Ионеско текст

БРЕХТОЛЛ (еле слышно). Верю.

БРАТ ТАРАБА (Брехтоллу). Не слышу. Произнесите четче. Запах супа наполняет клетку?

БРЕХТОЛЛ. Да.

БРАТ ТАРАБА. Видите, вас уже коснулась милость Божья. Еще одно усилие. Во что, во что вы верите?

БРЕХТОЛЛ. Я верю в Бога.

БРАТ ТАРАБА (Триппу). Неплохой голос для умирающего с голоду. Наверное, наступило насыщение?

ТРИПП. Прекратите эту игру.

БРАТ ТАРАБА (Триппу). Нет, нет. Помолимся вместе. (Брех­толлу.) Ну раз вы верите, повторяйте за мной. Отче наш, который на небесах...

ТРЕТИЙ БРАТ и ВТОРОЙ БРАТ (Триппу и Брехтоллу). Хлеб наш насущный дай нам на сей день.

ВТОРОЙ БРАТ и ТРЕТИЙ БРАТ (Брехтоллу и Триппу). Отче наш, который на небесах...

БРАТ ТАРАБА. Хлеб наш насущный, дай нам на сей день, дай нам хлеб наш насущный...

ЖАН, КРАСНАЯ И ЧЕРНАЯ СТОРОНЫ (хором, ритмично, хлопая в ладоши). Хлеб наш насущный... хлеб наш... насущный...

ТРИПП. Дай нам наш хлеб...

БРАТ ТАРАБА. Господи, дай Триппу его хлеб насущный. Дай же Триппу хлеб насущный. (Брехтоллу.) Свершилось. Получите суп. Ваша просьба исполнена. Прекрасное доказательство Его существования.

Второй брат протягивает Брехтоллу через решетку тарелку. Брехтолл набрасывается на еду. Движение и одобрительный шепот черной стороны, будто их вера еще больше укрепилась благодаря новому дока­зательству.

ТРЕТИЙ БРАТ. Господи, дай мсье Триппу хлеб его насущный. Вера его крепка, он умирает с голоду.

БРАТ ТАРАБА (Брехтоллу). Какое вещественное и сытное доказательство Его существования и эффективности молитвы, правда?

БРЕХТОЛЛ. А потом... мне вернут свободу? (Ест.)

БРАТ ТАРАБА (Триппу). Так ничего и не удалось пожевать? Он к вам глух? Или хочет вас наказать? Или у него запасы кончились? Мои шутки тривиальны, да? Вы все еще верите в суп, посланный провидением? На вашем месте, я бы усомнился.

ТРИПП. Боже, мой Боже, почему ты меня оставил? Почему не вырвешь меня из их рук? Почему не уничтожишь эту клетку? Почему не спасешь меня от голода? По­чему не заберешь меня отсюда? Боже, почему ты меня оставил?

БРАТ ТАРАБА (Третьему брату, глядя на Триппа). Разве Он может оставить своего самого верного раба?

ТРЕТИЙ БРАТ. Просто не могу поверить. Наверное, Он забыл о нем.

ЖАН. Господь не может его оставить, это невозможно.

ТРИПП. Ведь правда, Он меня не оставит?

БРАТ ТАРАБА (Триппу). Разумеется, не оставит, если, ко­нечно, Он существует. А существует ли Бог? Отве­чайте. Вот суп существует.

ТРИПП. Я думаю, Он существует.

БРАТ ТАРАБА (Триппу). Значит, супа вам не видать. (Брех­толлу.) Очень приятно смотреть, с каким аппетитом вы едите. Лично я не хотел вас кормить. Это Он (смотрит вверх и указывает пальцем на потолок). Это Он велел мне дать вам хлеб насущный. В виде супа, так Он сказал. Суп с хлебом. (Триппу.) Вы верите в Бога?

ТРИПП. Верю.

БРАТ ТАРАБА (Триппу). Супа не получите. (Брехтоллу.) Я слышал Его голос. (Триппу.) Вы верите в Бога?

ТРИПП. Верю.

