Созвучия однородных слов, напоминающие рифму, могли возникать на концах строк. В былинах появлялись аллитерации — повтор согласных и ассонансы — повтор гласных звуков.

5.4. Гипербола — основное средство создания образов

В народном эпосе широкая типизация персонажей не исключала элементов индивидуализации. А. Ф. Гильфердинг отметил: "...Облик каждой физиономии... везде сохраняет типические черты. Ни разу князь Владимир не выступит из роли благодушного, но не всегда справедливого правителя, который сам лично совершенно бессилен; ни разу Илья Муромец не изменит типу спокойной, уверенной в себе, скромной, чуждой всякой аффектации и хвастовства, но требующей себе уважения силы; везде Добрыня явится олицетворением вежливости и изящного благородства, Алеша Попович — нахальства и подлости, Чурила — франтовства и женолюбия, везде Михаиле Потык будет разгульным, увлекающимся всякими страстями удальцом, Ставер — глупым мужем умнейшей и преданной женщины, Василий Игнатьевич — пьяницей, отрезвляющимся в минуту беды и который тогда становится героем, Дюк Степанович — хвастливым рыцарем, который пользуется преимуществами высшей цивилизации и т.д.; словом сказать, типичность лиц в нашем эпосе выработана до такой степени, что каждый из этих типов стал неизменным общенародным достоянием"1.

Один из важных принципов эпической типизации — изображение множественного в обобщенном единичном (синекдоха). Былины переносили качество массы людей на одно лицо: изображали не всю древнерусскую дружину, а отдельных воинов-богатырей, побеждающих несметные полчища врагов.

Вражеская сила также могла изображаться в единичных фантастических образах (Тугарин Змеевич, Идолище). Иногда выделялся предводитель вражеского войска (Калин-царь).

Главный художественный прием народных эпических песен — гипербола. А. Ф. Гильфердинг и другие собиратели засвидетельствовали, что певцы воспринимали гиперболы не как поэтический вымысел, а как достоверное изображение реальных качеств в их максимальном проявлении.

С помощью гипербол рисовалось несметное вражеское войско, которое побеждает русский богатырь. В былине "Илья Муромец и Калин-царь", записанной от Т. Г. Рябинина:

1 Гильфердинг А. Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды… - С. 50 – 51.

233

Выехал Илья да во чисто поле

Иподъехал он ко войскам ко татарскиим Посмотреть на войска на татарский: Нагнано-то силы много множество, Как от покрику от человечьяго, Как от ржанья лошадиного Унывает сердце человеческо.

Тут старыя казак да Илья Муромец Он поехал по раздольицу чисту полю, Не мог конца краю силушке наехати. Он повыскочил на гору на высокую.

Посмотрел на все на три-четыре стороны, Посмотрел на силушку татарскую.

Конца краю силы насмотреть не мог.

Иповыскочил он на гору на другую. Посмотрел на все на три-четыре стороны, Конца краю силы насмотреть не мог.

[Гильф. — Т. 2. — С. 23-24]. В былине "Калин-царь", записанной в XVIII в.:

Сбиралося с ним <Калином-царем> силы на сто верст Во все те четыре стороны.

Зачем мать сыра земля не погнется? Зачем не расступится?

Аот пару было от конинова

Аи месяц, со(л)нцо померкнула, Не видать луча света белова;

Аот духу татарскова

Не можно крещеным нам живым быть. [К. Д. — С. 129].

Гиперболы применялись для развенчания врагов. Чудовищный облик врага передавали гиперболы, которые показывали его отвратительно безобразным. Они насмешливо изображали огромные размеры врага.

Вбылине "Илья Муромец и Идолище":

— Как есть у нас погано есть Идолищо

Вдолину две сажени печатныих,

Ав ширину сажень была печатная,

Аголовищо что ведь люто лохалищо,

Аглазища что пивныи чашища,

Анос-от на роже он с локоть был.

[Гильф. — Т. 1. — С. 429].

Подобным образом был нарисован и Тугарин:

234

Вышина у собаки видь уж трёх сажон. Ширина у собаки видь двух охват, Промежу ему глаза да калена стрела, Промежу ему ушей да пядь бумажная <...>

[Добр. Никитич и Ал. Попович. — С. 180].

Гиперболически и одновременно сатирически изображалось количество съедаемой врагом пищи. В былине "Алеша Попович":

Стали тут пить, есть, прохложатися, А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест: По целой ковриге за щеку мечит, Те ковриги монастырския; И нечестно Тугарин питья пьет:

По целой чаше охлестовает, Котора чаша в полтретья ведра. Он взявши, Тугарин, лебедь белую, Всю вдруг проглатил.

