точные сведения"67. Массачусетский антифедералист Э. Джерри объявлял этот тезис "неопровержимым возражением против принятия новой системы"68.

Республикой с точки зрения антифедералистов, мог быть только штат. (Федералисты в ответ весьма резонно замечали, что многие штаты превосходят по размеру не только античные полисы, но и европейские монархические государства69.) Наиболее обычным в американской памфлетной литературе являлось сравнение США с греческими амфиктиониями – союзами полисов. Оно явным образом отражает существовавшую прочную ассоциацию между полисом и штатом70. К правительствам штатов применялись характеристики, отличающие обычный образ полиса: отсутствие антагонизма между правительством и личностью, малые размеры и даже прямая демократия. Нью-йоркский противник конституции Дж. Лэнсинг говорил: "Поскольку правительства штатов всегда будут лучше представлять чувства и интересы народа в целом, то очевидно, что... власть может быть гораздо более безопасно доверена правительствам штатов, а не центральному правительству"71. В рассуждениях антифедералистов о правительстве нередко совершенно стирается грань между прямой и представительной демократией. Штат, точно Афины времен Перикла, изображается республикой, где правит сам народ. Так, по мнению мэрилендцаДж.Ф. Мерсера, передача полномочий от штатов к федеральному правительству равнозначна отказу народа от самоуправления72.

Однако отношение к центральному правительству у них совсем иное, чем к правительствам штатов. Если последние воспринимаются на классический республиканский лад, без всякого антагонизма, то на первое антифедералисты смотрят с отчуждением и недоверием, подобно либералам. Они предполагали, что центральное правительство изначально стремится к аккумуляции властных полномочий. Поэтому его следует максимально ослабить. Это типично констановское положение еще раз показывает неправомерность однозначного отождествления антифедералистов с классическими республиканцами. В их идеологии присутствовали и элементы либерализма. К либерализму близка вся их аргументация, связанная с отсутствием в конституции Билля о правах. Античность и вслед за ней классический республиканизм, как уже говорилось, не проявляли особенной заботы о неотъемлемых правах личности73. Между тем, Дж.Ф. Мерсер, подобно Констану, противопоставлял "права сообщества" "правам индивида". Он заявлял: "Билль о правах – это перечисление тех условий, на которых жители какой-либо империи согласились одобрить общественный договор... Никакая власть... как бы она ни была организована, не должна отправляться таким образом, чтобы нарушить или умалить эти их естественные права – не принадлежащие .обществу, но сохраненные каждым его членом"74. Э. Джерри критиковал конституцию за то, что она не содержала соответствующих гарантий75. Дж. Мэйсон прямо связывал либеральное недоверие к федеральному правительству с его чрезмерными для республики размерами: "Правительству, которое по самой своей природе не может быть эффективным, не следует доверять никаких полномочий, кроме абсолютно необходимых"76.

Итак, классический республиканизм в сочетании с либерализмом? Возможность такого сочетания демонстрирует интерпретация Г. Шелдона, который разграничивает федеральный уровень и уровень штата в политической теории Т. Джефферсона. К первому Джефферсон применял либеральные принципы, ко второму – принципы классического республиканизма77. Как мы видим, такое же сочетание отличает теоретические построения антифедералистов.

В целом классический республиканизм антифедералистов – явление довольно противоречивое. Из классических республиканских посылок здесь делаются либеральные выводы, а демократизм требований зачастую является чем-то внешним по отношению к собственно антиэтатистскому смыслу. Оценить партикуляристскую модификацию классического республиканизма в терминах правой или левой ориентации, элитизма или эгалитаризма довольно сложно. Она отражает не столько позицию той или иной социальной группы, сколько устремления правительств штатов, не желавших умаления своей власти.

В общем, тот же смысл имеет джефферсоновская критика федералистов в 1790-х годов, хотя в ней делается более сильный акцент на демократические принципы, а аграрианизм порой доходит до полного отрицания промышленного развития. Как уже говорилось, концепция федерального правительства у Джефферсона является либеральной и описывается известной формулой: "Лучшее правительство то, которое правит меньше"78. Здесь он лишь повторяет Дж. Мэйсона и других антифедералистов. Но Джефферсон пошел гораздо дальше их в своих мечтах превратить Америку в подобие греческих амфиктионий. Если антифедералисты (без особенных на то оснований) заявляли, что в штатах существует прямая демократия античных полисов, то Джефферсон разработал проект действительного воплощения этого идеала. Он предполагал разделить виргинские графства на административные округа площадью в 5-6 кв. миль и населением около 100 граждан. Это и были бы своего рода американские полисы. Джефферсон писал: "Таким образом, каждый район представлял бы собой небольшую республику, и каждый человек в штате стал бы активным членом народного правительства, осуществляя лично большую часть прав и выполняя большую часть обязанностей... находящихся вполне в его компетенции"79.