БРАТ ТАРАБА (Триппу). Супа не получите. (Брехтоллу.) Он мне приказал, и я не посмел ослушаться. Тем, кто верен Богу, Он не дает умереть с голоду.

ТРИПП. Не дайте мне умереть с голоду.

БРАТ ТАРАБА. Вы верите в Бога?

ТРИПП. Верю.

БРАТ ТАРАБА. Супа не получите.

Слова «супа не получите» подхватывает красная сторона.

Вы верите в Бога, мсье Трипп? Не хотите отвечать? Никакого супа!

Красная сторона повторяет «никакого супа» за Бра­том Тараба.

ТРИПП. Верю.

Недовольный шепот с красной стороны. Жан в ужасе смотрит и на ту и на другую сторону.

БРАТ ТАРАБА (Брехтоллу). Он всемогущ. Это Он направил мою руку. Хотите еще?

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Никакого супа. Лучше я отдам его тому, кто по-настоящему голоден.

КРАСНАЯ СТОРОНА. Да, да.

ТРИПП (упав на землю). Не губите меня, мсье.

БРАТ ТАРАБА. Надо говорить «брат мой», «друг», «товарищ».

ТРИПП. Не губите меня, дорогой друг, мне плохо, я го­лоден.

БРАТ ТАРАБА (Брехтоллу). Итак, теперь вы воистину пове­рили в Бога? (Триппу.) Вы все еще верите в Бога, мсье Трипп?

ТРИПП. Может быть... Немного...

ЖАН (шепчет). Может быть... немного...

БРЕХТОЛЛ (ест). Да, да, верю. Немного. Может быть...

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Ответ нечеткий. (Брату Тараба.) Супа не давать?

Брат Тараба показывает «нет» рукой.

ВТОРОЙ БРАТ (одновременно, Брехтоллу). Ответ нечеткий. (Брату Тараба.) Забрать тарелку?

Черная и красная сторона реагируют по-разному.

БРАТ ТАРАБА (Триппу). Итак, вы верите в Бога, мсье Трипп?

ТРИПП. Я не знаю, теперь уже не знаю...

БРАТ ТАРАБА. Отвечайте без затей: да или нет. Это же так просто.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Вы верите в Бога, мсье Трипп? Вы верите в Бога?

БРАТ ТАРАБА (Брехтоллу). Это так просто. Отвечайте ясно: да или нет. Вы верите в Бога, Брехтолл? Вы верите в Бога, Трипп.

БРЕХТОЛЛ. Да, я верю в Бога.

Одобрительный шум с черной стороны.

ТРИПП. Нет, я не верю в Бога.

Одобрительный шум с красной стороны.

БРАТ ТАРАБА (Брату-настоятелю). Вы слышали, Брат-настоятель? (Триппу и Брехтоллу.) Вас просят по­вторить.

ТРИПП. Нет, я не верю в Бога, нет, я не верю, в Бога. Нет, я не верю в Бога, нет, я не верю, в Бога. Нет, я не верю в Бога, нет, я не верю, в Бога.

Последнее «не верю» подхватывают Жан и красная сторона.

БРЕХТОЛЛ. Да, я верю в Бога. Да, я верю в Бога.

Последнее «верю» подхватывают Жан и черная сто­рона.

БРАТ ТАРАБА. Почему вы едите, стоя на коленях? Во что вы верите, мсье Трипп?

ТРИПП. Я верю в суп. Дайте мне супу.

БРЕХТОЛЛ. Я верю в Бога. Оставьте мне суп и свободу.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Вы уверены? Вы не ошиблись?

ТРИПП. Я верю в суп.

Брат Тараба подает знак Третьему брату.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Вот он, вот он, ваш отличный супчик! Подает Триппу полную тарелку. Тот набрасывается на еду.

БРЕХТОЛЛ (ест). Я верю в Бога. Вы ведь откроете все двери, когда я подкреплюсь, правда? Правда?

БРАТ ТАРАБА (Триппу). И в какой же суп вы верите?

ТРИПП. Я верю в этот отличный суп.

