О воле к жизни российской элиты

Чтобы справиться с этими трудностями, мы должны трезво оценить стоящие перед нами проблемы и вызовы. Не разделяю суждений о том, что наша государственность в её нынешнем виде - это стагнирующая система, что она лишена потенциала самоизменения и может лишь деградировать. Попытаюсь объяснить, почему.

Последним достижением перестроечной радикальной публицистики была констатация нереформируемости системы. В итоге мы получили национальную катастрофу 1991 года. Не верю в то, что в мире есть нереформируемые социально-политические системы. Такие заявления звучат скорее как индульгенция на проведение радикальных социальных экспериментов. При всех изъянах нашего государственного устройства, если наши общество и элита хотят жить (а я встречал не так уж много желающих покончить жизнь самоубийством), они смогут превратить малоэффективное ныне государство во вполне жизнеспособное.

В этом отношении нынешняя элита принципиально отличается от позднесоветской номенклатуры. Та была не очень жизнеспособной, у нее не было серьезной заинтересованности вести прежнее существование в рамках советской системы. У новой российской элиты с этим все в порядке. Вслед за Клавдием она может повторить: "Со мною все, зачем я убивал: моя корона, трон и королева". Полный набор земных благ, причем нередко даже более полный, чем у законных представителей западной элиты. Так что у нее (по крайней мере, у значительной части) есть очень веские, существенные причины стремиться стабилизировать ситуацию. Правда, для того, чтобы двигаться дальше, проводить глубокую модернизацию страны, нужно создать критическую массу перемен, способную обеспечить перелом в социально-экономической политике. Для этого не обязательно иметь поддержку большинства населения, нужно не арифметическое, а политическое большинство. Создание его - особая задача.

Да, заинтересованность в изменениях - по разным причинам - есть далеко не у всех. Но вопросы выбора политической стратегии решают не те, кто готов рвать на себе тельняшку и кричать "за что боролись?", а те, кто формируют критическую массу перемен и готов предложить обществу свое видение, свое представление о правильном направлении движения. Эта критическая масса определяет вектор движения, в которое затем включатся и те, кто поначалу был равнодушен или даже находился в оппозиции. Конечно, только в том случае, если происходящие перемены учитывают их интересы. И, само собой разумеется, осуществляются демократическими методами.

Но это лишь один из возможных сценариев. Может быть, не из числа наиболее вероятных. Существуют и всякого рода факторы, которые увеличивают вероятность негативного развития событий. Такие, как раскол элиты, обострение межнациональных противоречий, крупный мировой кризис, в воронке которого мы можем оказаться. И еще надо опасаться самих себя, потому что мы толком сами не знаем, что в нас сидит.

И все же ситуация конца 2006 года представляется мне значительно более благоприятной, чем ситуация конца 1999-го. Дело даже не в том, что народ не в такой нищете, как прежде. Скорее - в том, что за последние годы изменился настрой общества. К 1999 году люди осознали масштабы происшедшей катастрофы, но еще в достаточной мере не прониклись сознанием своей ответственности за происходящее. За пршедшее с тех пор время социально-экономическая ситуация заметно улучшилась, и это благотворно отразилось на тонусе страны.

Примем во внимание и то, что мы все-таки приобретаем опыт политических действий без использования чрезвычайных методов, что принципиально отличает путинскую эпоху от ельцинской. Да, был создан достаточно жесткий персоналистский режим, упрочена моноцентрическая система власти, взята на вооружение модель управляемой демократии - все так, все верно. И до либеральной демократии нам еще шагать и шагать. Но при этом в послужном списке Путина-политика нет расстрела парламента, нет сфальсифицированных выборов 1996 года, нет дефолта 1998-го, нет той постоянной лжи, которая стала нормой в прошлое десятилетие. Произошло заметное изменение внутренних установок элиты, прежде всего той ее части, которую обычно называют силовиками: сегодня многие ее представители ощущают неадекватность современным условиям традиционных российских методов управления путем прямого насилия.