участие адвоката / 2

Говоря о концепции справедливого судебного разбирательства, необходимо отметить, что в ее становлении решающую роль сыграла Всеобщая декларация прав человека, где было закреплено положение о том, что каждый человек для определения его прав и обязанностей и для установления обоснованности предъявленного ему уголовного обвинения имеет право на основе полного равенства на то, чтобы его дело было рассмотрено гласно и с соблюдением всех требований справедливости независимым и беспристрастным судом. Данное положение в дальнейшем получило свое детальное развитие в статье 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1948 г., которая закрепляла в качестве отдельного элемента право на справедливое судебное разбирательство, введенное в юридический оборот согласно протоколу № 11 от 11. 05 1994 г., что отражало как существующую практику стран-участниц Конвенции, так и практику Европейского суда по правам человека по толкованию указанных положений Конвенции.

Исходя из текстуального содержания данной статьи, которое представляет собой комплекс отдельных правомочий субъекта, выражающих определенный уровень международных стандартов личности в процессе судебного разбирательства, в понятие права на справедливое судебное разбирательство необходимо включать следующие положения, изложенные в конвенции:

* публичное разбирательство дела в разумный срок на основе принципа гласности;

* независимость и беспристрастность суда, созданного на основании закона;

* презумпция невиновности лица, обвиняемого в совершении преступления;

* соблюдение в процессе минимального перечня прав обвиняемого лица.

Провозглашенное право на справедливое судебное разбирательство в настоящее время является одним из основных базовых элементов построения механизма уголовного судопроизводства,

Учитывая то, что в понятие «справедливость судебного разбирательства» входит и его закономерный результат, нам кажется необоснованным существование узкого понимания справедливости, применимого только лишь к характеру соразмерности наказания в приговоре, в связи с чем предлагаем заменить термин «справедливость приговора» на более подходящую в данном случае категорию, как «адекватность», либо иным термином, более отвечающим характеру предъявляемых требований.

Для того, чтобы определить, соответствует ли процесс принципам справедливого судебного разбирательства, судебная практика в своем толковании использует метод так называемой глобальной оценки, основанный на том, что разнообразные гарантии, предусмотренные в ст. 6 Конвенции, такие, как презумпция невиновности, основополагающие права обвиняемого, являются лишь гарантиями основополагающей гарантии справедливого судебного разбирательства.

Европейское право толкует эту статью Конвенции в широком смысле, поскольку содержащаяся в ней норма имеет принципиальное значение для утверждения и становления правового общества. Основой справедливого судебного разбирательства служит доступ к процедуре со всеми атрибутами судебного контроля, причем такой доступ должен быть реальным, а не формальным148.

Кроме того, в практике Европейского суда был выработан принцип о том, что положения о справедливости распространяются не только на стадию судебного разбирательства, но и на досудебное производство («требование справедливости относится к процессу в целом и не ограничивается состязательными слушаниями»149), ввиду того, что нарушение прав заинтересованных лиц на данном этапе серьезно влияет на возможность осуществления справедливой процедуры в дальнейшем. На основании этого можно говорить о том, что в широком понимании термин «право на справедливое судебное разбирательство» охватывает весь спектр процессуальных правоотношений, включая и реализацию права на неприкосновенность личности. Так, по компетентному мнению Хартмута Хорсткотта150, определенные недостатки процесса могут быть компенсированы для обвиняемого предоставлением ему всех возможностей на более поздних его стадиях, что позволяет в целом считать процесс справедливым. С другой стороны, концентрация проблемных элементов в конкретном деле может вести к заключению, что в целом процесс был несправедливым, даже если каждый из этих элементов, взятый в отдельности, не считался бы нарушением статьи 6 Конвенции.

Учитывая данные основания, представляется необходимым первоначально акцентировать внимание на выполнении положений в рамках требований критерия справедливости по соблюдению установленной процедуры, признанной необходимой в демократическом обществе, по ограничению неприкосновенности личности в связи с возникновением уголовно-процессуальных отношений.

