Попытка прогноза
Вероятно, ответ нам даст аналогия с советскими временами. Ведь тогда очаги политической науки тоже существовали и даже развивались. И сейчас анализ, в первую очередь, международной политики, несомненно, будет востребован; политология была и будет оставаться в центрах по типу МГИМО, ИМЭМО и т.д. Для внутренних нужд политический анализ тоже сохранится, но пространства для него будет меньше. Но на всех уровнях повышается спрос на людей, которые могут умело растолковывать народу решения «партии власти» — агитаторов и пропагандистов.
По поводу племени российских политологов, формально уже довольно многочисленного, строить прогнозы весьма трудно.
1. «Мягкий» сценарий предполагает, что на них просто не будут обращать внимания и предоставят самим себе: кому интересна горстка чудаков, до крика дискутирующих проблемы, которые не представляются «чисто конкретными», а в условиях контроля над федеральными телеканалами — какую опасность для режима могут представлять малотиражные издания или мало посещаемые сайты?
2. «Жесткий» вариант заставляет опасаться того, что найдется немало любителей, желающих продемонстрировать свою преданность режиму и выслужиться: тогда явочным порядком в отношении тех, кто позволил себе критику действий родного государства или (боже упаси!) Путина, возобновиться ритуал идеологических проработок, профессиональных ограничений и других дисциплинарных практик из арсенала комитетов КПСС и опыта КГБ.
Слова «политология» будет широко употребляться, но науки за ним будет не много. Исследовательская работа тоже будет допускаться, но в ограниченных объемах (примерно, как для «конкретных социологических исследований» со времен «оттепели»). В провинции можно будет, например, описать выборы руководителей муниципальных образований — по новому закону о местном самоуправлении их количество резко возрастает. Но изучение этих локальных событий вряд ли будет открывать для политического знания теоретические перспективы.
Будут культивироваться псевдополитические формы активности, для молодежи (к примеру, в регионе придумали выборы в «молодежный парламент» — какое-то подобие комитетов комсомола). Разумеется, в условиях, когда роль даже законных представительных и законодательных органов неуклонно падает, эта игра в политику не переходит ни во что, связанное с реальной властью. Содержание же политологического обучения (особенно в провинции) будет становиться все более официальным и государственно-центричным.
Повторяю, что ученые политологи сейчас в России почти не нужны, востребованы политические комментаторы, манипуляторы, провокаторы и т.д. Конечно, политическая наука останется. Но большой ли интерес писать о выборах, если их итог предрешен, лучше уж исследовать мировую политику или взять «чисто академическую тему».
Для развития политологии в регионах такой поворот в российской политике особенно неблагоприятен. В 1990-е годы многие столичные коллеги со снобизмом смотрели на так называемую «политическую регионалистику». Действительно, разнообразие текстов, которые попадали под эту шапку, зачастую не относились к науке вообще. Но был объект для исследования — конкурентный и непредсказуемый политический процесс в регионах; и был растущий интерес к этому, который выводил провинциальных обществоведов из затхлой догматики «схоластического теоретизирования». Вместе с тем, российская политическая регионалистика демонстрировала несомненную способность развиваться от атеоретических очерков и «плотных описаний» к построению более сложных моделей и компаративистике. Конечно, применение методов сравнительной политологии к кросс-региональным исследованием было неким подобием «политологии для бедных», но, тем не менее, это была политическая наука. Теперь ее, похоже, не будет, а произойдет возврат к советской идеологической модели. И благодарить за это надо не только «путинский режим». Бюрократия, конечно, преследует собственные интересы, но для своего реванша она нуждалась в идеологическом оправдании. И аргументы для реставрации псевдосоветской модели были ею получены также и от отечественных обществоведов с научными степенями.