Еще тут же ковригу монастырскую. [К. Д. — С. 102-103].

Русские богатыри на пиру у князя Владимира также выпивают чарочку в полтора ведра, и не одну. Но в данном случае гипербола передавала чувство восхищения героем:

Да сказал же тут Владимир стольно-киевский: "Слуги верные, наливайте-тко-сь зелена вина,

Ане малую чарочку — в полтора ведра; Наливайте-тко-сь еще меду сладкого, Наливайте-тко-сь еще пива пьяного,

Авсего четыре ведра с половиною".

Апринимает Алешенька одною рукой И отдает чело на все четыре стороны, И выпивал Алешенька чары досуха;

Аособенно поклонился старику Илье Муромцу.

[Азб. — С. 121].

Гиперболы усиливали общее место (locus communis), изображающее устрашающий крик врага. В былине "Илья и Соловей", записанной от Т. Г. Рябинина:

А то свищет Соловей да по-соловьему, Ен крычит злодей разбойник по-звериному,

И от него ли-то от посвисту соловьяго,

235

И от него ли-то от покрику звериного, То все травушки муравы уплетаются. Все лазуревы цветочки отсыпаются.

Темны лесушки к земли ecu приклоняются, А что есть людей, то ecu мертвы лежат.

В конце былины князь поднес Соловью чарочку зелена вина: Выпил чарочку-ту Соловей одным духом.

Засвистал как Соловей тут по-соловъему, Закрычал разбойник по-звериному, Маковки на теремах покривились,

Аоколенки во теремах рассыпались От него от посвисту соловьяго,

Ачто есть-то людюшок, так ecu мертвы лежат;

АВладымир князь-от стольнё-киевской

Куньей шубонькой он укрывается.

[Гильф. — Т. 2. — С. 11; 17].

В былине "Иван Гостиной сын", записанной в XVIII в., устрашающий крик и гиперболическое изображение его невероятных последствий отнесены к чудесному коню Ивана. Иван, пировавший у князя Владимира, побился с ним за своего коня о велик заклад:

Не о сте рублях, не о тысячу — О своей буйной голове!

Чудесный конь бурочко-косматочко, троелеточко не подвел хозяина. Он привел в ужас не только соперничавших с ним жеребцов, но и весь княжеский двор, а также самого Владимира со княгинею:

Зрявкает бурко по-туриному, Он шип пустил по-змеиному. Три ста жеребцов испужалися,

С княженецкого двора разбежалися, Сив жеребей, две ноги изломил, Кологрив жеребец тот и голову сломил. Полонян Воронко в Золоту орду бежит. Он, хвост подняв, сам всхрапывает.

Акнязи и бояра испужалися, Все тут люди купецкия

Акарачь оне по двору наползалися.

АВладимер-князь со княгинею печален стал. По подполью наползалися.

Кричит сам в окошечко косяш,етое: "Гой ecu ты, Иван Гостиной сын. Уведи ты уродья со двора долой <...>"

[К.Д. — С. 41-42].

236

В изображении русских богатырей гиперболы особенно значительны и многочисленны. Они идеализировали богатырей. Гиперболы изображали тяжесть богатырского оружия.

У Ильи Муромца лук в двенадцать пуд [Азб. — С. 30], клюка сорок пудов [Азб. — С. 27], палица три тысячи пуд [К. Д. — С. 133]. У Добрыни Никитича палица буёва — шестьдесят пудов [Азб. — С. 102], Добрыня берет вяз в девяносто пуд [Азб. — С. 178]. Алеша Попович берет палицу булатную в девяносто пуд [Азб. — С. 178]; у Екима-парубка палица в три тысячи пуд [К.Д. — С. 57]; у калики перехожей шепальпа подорожная... в тридцать пуд [Азб. — С. 127]; у Василия Буслаева вяз во двенадцать пуд [К.Д. — С. 49].

Столь же весомо (в прямом и переносном смысле) все богатырское снаряжение.

У Михаила Казаринова в колчане полтораста стрел [К. Д. — С. 110]. У Святогора шляпонька — сорок пуд [Гильф. — Т. 2. — С. 307]; у Добрыни Никитича шляпа — сорок пудов [Азб. — С. 37]. Нательный крест у Самсонабогатыря на вороте шести пудов [Гильф. — Т. 2. — С. 33]; у Ильи Муромца

— полтора пуда [Рыбн. — Т. 1. — С. 74].

