участие адвоката / 2. (2)

Общая совокупность международных прав и свобод человека - это сложная система, далекая от статики. Процесс её появления нельзя обрисовать посредством безмятежного, четко выверенного хода истории, где одна эпоха отношений логически сменяла бы другую, а люди, осознавая необходимость движения от несвободы к свободе, приходили бы к мысли о целесообразности единых юридических констант для общества и конкретной личности.

Современные правовые гарантии, теперь ставшие для граждан некоторых государств вполне привычными, прошли в своем многотрудном развитии этапы длительной острой борьбы, а иногда и краха идеалов, надежд, иллюзий, слывших еще вчера незыблемыми и выверенными эмпирическим опытом. Сравнительно недавно считалось, что государство в зависимости от заслуг перед ним «одаривает» тех или иных участников отношений разнообразными свободами, льготами и привилегиями. Как вдруг это, казалось бы, непоколебимое убеждение сменилось противоположным: человеку a priori, то есть по факту его рождения, принадлежит множество естественных прав, среди них право на жизнь; свободу мысли и совести; неприкосновенность личности и собственности; одинаковое применение закона ко всем участникам общественных и юридических связей. Но за этим «вдруг» стояла напряженная работа различных, порой антагонистически настроенных, противоборствующих социальных сил (Р. Иеринг). Она спровоцировала создание правового государства и окончательно сформировала доктрину господства (верховенства) права, а также идею разделения власти и защиты нарушенного права судом.

Безусловно, концепт прав и свобод человека со временем видоизменялся, модернизировался, постепенно совершенствуясь за счет исключения одних ценностных положений, утративших свое изначальное предназначение, и введения новых значимых ориентиров, создававшихся под влиянием различных представлений об окружающей реальности, мировоззренческих, философских, теологических и иных взглядов. Однако минимальный перечень прав и свобод, которыми мог воспользоваться человек, оставался почти постоянным, поскольку был не произвольным, а производным от природы, свойственной всем людям независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного положения, тех или иных убеждений (вспомним Цицерона: «Ни одна вещь в такой степени не подобна другой, так и не равна ей, в какой все мы подобны и равны друг другу»).

Как известно, выделяется три поколения прав и свобод человека. Первое из них сложилось в результате борьбы, направленной на ограничение всеобъемлющего доминирования государства над индивидом, что привело к максиме о подчинении государственной машины закону на общих условиях, распространяющихся на всех субъектов.

Становление второго поколения прав произошло вследствие потребности сглаживания социальных противоречий в обществе, надобности перераспределения совокупных экономических благ между имущественно полярными слоями населения.

Последнее поколение прав детерминировано объективной необходимостью и осознанным желанием преодоления неравенства в межгосударственных взаимоотношениях, сложившегося по причине достаточно длительного исторического культивирования отдельными странами великодержавных колониальных взглядов как de jure, так и de facto.

В случае если государство через созданные им учреждения не обеспечивает подлинную защиту названных прав и свобод, то они, как свидетельствует весь исторический опыт, превращаются в невыполнимое обещание, декларацию о намерениях. Это очевидное обстоятельство заставляет многие страны, придерживающиеся демократических принципов и устоев, обращать пристальное внимание на материальные, институциональные, процессуальные и другие гарантии реализации национальных, а также международных правовых установок.

В этом аспекте, пожалуй, основная роль отводится праву на справедливое судебное разбирательство, относимому к первому поколению прав, которое закреплено сразу несколькими базовыми международными юридическими документами: Всеобщей декларацией прав человека (1948 г.), Европейской Конвенцией о защите прав человека и основных свобод (1950 г.)[1], Международным пактом о гражданских и политических правах (1966 г.), Американской Конвенцией о правах человека (1969 г.), Конвенцией СНГ о правах и основных свободах человека (1995 г.), Хартией основных прав Европейского Союза (2000 г.).

На первый взгляд ст. 6 Европейской Конвенции, посвященная праву на справедливое судебное разбирательство, предельно проста для восприятия, поэтому для стран, ратифицировавших международный договор, не составляет особого труда блюсти наднациональные юридические требования. Но это только prima facie, поскольку договорная норма получает сложное эволюционное толкование посредством работы Европейского Суда по правам человека[2], решения которого обязательны для государств-членов Совета Европы в случае выявления предполагаемого конвенционного нарушения.

Как показывает практика, иногда постановления страсбургских судей не только влияют на судьбу конкретного физического лица или организации, но и понуждают власти стран кардинальным образом менять внутреннюю правовую политику, в том числе судоустройственную и судопроизводственную (постановление от 22 июня 2004 г. «Брониовски против Польши» (Broniowski v. Poland)). Это можно сказать о Франции, Польше, Румынии, Украине и других государственных образованиях, которые публично признали наличие конвенционных нарушений с их стороны.

Отчасти соответствующий опыт накоплен и Российской Федерацией. Относительно гражданского судопроизводства Европейский Суд по правам человека вскрыл существенные недостатки в области доступности и транспарентности отечественного правосудия; процессуального порядка рассмотрения и разрешения отдельных категорий дел; пересмотра судебных постановлений; принудительного исполнения решений и другого. На это указывают многочисленные вердикты транснациональных судей, среди которых присутствует первое так называемое «пилотное» постановление, предписавшее стране-деликтвенту предпринять как индивидуальные, так и общие меры по созданию эффективного внутригосударственного средства правовой защиты, обеспечивающего своевременное и адекватное исполнение решений судов (постановление от 15 января 2009 г. № 2 «Бурдов против России» (Burdov v. Russia)).