БРАТ ТАРАБА (Брехтоллу и Триппу). А ваша свобода... по­говорим о ней через несколько дней. Я не знаю, есть ли специальная формулировка, позволяющая вернуть вам свободу. Но обещаю узнать. Не исключено, что есть какая-то...

Трипп и Брехтолл продолжают есть.

(Жану, который встал и подошел к нему.) Как вы меня нашли в этой роли? Пьеса не показалась вам скучной? Что скажете о постановке?

ЖАН. О, да... отлично... да, Брат Тараба. Вы прекрасно играли.

БРАТ ТАРАБА. Это только первый эпизод, всего их двадцать девять. Это целостный спектакль, он должен идти на одном долгом дыхании. Мы не будем показывать вам продолжение, впрочем, если захотите... специально для вас...

Жан делает отрицательное движение.

Нет, не хотите... торопитесь... И все же не удержусь и сообщу вам, что в следующем эпизоде, как объявил герой пьесы, чью роль я исполнял, мы приступаем к излечению от опьянения свободой; нам предстоит, про­стите мне это банальное выражение, демистифициро­вать идею возврата свободы, демистифицировать и саму свободу...

ЖАН. Очень интересно. Спасибо, спасибо. Право, не знаю, как и быть...

БРАТ ТАРАБА (ударяет в ладоши, в сторону Брехтолла и Триппа). Все, все, спектакль окончен.

Братья, которым Трипп и Брехтолл возвращают тарелки, уходят с тележками, потом возвращаются и занимают место в глубине сцены, рядом с Жаном и Тараба. Трипп и Брехтолл поворачиваются лицом к публике на сцене, то есть в сторону Жана, и раскланиваются. Красные и черные зрители аплодируют. Потом под­нимаются, выходят или встают одни к левой кулисе, другие — правой. Может быть, кто-то из братьев с одной или другой стороны предложит им что-нибудь перекусить: булочки, лимонад. Потом все уходят со сцены.

ЖАН. Оба клоуна были просто превосходны, дорогой друг... Какая техника! Примите. мои поздравления. Браво еще раз!

Клетка с Брехтоллом и Триппом, которые по-преж­нему находятся внутри, убираются. Позже, видимо в конце действия, оба появятся в монашеской одежде. Убираются и колосники, и кресло, в котором сидел Жан

БРАТ ТАРАБА (продолжает). Такого рода роли — амплуа наших клоунов.

ЖАН. Вы, наверное, часто принимаете гостей и показываете им свою пьесу? Для них это большая честь, великая честь. А что, роли заключенных всегда исполняют эти двое актеров? Им, наверное, утомительно постоянно играть одно и то же?

БРАТ ТАРАБА. Нет, им эти роли никогда не надоедают. Возможно, в один прекрасный день они и воспроти­вились бы, но мы все предусмотрели. Поскольку каж­дый из них знает обе роли, мы просто пересаживаем их из одной клетки в другую. Брехтолл играет Триппа, а Трипп — Брехтолла.

ЖАН. Господа, братья мои, я вам бесконечно признателен за этот прием и за изумительную пьесу, которую вы показали.

БРАТ ТАРАБА. У нас таких пьес тысячи. И все очень раз­ноплановые. Я не хочу показаться назойливым, но если вы хотите посмотреть что-нибудь еще, скажите, не стесняйтесь.

ЖАН. Спасибо. Думаю у вас и без того забот хватает.

ВТОРОЙ БРАТ. Забот?

ТРЕТИЙ БРАТ. Забот? Почему он сказал «забот»? (Жану.) Мы играли себе и вам в удовольствие. Зачем же употреблять слово «заботы»? Неужели вам было так неинтересно?

ЖАН. Нет, нет, что вы! Я не это имел в виду. Я употребил слово «заботы» вместо другого, оно просто сорвалось с языка, я, конечно же, хотел сказать «удовольствие». Мы все получили удовольствие. Даже слишком много. Вот и достаточно.

ТРЕТИЙ БРАТ. Подобные ошибки чрезвычайно показательны. Слова, которые неожиданно срываются с языка, от­ражают ваши тайные склонности, мировоззрение, ва­шу личность, наконец.