Авторы Конвенции усилили защиту от произвольного лишения личности свободы, создав комплекс прав, призванных свести к минимуму опасность произвола и устанавливающих, что лишение свободы должно находиться под независимым судебным контролем и сопровождаться ответственностью властей за свои действия. Требования п. 3 и 4 статьи 5 Конвенции, подчеркивающие незамедлительность судебного контроля, приобретают в этом случае особое значение. Незамедлительное вмешательство судебных органов может привести к обнаружению и предотвращению действий, представляющих угрозу для жизни лица или к вскрытию фактов крайне плохого обращения, что является нарушением основных прав человека в свете статей 2 и 3 Конвенции. Речь идет как о защите физической свободы индивидуума, так и о его личной безопасности в ситуациях, когда отсутствие такого рода гарантий может подорвать верховенство права и лишить задержанного самых элементарных средств правовой защиты151.

Основополагающим принципом, закрепляющим и определяющим справедливость процедуры ограничения личной неприкосновенности, является прежде всего законность, причем законность означает не только соответствие национальному законодательству, но и праву ЕКЧП, что определяет одновременно и отсутствие произвольности при осуществлении данной процедуры. Что касается произвольности задержания, то в данном случае по указанному критерию в российском уголовном процессе содержится весьма жесткое требование, касающееся запрещения совершения подобных действий. Соответственно, факты, свидетельствующие об их совершении, одинаково не соответствуют как внутреннему, так и европейскому праву, поэтому основную проблемную часть вопроса составляет именно соответствие законодательно установленной процедуры положениям Конвенции.

Раскрывая понятие законности процедуры, необходимо прежде всего обратить внимание на четкость формулировок152 законодательных положений, позволяющих субъекту правоотношения определить границы возможного поведения, что в ином случае, если данная норма посвящена регулированию вопросов, связанных с полномочиями органов государственной власти, предоставляет возможность для различных злоупотреблений, граничащих иногда с произволом.

В этом случае неудачными следует признать конструкции статей, содержащих так называемые «резиновые понятия» (исключительные либо иные случаи, основания и др. подобные им категории), которые все же встречаются в УПК РФ. Так, п. 2 ст. 91 предоставляет возможность в случае наличия иных данных подозревать лицо в совершении преступления, оно может быть задержано, если это лицо пыталось скрыться либо не имеет постоянного места жительства, либо не установлена его личность, либо если прокурором, а также следователем или дознавателем с согласия прокурора в суд направлено ходатайство об избрании в отношении указанного лица меры пресечения в виде заключения под стражу. Что в данном случае понимать под «иными данными», законодатель не удосужился разъяснить общественности. Разумно, конечно, было бы предположить, что это какие-либо доказательства, свидетельствующие о виновности лица в совершении преступления, подтверждающие обоснованность подозрения, а не простое суждение следователя, основанное на целесообразности избежания возможных осложнений, связанных, например, с поиском указанного лица. Так, согласно прецеденту ЕСПЧ, подозрение будет считаться обоснованным лишь в том случае, если оно основывается на фактах или информации, прямо связывающих подозреваемое лицо с предполагаемым преступлением153. Поэтому трудно согласиться с мнением Ю. В. Ждановой154, что с «иными данными» могут быть связаны данные, которые не прошли проверку и оценку на достоверность, и таким образом, не являющиеся доказательствами, а следовательно, не подтверждающие обоснованность выдвинутого подозрения, служащего базовым элементом для задержания. Если последовательно реализовывать предлагаемое положение, то мы столкнемся на практике с недостаточно обоснованным, а следовательно, и незаконным задержанием лиц, единственным основанием для которого будут предлагаемые С. В. Зуевым155 благие пожелания, связанные с реализацией мер по обеспечению защиты прав и интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений. То, что в данном случае происходит явное несоответствие по поставленным целям и средствам в их достижении, для указанных авторов, по-видимому, значения не имеет. Нельзя также включать в качестве положений, обосновывающих подозрение, прежнюю преступную деятельность156. Кроме того, неясен вопрос и в том, каким образом соотносятся положения п. 1 и 2 ст. 91, а именно: действенно ли в данном случае положение о характере возможного наказания по преступлению, в отношении которого распространяется существующее подозрение. Учитывая данные обстоятельства и ссылаясь на существующие комментарии Конвенции, А. В. Гриненко157 вообще предлагает отказаться от использования в качестве альтернативы в случае отсутствия оснований по п. 1 данной статьи задержания в порядке п. 2 – на основании иных данных.