Другая крайность — это ситуация, когда у человека есть и чувство «политического», и ярко выраженная гражданская, не конформистская позиция, а вот знаний, увы, не хватает. Никого не хочу обидеть, но на интернет-сайтах и в прессе постоянно приходится читать материалы, в которых авторы «изобретают велосипед» или конструируют самые немыслимые определения, либо выступают с очень-очень оригинальными предложениями. Автора этих строк, например, более всего впечатлило предложение изъять из оборота слово «демократия»… Мы считаем, что наоборот, именно в стране, где демократическая перестройка из раза в раз кончается неудачей, необходимы усилия для развития теории демократии.
Другой способ бытования политических идей — это развитие их вне традиционных площадок и дискуссионных, порой в самых неожиданных (на первый взгляд!) местах. Мы бы предложили вспомнить о традиционной «литературоцентричности» отечественной культуры и посмотреть на ряд художественных произведений, прежде всего на современную российскую фантастику. По нашему мнению, в романах Кирилла Бенедиктова или Захара Оскотского гораздо больше интересных социально — политических идей, чем в иных диссертациях по социологическим или политическим наукам. Опять «поэт в России больше чем поэт».
Однако «идейная глубина» как настоящих художественных произведений, так и художественно беспомощных «оборон тупиков» и «виватов императору», имеет и оборотную сторону, свидетельствующую о том, что политическая и социальная мысль не может развиваться там, где она должна развиваться. В последние годы мы видим, как политическое действие и политический выбор уходят из политических (по названию) институтов, а свободная политическая мысль начинает мимикрировать, искать для себя новые ниши. Разве не тревожно, что авторы большинства литературных произведений, посвященных нашему ближайшему (несколько десятилетий!) будущему, с той или иной долей фантазии и писательского мастерства, но почти единодушно предсказывают Диктатуру?!
Вопросы развития политической науки, так же как и вопросы широкого политического просвещения, должным образом не решаются, ибо в современной РФ между наукой о политике и актуальным политическим процессом порой дистанция огромного размера. Недостаток научной рефлексии здесь может иметь роковые последствия, ибо власть может начать верить со временем в те мифы, которые сама же и распространяла для широкого употребления.
Могут ли политики быть заинтересованы в объективных политических исследованиях (наряду с пропагандистскими комментариями, от которых, скорее всего, не убежишь). Да, могут, если они умные, и еще, если им приходится конкурировать друг с другом в публичном пространстве. Например, помимо университетских или академических структур в изучении политики могли бы принять участие партийные фонды при политических партиях, — если это действительно партии, а не «клоны» созданные единственной «партией власти». Эти «фабрики мысли» могли бы значительно потеснить вертлявых «политтехнологов и экспертов», гонящих «заказуху», причем при сохранении плюрализма идей. При постоянных дискуссиях. Постоянныё спор — это естественное состояние любой науки. Поэтому для развития политической науки помимо свободы дискуссии между специалистами нужны определенные политические предпосылки, демократия нужна, короче говоря.
Пока же… В начале учебного года, при изучении курса «теория политики», я предлагаю своим студентам написать эссе на тему «Политическая теория и политическая практика: сложности взаимодействия». Речь идет не об изложении прочитанного в учебниках, а о высказывании собственной точки зрения. Читать это весьма интересно, хотя впечатление остается тягостное. Вот что написала в таком эссе одна из студенток (будущий дипломированный политолог): «В России политическая наука оторвана от политической практики… Политическая теория существует отдельно от политической практики, существует сама по себе». Дело здесь не только в наивности и/или недостатке знаний. Так чему учить будущих политологов: нормативной политической теории (западного происхождения), достижениям отечественной политической мысли (а их в прошлом немало) или главный упор делать на «политтехнологиях», дающих возможность заработка? Действительно — зачем изучать политику, когда реальных политических альтернатив не просматривается?