БРАТ ТАРАБА. Вы подкрепились, отдохнули. Мы вас хорошо здесь принимали, правда? Всем ли вы удовлетворены?

ЖАН. Да, да, конечно. Я бесконечно признателен за все. Ваша обитель просто восхитительна. Отличный вид, безупречный вкус! Я чувствую себя гораздо лучше. Так что спасибо вам, мне пора в дорогу.

БРАТ ТАРАБА. Мы обязаны делать друг другу добро. Мы ведь люди. У всех нас есть обязательства по отношению к ближнему, разумеется, кроме тех, кому милее клетка одиночества. Но клетка — не самое удобное место, поверьте мне. В ней не удается толком ни сидеть, ни стоять.

На сцену выходят монахи и клоуны, которые надви­гают на глаза капюшоны, чтобы выглядеть как остальные. Все садятся на скамьи вдоль длинного стола, появившегося из-за кулис. Медленно пройдя через всю сцену, во время дальнейшего разговора они тесно, плечо к плечу, рассаживаются за столом.

ЖАН (показывает на монахов). Это актеры? Я хочу сказать, актеры-любители?

БРАТ ТАРАБА. Мы все здесь актеры-любители, но монахи-профессионалы.

ЖАН. Я знаю. Хорошо. Спасибо. Я должен идти. Мне надо увидеть то, что я еще не успел увидеть.

ВТОРОЙ БРАТ (Брату Тараба). Он еще не полностью вос­становил силы, не до конца излечился.

ТРЕТИЙ БРАТ. Это подтверждает и мою точку зрения. Ему не понравилась пьеса. По-моему, даже очень активно не понравилась.

БРАТ ТАРАБА. Раз вы твердо решили уйти, мы не смеем вас задерживать.

ЖАН. Да, да, я должен идти. Мне надо увидеть, что не уда­валось увидеть из-за слабого зрения. Впереди меня ждут важные встречи. Красота, которую я не замечал ранее. Простите мне это слово, вы, наверное, скажете, брат мой, будто оно отражает что-то там такое, что я пытаюсь скрыть, какую-нибудь нелепую мысль... или многое другое и многое другое... Главного я еще не сумел найти. Но я отдохнул. До свидания. Примите мои самые теп­лые пожелания. Еще раз благодарю вас. Скажите, сколько я вам должен, дайте, пожалуйста, счет.

БРАТ ТАРАБА. Вы не должны нам много. Счет не будет большим.

ЖАН. Вам было интересно меня слушать?

БРАТ ТАРАБА (повернувшись к Брату-настоятелю). Рассказ нашего гостя... его рассказ... хорошо, Брат-настоятель. (Жану.) В деньгах это не так много, судя по тому, что Брат-бухгалтер услышал от Брата-настоятеля.

ТРЕТИЙ БРАТ. Да, да, не так много.

ЖАН. И все же скажите, скажите, сколько я вам должен, иначе я не смогу уйти.

Пауза

.

Вы молчите... Очевидно, мой рассказ вам не был ин­тересен, теперь мне понятно. Так вот, кое в чем я вам не смог сознаться, нет, нет, не потому, что хотел утаить, просто забыл.

ВТОРОЙ БРАТ (взглянув на Брата-настоятеля). Забыл? Утаил?.. По мне, это одно и то же.

ЖАН. Все, чего я хотел, растворялось в воздухе, стоило мне подойти. Все, к чему пытался прикоснуться, жухло на глазах. Как только я вступал на залитый солнцем луг, небо затягивали тучи. Душа моя перестала ра­доваться. Трава сохла у меня под ногами, листья словно покрывались ржавчиной и падали на землю, стоило мне на них взглянуть. Если я склонялся над чистейшим источником, вода в нем становилась гряз­ной, зловонной.

ТРЕТИЙ БРАТ. Вот до чего доводит непреходящая жажда.

ВТОРОЙ БРАТ. Жажда и отвращение, слитые воедино.

Жан направляется к двери, но выход ему преграждает монах с карабином. Жан идет в глубину сцены, к решетке, за которой серый, бесцветный пей­заж — голая равнина. Он возвращается на прежнее место.