Классический республиканизм в экономической программе Джефферсона наиболее ярко проявляется в 1790-е годы, когда он противопоставляет "гамильтоновской системе", направленной на создание в США национальной промышленности и банковской системы, идеал республики свободных мелких фермеров. Этим Джефферсон резко отличается от большинства антифедералистских лидеров и примыкает к эгалитаристскому варианту классического республиканизма80. Впрочем, позднее, уже будучи президентом, Джефферсон смягчил категоричность своих требований и принял многие элементы федералистской программы модернизации81.

В наиболее чистом виде модификация классического республиканизма существовала во Франции. Магистральным направлением развития этой идеологии стал руссоизм, а в период Французской революции – якобинизм82.

Поистине странно, что до сих пор никто из историков, занимавшихся классическим республиканизмом не обратил должного внимания наего французский вариант83. Между тем влияние классического республиканизма на идеологию якобинцев очевидно. В их варианте классического республиканизма были идеи, общие для всех классических республиканцев. Такова якобинская концепция добродетели. Как и у американцев, это добродетель героического самоотречения, она требует пожертвовать всем во имя общего блага. Почти дословно повторяя Дж. Адамса, видный якобинский лидер Л.А. Сен-Жюст говорил: "Есть нечто ужасное в священном чувстве любви к отечеству; оно столь исключительно, что заставляет пожертвовать всем, без сострадания, без страха, пренебрегая мнением людей, во имя общественного блага"84. При этом якобинский Конвент пытался организовать широкую программу поощрения и воспитания соответствующих моральных качеств. Укреплению гражданской добродетели должны были содействовать программы общественного воспитания, "гражданская религия" и система праздников, поощрение добродетельных поступков и средства пропаганды. Известный поэт-якобинец М.Ж. Шенье (брат Андре Шенье) перечислял все эти средства в своем докладе об общественном просвещении85.

Как и Дж. Адамс, Шенье видел в гражданской общине высшую инстанцию, оценивающую заслуги граждан республики, в отличие от монархических государств, где единственным арбитром, оценивающим заслуги подданных, является монарх: "Когда короли... распределяли между людьми, которых желали коррумпировать, все эти нелепые титулы и орденские ленты... славы в этих маскарадах не было. Она в дубовом венке, присужденном народом гражданину, который хорошо послужил родине"86.

К классическому республиканизму и соответствующему представлению о добродетели явным образом восходит и якобинская концепция роли женщины. Прямое участие женщин в политике якобинцы отвергали, ссылаясь на опыт античных республик. Один из руководителей Комитета общей безопасности А. Амар заявлял: "Если у древних народов природная робость и скромность не позволяла женщинам появляться вне семьи, неужели вы хотите, чтобы во Французской республике их видели у решетки [Конвента], на трибуне, в политических собраниях, подобно мужчинам?". В то же время он требовал от женщин проявления гражданской добродетели в формах, отличных от тех, какие подобали мужчинам. Долг женщины перед республикой – пробуждать патриотизм в своих мужьях, воспитывать детей в республиканском духе. В этом воззрения якобинцев и их заокеанских современников совпадали87.

Пожалуй, основным отличием французской концепции гражданской добродетели от американской был отчетливо выраженный классовый смысл, которого не было в США: считалось, что добродетель присуща представителям народа, но не элиты. Якобинец Ж. Ромм, один из авторов республиканского календаря, предлагая гражданам республики сообщать Конвенту о патриотических поступках, просил собирать сведения "прежде всего в хижинах, мастерских и в батальонах республики... ибо именно оттуда почти всегда выходят самые ценные добродетели"88.

Б целом же из "парадоксального" образа полиса монтаньяры восприняли прежде всего два элемента: прямую демократию и гомогенность общества. Как известно, античность не знала идеи представительства. Непосредственное участие гражданина в управлении государством считалось важнейшей гарантией свободы античных республик. Так понимал демократию и Ж.Ж. Руссо, наиболее влиятельный теоретик эгалитаризма во французском Просвещении89. Хотя якобинцы и не стали напрямую копировать соответствующих элементов "Общественного договора", это не мешало им пытаться адаптировать некоторые элементы прямой демократии к условиям Франции. В конституции 1793 г. была предпринята попытка передачи довольно широкого объема законодательных полномочий непосредственно народу. Речь идет прежде всего о предусмотренном этой конституцией утверждении законов на референдуме (см. статьи 7-10, 54, 56-60, 115)90. Впрочем, как известно, в действие она введена не была.