Ответ на этот вопрос вытекает из мучительного противоречия. Все вышеизложенное заставляет, мягко говоря, скептически отнестись к возможностям российских политологов и российской политической науки. Нас мало, мы бедны, разрозненны, плохо организованы. Политология в РФ до сих пор по-настоящему не институционализировалась, в том смысле, что нет утвердившихся цеховых стандартов, границ, рамок научности, профессионализма и профессиональной этики — на поле политологии может зайти почти любой профан, жулик или провокатор.
Давление политического режима также не способствует созданию научной автономии, хотя только в условиях независимости и может утвердиться корпоративный стандарт. Авторитарные замашки возвращаются власти убийственным бумерангом. Допустим, ей нужны эксперты по политике, но как их отобрать, ведь границы политологической корпорации не сложились. Обратиться к кандидатам (докторам) политических наук? А вдруг они получили степень за счет «административного веса» или просто купили диплом? Только и остается, что ориентироваться на аванюристов-самоучек. Это обстоятельство заметно усиливает риск принятия роковых, разрушительных решений в политике. Но кто-то ведь должен думать о путях выхода из кризиса, который более чем вероятен!
Пока же нынешняя «реальная политика» каждодневно заявляет о себе. И так будет до тех пор, пока политическая реальность не станет иной. Хорошо это или плохо, но данное состояние не продлится слишком долго, и за ним нас будет ждать новая стадия инволюционного паралича, для преодоления которого, может быть, властями и даже обществом будет востребована политическая наука. С чем связаны эти надежды? Как ни странно — с надвигающимся на страну кризисом, который может дать нам шанс. В принципе, мы согласны с прогнозом Валерия Соловья:
«В перспективе массового мнения современное российское государство зиждется на фигуре популярного суверена и негативном «общественном договоре» с населением страны: люди условно лояльны власти и закрывают глаза на невыполнение ею своих базовых функций, пока та не оказывает на них чрезмерного давления. Пока что основные социальные группы держат паузу в отношении власти, что вызвано благоприятной экономической конъюнктурой, сохраняющимся кредитом доверия к суверену, психологической и идеологической усталостью, отсутствием политической альтернативы («партии нового типа»). Последнее обстоятельство делает невозможной в России революцию, зато будет стимулировать хаос в ситуации острого кризиса. Его развитие с большой вероятностью примет форму совокупности множества конфликтов различной природы, характера, интенсивности. Кардинальное отличие новой Смуты от старых русских Смут состоит в том, что она происходит в ситуации русского этнического надлома…» (См.: Соловей В. Русская история: новое прочтение. М., 2005, с. 207–208).
Именно последнее обстоятельство, наряду с предоставлением нам шанса вырваться из состояния нынешнего безвременья, создает дополнительные опасности. Мы можем и не вырваться, погибнуть под обломками. В состоянии нынешнего неустойчивого равновесия, кризис может случиться в любой момент, его в принципе невозможно предсказать, тем более, с нашим нынешним теоретическим оснащением. Значит, надо самим больше заботиться об этой оснастке, больше думать о том, как ситуация может развиваться, и каковы варианты ее возможных последствий. Мы не оракулы и можем ничего знать точно, но, как показывает зарубежный и отечественный опыт, авторитарный режим может начать разрушаться неожиданно, стремительно и очень быстро.
Тогда вновь (ненадолго!) откроется окно возможностей и важно будет не упустить шанс на создание предпосылок для «хорошего общества». Об этом шансе следует думать, чтоб вновь, как в случае с «перестройкой», не отдать этот шанс в руки жадных негодяев, ненавистников и разрушителей России. Тогда страна оказалась не готова к открывшимся возможностям, в том числе, и из-за политической наивности интеллигенции, превратным представлениям об окружающем мире, не в последнюю очередь — незнанию теории (в частности, связанную с проблемой политических трансформаций, транзита и т.д.). Нельзя упустить новый шанс для России, потому что России потом может просто не быть. В этом случае, вопрос можно поставить так: какая сегодня политология — такая завтра политика.