БРАТ ТАРАБА. Значит вас постоянно снедает неутолимая жажда, ненасытный голод?

ЖАН. Да... Нет... Впрочем... Ладно, расскажу вам все. Вот только хорошо ли я помню? Может, это только мои домыслы? Мне кажется, этот всепожирающий огонь и раньше меня мучил. Когда-то, давно, да, наверное, еще до путешествия или в самом его начале, нет, все-таки, пожалуй, до путешествия, ну да, конечно, до... когда дни были яркие и солнечные, я останав­ливался посреди какой-нибудь деревни и словно ока­зывался в центре вселенной, я смотрел вокруг, смот­рел во все глаза... Меня охватывало невыразимое изумление, невообразимый восторг, я восклицал, да­же кричал: «Невероятно! Неправдоподобно! Этого не может быть — и вот оно. Все невероятно: и лес, и простой куст, и дорога в гору, и улочка, и три-четыре домишки, и кортеж, и озеро, и берег моря!». Или садился в высокую траву, рассматривал каждую бы­линку, и радость переполняла меня. Мне всего хва­тало, я ощущал полноту бытия. Я не испытывал ни жажды, ни голода, радость была мне хлебом, была водой... Почему все вдруг переменилось? Откуда вдруг такая пустота? Вы мне можете объяснить, Брат Тараба? А вы, братья? А вы, Брат-настоятель? От­куда этот внезапный голод, откуда жажда? Откуда неудовлетворенность и тоска, и эта дыра, что не перестает расти вширь и вглубь? Мне так и не удалось ее заполнить. Куда делись ясные, светлые дни? Почему все исчезло во мгле? Надо ли терпеть? Надо ли смириться? Надо ли ждать? Или ждать нечего? Надо ли снова бежать по сумеречным осен­ним дорогам и искать тот свет... то чудо?

ТРЕТИЙ БРАТ. И все-таки определенные таланты у него были.

ВТОРОЙ БРАТ. Но он их решил оставить при себе,

ПЯТЫЙ БРАТ, БЫВШИЙ ТРИПП. Они в нем начали загнивать, разлагаться.

ШЕСТОЙ БРАТ, БЫВШИЙ БРЕХТОЛЛ. Они пожирают его, как язва, как гангрена.

ТРЕТИЙ БРАТ. Разве так трудно было облегчить душу?

ВТОРОЙ БРАТ. Ведь они стали его болезнью.

ЖАН. Я звал. Я кричал. Никто мне не помог. А может, хватило бы одного слова. Но я снова отправляюсь в путь. Я должен идти, должен найти землю, которая не обжигает, воду, в которой нельзя утонуть, куст, который не ранит шипами.

ТРЕТИЙ БРАТ (Брату-настоятелю). Зачем ему эти слова?

Брат-настоятель молчит.

БРАТ ТАРАБА (повернувшись к Брату-настоятелю, который не произносит ни слова). Мы не можем засчитать ваше последнее заявление.

ЖАН. Я должен идти. Я должен продолжить поиски. Ска­жите, братья мои, сколько с меня причитается. Я спе­шу. (Ищет в кармане, вынимает руку, разжимает кулак, там ничего нет.) Вот и все мои сбережения — одна пыль. За время путешествия мне больше ничего не удалось накопить... За время путешествия... Еще капля крови засохла у меня на пальцах, я укололся, когда цеплялся за колючий куст. Впрочем, это лишь небольшая царапина.

БРАТ ТАРАБА. Вы напрасно беспокоитесь. Наша гостиница не такая, как все. Мы не коммерсанты, мы не берем денег, не требуем в залог крови наших посетителей, не ждем жертвоприношений. Вам, конечно, придется вернуть нам долг, но совершенно иным способом. Вы нам окажете небольшую услугу, если можно так вы­разиться. А потом продолжите путешествие. Мы не будем вас удерживать. Нет, нет, это не надолго. Ска­жите сначала, вы довольны, еда была вкусная, спек­такль вас развлек хоть немного?

ЖАН. Конечно, я вас благодарю от всего сердца. Скажите, что я должен делать? Как могу доказать мою призна­тельность? Как могу вернуть вам моральный долг?