В политической теории якобинцев классический республиканизм определял прежде всего их "античное" понимание свободы, противостоящее констановскому. М. Робеспьер определяет ее прежде всего через участие граждан в управлении государством: "Свобода — это повиновение законам, которые мы сами себе диктуем, а рабство – это вынужденное подчинение чужой воле"91. В целом, индивидуальная, "констановская" свобода вовсе не отвергалась. В отличие от Руссо, монтаньяры признавали существование неотъемлемых прав человека. Но они считали, что чрезвычайная ситуация оправдывает отступление от либеральных принципов. Об этом говорил Робеспьер, противопоставляя режим якобинской диктатуры (революционный) нормальному порядку управления (конституционному): "Конституционное правительство занимается главным образом гражданской свободой, а революционное правительство – общественной свободой. При конституционном режиме почти достаточно охранять индивидуумов от злоупотреблений общественной власти: при революционном режиме сама общественная власть вынуждена защищать себя от всех клик, нападающих на нее"92.

Разумеется, идея малой республики, освященная авторитетом Монтескье, не могла не повлиять и на якобинцев. Так, Ж.П. Марат утверждал, что "скромные размеры государства немало способствуют поддержанию в нем царства справедливости и свободы"93. Однако на практике якобинцы отказались от этой идеи, объявив, как объявляли и американские федералисты, что ограничение размеров касается не республики вообще, а только прямой демократии и только в чистом виде94.

Выдвижение в качестве идеала именно демократии, а не "смешанного правления".как в США, приводило монтаньяров к пренебрежению принципом "сдержек и противовесов". Важнейшей гарантией свободы они считали не взаимное сдерживание разных ветвей власти, а контроль народа за властями. Тот же Робеспьер критикует классический для того времени образец конституционного правления – английскую систему, – объявляя существующее там равновесие властей фикцией. По его мнению, исполнительная и законодательная власть, правящая партия и оппозиция в Англии создают лишь иллюзию конфликта, а на самом деле всегда договариваются за счет нарда. Подводя итоги, он восклицал: "Какое нам дело до всяких комбинации, уравновешивающих власть тиранов? Надо с корнем вырвать самое тиранию. Народы не должны искать для себя мимолетной передышки в ссорах между их хозяевами"95.

Вместо либерального недоверия к правительству в якобинской республике насаждалось свойственное классическим республиканцам чувство единства индивида и общества. Этатистский потенциал классического республиканизма при этом доходил до предела. Депутат Конвента Эшассерио, развивая патерналистский взгляд на государство, утверждал: "Республиканское правительство должно быть вторым Провидением; его душа и его гений постоянно должны пронизывать всю республику. Нужно, чтобы оно делало добро везде, где только может"96. Централизация и единство власти, вместо ее рассредоточения между различными ветвями, стали излюбленной формулой монтаньяров. Единства и централизации требовали виднейшие теоретики якобинской диктатуры: и Н. Бийо-Варенн, и Сен-Жюст, и Робеспьер97.

Наконец, влиянием классического республиканизма объясняется еще большая, чем в США, враждебность якобинцев к многопартийности. "Чтобы свободное государство могло сохранить себя, в нем не должно быть партий; нужно, чтобы народ и правительство подавили их хотя бы по той причине, что их существование... благоприятствует планам заграницы", – заявлял Сен-Жюст98.

Наконец, в социально-экономическом плане важнейшим элементом классического республиканизма в идеологии якобинцев был их эгалитаризм. В его основании лежало сразу несколько античных идей. Помимо уже знакомого нам требования гомогенности общества, это представление о том, что государство должно обеспечить своим гражданам прожиточный минимум, и особая, "полисная" концепция земельной собственности. Первое требование монтаньяры доводили до абсолюта. Любой вид диверсификации, любой конфликт внутри республики, по их мнению, мог ее погубить. Они считали одинаково пагубным и социальное неравенство, и партикуляризм регионов, и многопартийность. Еще одной гранью этой политики была культурная унификация. Якобинцы стремились унифицировать, например, язык различных провинций. "Язык свободного народа должен быть одним и тем же для всех", – заявлял Б. Барер, руководивший в Комитете общественного спасения дипломатией и политикой в области культуры99.

Принцип равенства вообще пронизывал весь уклад жизни якобинской Франции. Ярким примером является хотя бы "хлеб равенства". В постановлении коммуны Парижа о его выпечке говорилось: "При режиме равенства должны исчезнуть и богатство, и бедность. Поэтому больше не будет выпекаться ни хлеб из крупчатки для богатых, ни хлеб из отрубей для бедных"100.