Таким образом, с точки зрения реализации общепризнанных принципов и норм международного права, фиксирующих право на справедливое судебное разбирательство, российское процессуальное законодательство в сфере цивилистики и основанная на нем правоприменительная практика нуждаются в дальнейшем совершенствовании, а комплексное исследование вопросов, связанных с влиянием директив Европейской Конвенции на гражданское судопроизводство, представляется чрезвычайно актуальным и насущным делом.

Степень разработанности темы исследования. Проблеме взаимодействия международного и национального права пристальное внимание уделялось и продолжает уделяться специалистами международного и конституционного права, что не в последнюю очередь предопределено процессами интернационализации, а также последующей глобализацией прав и основных свобод человека. Подобному взаимодействию, различным вариантам соотношения положений наднационального и внутреннего права, механизмам проникновения в российскую правовую систему общепризнанных принципов и норм международного права посвящены работы многих именитых ученых. В частности, Л.П. Ануфриева, Б.Л. Зимненко, В.Д. Зорькина, Г.В. Игнатенко, И.И. Лукашука, Л.А. Лунца, С.Ю. Марочкина, Б.И. Осминина, А.Н. Талалаева, Е.Т. Усенко, С.В. Черниченко и др.

Вместе с тем монографические и коллективные исследования касаются наиболее общих моментов надлежащей тематики, лишь косвенно и фрагментарно в них встречаются рассуждения узкоотраслевого характера. Например, применительно к тем или иным процессуальным институтам, которые корреспондируют международным правовым константами и могут использоваться как средство их внедрения в отечественный правовой организм с целью реализации взятых на себя государством обязательств.

Со стороны представителей отраслевых наук до определенного времени также не наблюдалось активного стремления заимствовать достижения международной юридической мысли. Ведь не секрет, что материальные и процессуальные отрасли права жестко привязаны к «своей» нормативной базе, а потому специальные изыскания редко выходят за пределы профильного внутреннего законодательного поля. Кроме того, до середины 80-х г. прошлого столетия вследствие проводимой политики изоляционизма по признаку принадлежности государств к социалистическому или капиталистическому лагерю в советской юридической литературе неоднократно высказывались сомнения по поводу жизнеспособности самой системы международного права, тем более ее прямого влияния на национальную правовую инфраструктуру. Лишь смена внешнеполитического и идеологического курса страны привела ученых и практиков к окончательному осознанию того, что международные правовые сентенции не есть отвлеченный, до некоторой степени схоластический предмет дискуссии узкого круга специалистов, а принятие Конституции РФ и Федерального закона от 15 июля 1995 г. № 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации» перевело полемику в утилитарную плоскость.

В первую очередь сказанное относится к так называемым «самоисполнимым» международным договорам, не нуждающимся после их ратификации в субсидиарном издании отдельных внутригосударственных законов либо административных актов в целях их обыденного применения (в том числе судами) на территории страны. Бесспорно, наиболее видное место среди подобного рода международных договоров занимает Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод как один из первых региональных правовых документов,имеющих в своей основе особую контрольную систему реагирования на любые отступления от конвенционных положений.

Все означенное выше предуготовило появление ряда интересных исследований, посвященных отдельным аспектам влияния Европейской Конвенции и решений Европейского Суда на российское цивилистическое судопроизводство. В них не только в самом общем виде концентрируется внимание на рациональности уяснения инновационной сути права на справедливое судебное разбирательство (А.Х. Абашидзе, Л.Б. Алексеева, Е.С Алисиевич, М.В. Кучин, О.И. Рабцевич), но и дается аналитический разбор некоторых процессуальных явлений: телеологических установок и функционального предназначения органов судебной власти; системы принципов процессуального права; режима доступности и открытости правосудия; порядка возбуждения гражданского судопроизводства; обеспечения иска; доказательственных прав и обязанностей субъектов охранительных правоотношений; мотивированности и юридической стабильности судебных решений, а также многого иного (А.Т. Боннер, М.А. Викут, А.Ф. Воронов, Т.А. Григорьева, М.С. Еременко, Е.В. Кудрявцева, И.А. Приходько, Л.А. Прокудина, Ю.В. Самович, В.М. Сидоренко, М.А. Фокина, Д.А Фурсов, Т.Е. Юсупов и др.).

Наряду с этим с конвенционных позиций изучению подверглись процессуальные особенности судебного разбирательства отдельных категорий гражданских дел (И.А. Владимирова, Л.В. Туманова, Н.М. Кострова); производство в суде второй инстанции (Е.А. Борисова, Е.В. Будак, В.И. Анишина, Р.В. Шакирьянов); производство по пересмотру судебных постановлений, вступивших в законную силу (Т.Т. Алиев, В.Д. Зорькин, А.С. Кожемяко, Т.Н. Нешатаева, Н.В. Павлова, М.Ш. Пацация, И.В. Рехтина, Л.А. Терехова, Д.А. Туманов); процедура принудительной реализации правоприменительных актов судебных и прочих уполномоченных органов (Д.Х. Валеев, Д.Я. Малешин, О.В. Исаенкова, В.В. Старженецкий, Т.Д. Улетова, В.В. Ярков и др.).

Между тем нельзя не отметить, что сегодня теоретико-практические работы, в той или иной мере затрагивающие право на справедливое судебное разбирательство в свете материализации общепризнанных принципов и международных норм, закрепленных Европейской Конвенцией, отличаются разновекторностью, отсутствием целостности, акцент в них делается на анализе отдельных вопросов. Как следствие в науке гражданского процессуального права пока отсутствует комплексный подход к изучению соответствующей проблематики, а указанные работы основаны на различном понимании имманентной сути и структуры прав человека, их классификации и толковании, что, в конечном счете, порождает противоречивость итоговых выводов и бессистемность предложений по изменению действующего процессуального и материального законодательства.