Брат Тараба смотрит на Брата-настоятеля, потом на Жана. Брат-настоятель неслышно скрывается в левой кулисе. Задник сцены озаряется ослепительным светом. За решеткой появляются Мари-Мадлен и Марта. Декорация та же, что и в конце первого эпизода «Бегство»: лазурное небо, зелень, деревья в цвету, лестница на том же самом месте, пронзи­тельно яркий свет, глубокая голубизна. На Марте светлое платье, на Мари-Мадлен — голубое, укра­шенное красной гвоздикой. Она совершенно не вы­глядит постаревшей, наоборот, кажется необычайно юной.

МАРИ-МАДЛЕН (стоя в глубине сцены, за решеткой). Жан, мы тут, мы ждем тебя!

ЖАН. Милые мои, мои ненаглядные!

МАРИ-МАДЛЕН. Иди сюда, иди. Смотри, как тут прекрасно! (Показывает на Марту.) Она была еще в колыбели, когда ты ушел. Теперь ей пятнадцать лет.

ЖАН. Я помню.

МАРИ-МАДЛЕН. Видишь, какая она стала взрослая? Ты когда-нибудь мог подумать, что она вырастет такой кра­савицей?

ЖАН. Я ее узнаю. Сердцем узнаю. Я уже отчаялся увидеть вас. Ах, как я счастлив! Вы со мной.

МАРИ-МАДЛЕН. Иди сюда.

ЖАН. Я скоро, скоро. Прямо сейчас я не могу. Я должен расплатиться за еду. Мне надо вернуть долг. Но это ненадолго.

МАРИ-МАДЛЕН. Поспеши. Весна так коротка. Ты ведь знаешь. Она наступит. Снова наступит. Обязательно. Но как грустно ждать ее.

ЖАН (Брату Тараба). Что я должен делать, чтобы распла­титься с вами?

БРАТ ТАРАБА. Вы думали, у нас тут тюрьма? Это не так. Братья за столом кажутся вам грустными? Вы оши­баетесь. Им не о чем грустить. Они выглядят так, словно их пытали? Но у нас тут нет пыток. И их меланхолия — одна видимость. На самом деле, это истинное спокойствие.

ЖАН. По-моему, на них кандалы.

БРАТ ТАРАБА. Да посмотрите же хорошенько. Какие кандалы? Что вы такое говорите? У вас галлюцинации. Никто им не причинял зла. Здесь они защищены от солнца и дождя. От войны и нищеты. Наши хирурги сумели удалить у них бациллы конфликтности, причинявшие им страшные мучения.

МАРИ-МАДЛЕН. Поторопись. Иди сюда.

ЖАН. Я недолго. (Брату Тараба.) Недолго, правда? (Марте и Мари-Мадлен.) Какой свет вас озаряет, я никогда такого не видел. Этот свет озарял вас всегда. Скоро, уже скоро я буду с вами и никогда не покину. Я иду, иду, иду. Я хочу прижать вас к сердцу. Боже, я думал, что потерял вас навсегда. Я не могу дождаться, чтобы обнять вас. Не могу дождаться! (Брату Тараба.) Я здесь еще долго пробуду?

БРАТ ТАРАБА. Терпение, брат Жан, терпение. Не надо нер­вничать. Вам придется на минуточку... или две... за­менить одного нашего отсутствующего брата.

ЖАН (Марте и Мари-Мадлен). Я скоро.

БРАТ ТАРАБА. Не хотите охранять карцер?

Жан качает головой.

Это не для вас. Вы не согласны охранять пустоту. Может быть, вы займетесь умирающими, облегчите их страдания?

ЖАН. Нет, нет.

БРАТ ТАРАБА. И это не для вас, нет. Может, поработаете поваром?

Жан качает головой.