Но наиболее существенным элементом якобинского эгалитаризма было, разумеется, отношение его теоретиков к земельной собственности, словно заимствованное у братьев Гракхов. Специфика земельной собственности в античных республиках заключалась в том, что, во-первых, только гражданин обладал правом иметь земельный участок, причем в идеале этот участок считался неотчуждаемым; во-вторых, верховным собственником земли был полис101.

В наиболее полной мере такое понимание земельной собственности отразилось в аграрных проектах Сен-Жюста и прежде всего в вантозских декретах102 и неоконченном трактате "Республиканские установления"103. Сен-Жюст провозглашает верховное право государства распоряжаться земельной собственностью, устанавливать ее максимальный и минимальный размер, перераспределять тем или иным образом. Он также обуславливал владение землей принадлежностью к гражданской общине. В вантозских докладах он объявлял, что враги республики не являются ее гражданами. Он заявлял: "Тот, кто оказался врагом своей страны, не может обладать в ней какой-либо собственностью". На этом основании он требовал конфискации имущества лиц, признанных "подозрительными", и передачи этой собственности неимущим104. Зато все граждане, по его мнению, должны были иметь землю. Сен-Жюст писал: "Уверяю, что свобода не установится, если окажется возможным поднять обездоленных против нового порядка вещей; уверяю, что не будет больше обездоленных, если сделать так, чтобы у каждого была земля"105. В качестве конкретной программы Сен-Жюст предлагал не только передачу безземельным крестьянам земель "подозрительных", но и установление допустимого максимума и минимума земельной собственности, ряд мер по облегчению положения арендаторов и защите общинных сервитутов, широкую программу социального обеспечения106.

При этом, как истинный идеолог классического республиканизма. Сен-Жюст считал, что земледелие является наиболее прочной основой республики. Таково было вообще убеждение всех монтаньяров107. Подобно Джефферсону. они мечтали для своей страны о преимущественно аграрном пути развития. Развитие земледелия они рассматривали как одну из важнейших задач Конвента. "Первое из полезных искусств, которые должно чтить республиканское правительство, – это искусство земледелия", – заявлял один из депутатов108. Как и в Америке, предпочтение аграрной экономики было связано с представлением (которое можно найти еще у античных авторов) об особой склонности земледельцев к республиканской добродетели. Эшассерио объявлял: "Свободные нации нуждаются в обработке земли, чтобы стать могущественными и крепкими: именно в полях рождаются сила и добродетель, которые защищают отечество109.

С аграрной утопией связано и представление якобинцев о будущей Франции, выраженное Сен-Жюстом: "Счастье! Счастье! восклицают повсюду. Но не счастье Персеполиса110 предлагаем мы вам, это счастье растлителей человечества, мы предлагаем вам счастье Спарты предлагаем вам счастье наслаждаться необходимым и отказываться от излишеств; мы предлагаем вам счастье ненавидеть тиранию, довольствоваться своей хижиной и плодородным полем, возделанным собственными руками111.

Таков в общих чертах эгалитаристский вариант классического республиканизма. Все три рассмотренных течения имеют некоторые общие черты: коммунитаризм, предпочтение общего блага частному, требование гражданской добродетели и т.д. Но более всего их объединяет "классическое" восприятие государства и общества, в рамках которого невозможно ни отчуждение, ни антагонизм. И, конечно, все классические республиканцы, независимо от целей, которых они хотели добиться, стремились имитировать те или иные элементы жизни античных полисов.

Была ли эта идеология, со всем ее внешним традиционализмом, консервативной? Едва ли. Каждая из партий, использовавших ее, старалась через подражание полису добиться собственных целей, далеких от попыток вернуться в прошлое. Античные формы и риторические фигуры нередко скрывали вполне современное содержание. Американский Сенат не был простым воспроизведением римского Сената; социальный смысл вантозских декретов на деле ближе к современным программам поддержки фермеров в западных странах, чем к политике Гракхов. Классический республиканизм скорее можно определить как попытку создать альтернативу магистральному пути развития западного общества – в плане политики, экономики, ментальности112. Неудивительно, что в XIX в. эта идеология заметно угасает. Это связано прежде всего с модернизацией обеих рассмотренных здесь стран. Становится очевидным, что в условиях торжествующего рыночного общества невозможно сохранить ни традиционную аграрную экономику, ни "античные" политические структуры классического республиканизма. Во Франции эта идеология отвергалась также в связи с неприятием якобинской диктатуры и ее опыта. История классического республиканизма в США несколько сложнее. На Севере он в XIX в. заметно блекнет, теряя политическое и социальное содержание, вырождается в морализаторство и в конечном итоге сливается с общим потоком либеральной идеологии113. На Юге, где процесс модернизации протекал медленнее, практически до самой Гражданской войны сохраняется классическая республиканская идеология в ее элитистской модификации.