Гиперболически подчеркивалась цена богатырского снаряжения.

У Михаила Казарина кольчуги цена сорок тысячей, шелому цена — три тысячи, куяку и панцырю цена на сто тысячей, цена луку — три тысячи, стрелы — по пяти рублев, коню — цены-сметы нет [К. Д. — С. 110]. Как видим, самое дорогое для богатыря — его конь.

Гиперболы, отлитые в поэтическую формулу, изображали необычайную скорость богатырской поездки на коне:

Только видели удала, как в стремена вступил, А не видели поездки богатырские, Только видели — в чистом поле курево стоит,

Курево стоит, да дым столбом валит. [Азб. — С. 115].

Столь же необычайны расстояния, которые с легкостью преодолевает богатырский конь.

О коне Ильи Муромца:

Его добрый конь да богатырский

Сгоры на гору стал перескакивать,

Схолмы на холму стал перемахивать.

237

Мелки реченки, озерка промеж ног спущал.

[Гильф. — Т. 2. — С. И].

О коне Михаилы Казаринова:

Он скачет, конь, с берегу на берег, Котора река шириною пятнадцать верст. [К. Д. — С. 110]. | Конь Настасьи королевичны:

По целой версты конь поскакивал, По колен он в земелюшку угрязывал, Он с земелюшки ножки выхватывал,

По сенной купны он земелики вывертывал. За три выстрелы камешки откидывал.

[Гильф. — Т. 2. — С. 104].

Высшей степени гиперболы достигали в кульминации былинного сюжета — изображении боя. Здесь появлялась типическая формула (locus communis): богатырь хватает то, что подвернулось ему под руку (шапку со буйной головы, палицу боевую, дуби-ночку и даже татарина) и начинает этим помахивать.

Лак куды-де махнёт — туда улицы. Да назадь отмахнёт — переулочки.

[Гильф. _ Т. 3. — С. 162];

Где он ни пройдет, тут улица, Где ни повернется, проулочек, Где он ни станет, тут площадью.

[Киреевский. — Вып. 3. — С. 110].

В былине "Калин-царь", записанной в XVIII в., предводитель несметного вражеского войска велел татарам сохватать Илью. Приказание было исполнено: Связали ему руки белыя

Во крепки чембуры шелковыя. Даже связанный, Илья добром предлагает Калину отойти прочь с татарами от Киева, или им не быть живыми.

Итут Калину за беду стало

Иплюет Ильи во ясны очи:

"А русской люд всегды хвастлив, Опутан весь, будто лысай бес,

Еще ли стоит передо мною, сам хвастает!" И тут Ильи за беду стало, За великую досаду показалося, Что плюет Калин в ясны очи,

Скочил в полдрева стоячева,

238

Изорвал чембуры на могучих плечах. Не допустят Илью до добра коня

Идо ево-та до палицы тяжкия, До медны литы в три тысячи. Схватил Илья татарина за ноги. Которой ездил во Киев-град,

Изачал татарином помахивати,

Куда ли махнет — тут и улицы лежат, Куды отвернет — с переулками, А сам татарину приговаривает:

"А и крепок татарин — не ломится, А жиловат собака — не изорвется!"

Итолько Илья слово выговорил, Оторвется глава ево татарская, Угодила та глава по силе вдоль,

Ибьет их, ломит, вконец губит. Достальныя татара на побег пошли, В болотах, в реках притонули все, Оставили свои возы и лагири. Воротился Илья он ко Калину-царю, Схватил он Калина во белы руки, Сам Калину приговаривает: "Вас-та, царей, не бьют—не казнят. Не бьют—не казнят и не вешают!" Согнет ево корчагою.

Воздымал выше буйны головы своей. Ударил ево о горюч камень,

Росшиб он в крохи говенныя. [К. Д. — С. 132—133].

В отдельных случаях гиперболы подчеркивали необычайную продолжитель-

ность битвы. Так, в былине "Поединок Дуная Ивановича с Добрыней Никитичем", записанной А. Д. Григорьевым, богатыри бились палочками буевыми, сабельками вострыми, копьями по семь сажен, а дальше

Соскочили ребятушки со добрых коней

Асхватилися плотным боем, рукопашкою,

Аеще борются удаленьки добрые молодцы,

Аеще борются ребятушки двои су точки,

Аи борются ребятушки трои суточки; По колен они в землю да утопталися,

Не которой один друга не переборет. [Азб. — С. 138].

239