Понятно. Хорошо. Мы не заставим вас таскать тяжести. Для этого у нас есть чернорабочие и носильщики. Успокойтесь, мы не пошлем вас искать золото в под­валах замка. Мы не станем поручать вам бухгалтерские дела, или административные, или юридические. Нет, нет. От всего этого мы вас избавим. Но, что поделаешь, какую-то работу выполнять надо. От общественной работы не освобождается никто. Так что не волнуйтесь, мы за вас решим сами. Поскольку всем надо есть, всем надо пить, дело для вас найти нетрудно. Мы вас попросим подать обед нашим братьям, которые уже сидят за столом, нашим братьям, которые выглядят как жалкие бродяги, но вовсе не потому, что они голодны, а потому, что их голод ненасыщаем, как и ваш. Вы понимаете, о чем я говорю. Накройте на стол и можете возвращаться к семье...

ЖАН (Марте и Мари-Мадлен). Мои ненаглядные...

БРАТ ТАРАБА. ...в луга, к красотам пейзажей и ландшафтов. И не обижайтесь, если мы попросили вас о небольшой услуге. Нам это нужно только ради вас, чтобы вы перестали волноваться. Небольшая услуга, правда? Мы не очень вас обременяем? Все правильно, все так и положено.

ЖАН. Тогда скажите, сколько мне здесь предстоит пробыть? Сколько? Сколько? (Марте и Мари-Мадлен.) Я скоро освобожусь и приду. Да, да, мы побежим в луга, возьмем друг друга за руки, будем петь, танцевать... Подождите меня.

БРАТ ТАРАБА. Сколько времени? Трудно сказать.

ЖАН. И все же...

БРАТ ТАРАБА. Надо сделать расчеты.

ЖАН (Марте и Мари-Мадлен). Подождите меня, мои лю­бимые. Нежность к вам выше самых высоких гор. Я всегда вас любил. (Брату Тараба.) Скажите мне, брат, скажите, считайте, быстрее. Когда я смогу уйти?

В стене открывается окошко, и чья-то рука начи­нает одну за другой подавать тарелки, приборы, котелок с супом, половник. Жан автоматически при­нимается подавать еду братьям, сидящим за столом.

Второй брат надевает на него монашеское платье. Жан пытается протестовать.

БРАТ ТАРАБА. Вы не будете делать ничего тяжелого. Надо просто раздать еду, вам даже готовить не придется. Все уже приготовлено. Братья за столом — не те клоуны. Их надо кормить по-настоящему. Это уже не театр.

Жан пытается снять с себя монашескую рясу.

ВТОРОЙ БРАТ. Не снимайте, брат Жан, а то испачкаетесь. Как же вы потом отправитесь дальше в грязной одежде?

ЖАН (Брату Тараба). Считайте скорее, прошу вас, я очень спешу. Они там, они меня ждут. Скажите, сколько секунд? Или минут? Считайте в минутах, я согласен. Сколько минут я должен оставаться здесь? Сколько минут я вам должен? Сколько минут длится обед?

БРАТ ТАРАБА. Вы хотите, чтобы время, которое вы нам должны, я посчитал в минутах? В минутах? Но это не мое дело. У нас все подсчитывает Брат-бухгалтер. Он получил указание от Брата-настоятеля. (Брату- бухгалтеру.) Сколько минут нам должен брат Жан?

Брат-бухгалтер молчит. Второй брат надевает Жа­ну на голову капюшон,

ВТОРОЙ БРАТ. Чтобы волосы не пропахли едой.

ЖАН. Хорошо. В минутах считать трудно. Я понимаю. На­верное, в часах удобнее. Сколько часов я должен оставаться здесь?

БРАТ ТАРАБА. Скажите ему, Брат-бухгалтер, подсчитайте. Скажите, чтобы он точно знал и не волновался и чтобы семья не волновалась.

ЖАН (в сторону решетки). Сейчас я вам скажу, сколько ча­сов... Ждите меня у дверей, ждите возле окон. Ждите на дорогах. Ждите в домах. Ждите. Не уходите, я дол­жен вас видеть. Ждите, ждите. Сейчас мне все скажут.

ТРЕТИЙ БРАТ. Начинайте, раздавайте им еду. Кормите го­лодных. Не стоит терять время зря. Давайте, давайте. Нельзя, чтобы их тарелки оставались пустыми.