Ионеско текст

ЖАН (продолжает есть). Я видел (запивает очередной кусок, проглатывает) реку... занавес... барабан...

БРАТ ТАРАБА (Жану). Брат-настоятель видимо, захочет, что­бы мы оценили результаты этого теста. Нам придется делать пометки. (Третьему брату). Брат-психолог, записывайте, записывайте. (Жану). Начнем сначала. Давайте же, заставьте себя. Ну, в конце концов.

ЖАН (Продолжая есть, развязывает галстук и расстеги­вает воротник). Я задыхаюсь... Цвет, река, каскад, барабан, занавес, пояс, сад, усы.

Тем временем Третий брат записывает за ним.

Индюк, занавес.

ТРЕТИЙ БРАТ. Вы уже говорили.

ЖАН. Я задыхаюсь... Значит, так: каскад, барабан, школа, родители, дом, солнце, индюк, крестьянин, цвет, пояс, сад.

ТРЕТИЙ БРАТ. Вы повторяетесь, брат Жан.

БРАТ ТАРАБА (Жану). Вы повторяетесь, дорогой друг. Брату-настоятелю ваши результаты могут показаться весьма слабыми.

ЖАН. Я видел... я видел... сад, индюка, школу, родителей, солнце, сад, сад.

ТРЕТИЙ БРАТ. Он не только повторяет слова, он еще их и забывает. Из своих странствий он не помнит ни имен, ни лиц, ни предметов... Он ничего не помнит. Он даже слова не может повторить в том же порядке. (Жану.) Вы все забыли, брат Жан.

ЖАН. Нет, вовсе нет. (Пытается припомнить). Занавес, река, индюк, барабан; и правда, помню все меньше и меньше... А! Вот, вспомнил: крестьянин. Да, вот оно, забытое слово: солнцестояние!

ТРЕТИЙ БРАТ (Брату Тараба). Такого слова в предложенном словарном тесте нет. (Второму брату.) Он забывает слова, а чтобы это было не так заметно, придумывает новые.

БРАТ ТАРАБА (Жану). Должен вас предупредить — обман здесь не проходит. Тест составлен таким образом, что никого провести невозможно. Ни себя, ни нас. Впро­чем, если вы придумываете слова, если у вас есть другие воспоминания, если были другие встречи, по­ведайте нам о них.

ЖАН. Пояс, цвет, цвет, маска, маска, маска... Чем больше ем, тем сильнее голод, чем больше пью, тем сильнее жажда. У меня замерзли ноги.

БРАТ ТАРАБА. Не обувайтесь сами. (Второму брату.) Пусть его обуют. (Жану.) Так вам будет теплее.

ТРЕТИЙ БРАТ (Брату Тараба). Есть такие слова, которые всегда забывают, он нам их так и не назвал.

ЖАН. С некоторых пор у меня провалы в памяти. Это все от усталости!

ТРЕТИЙ БРАТ. От сильнейшего переутомления, я бы сказал.

БРАТ ТАРАБА. Мы вам поможем восстановить здоровье. Ког­да-то в этом доме была больница. Здесь сохранился целый склад лекарств, которые на протяжении веков наши предшественники передавали друг другу по на­следству. Не бойтесь, брат Жан, лекарства эти не­тленны.

ВТОРОЙ БРАТ. Нетленны и проверены одновременно.

БРАТ ТАРАБА (показывая на Второго брата). Его словам можно верить, это наш Брат-аптекарь. Мы дадим вам несколько таблеток. Отправляясь в путь, вы возьмете их с собой. У вас улучшится зрение, вы сможете запомнить все, что увидите. Сейчас острота восприятия у вас патологически нарушена. Но она восстановится, и пробудившаяся память сможет удержать любой об­раз, любую картину. И воображение станет богаче.

ЖАН. А усталость? Да... утомляемость?

БРАТ ТАРАБА (Второму брату). А утомляемость?

ВТОРОЙ БРАТ (Жану). Исчезнет. Надо только грызть себе эти конфетки по дороге.

ТРЕТИЙ БРАТ. Я записал его ответы. Результат средний, пожалуй, даже чуть ниже среднего.

БРАТ ТАРАБА. Вот как. Мы ждали большего. Он и рыцаря в доспехах не заметил, но главное — он не помнит слово.

ВТОРОЙ БРАТ. Ни малейшего намека на слово.

ЖАН. Да нет же, это слово я знал. По-моему, что-то вроде... нет... не могу вспомнить... простите! А что касается всего остального, у меня есть оправдание — мой путь лежал через туманные края, я шел в густом тумане. Я даже в двух метрах перед собой ничего не видел.

БРАТ ТАРАБА. Золото его доспехов светит сквозь любой туман.

ТРЕТИЙ БРАТ. Он не заметил ни взрыва звезды, ни сияния снаряда, прорезающего сумрак ночи.

БРАТ ТАРАБА (Жану, показывая на Второго брата). Прежде чем вы уйдете, он даст вам специальные лекарства. И капли в глаза закапает особые.

ВТОРОЙ БРАТ. У него и со слухом не в порядке, иначе он должен был бы услышать взрыв или хотя бы пред­ставить его себе...

Брат-настоятель делает движение рукой. Брат Та­раба поворачивается к нему.

...или интуитивно предугадать.

БРАТ ТАРАБА (Брату-настоятелю). Хорошо, Брат-настоятель. Мы ему предложим вопросы из второго теста. (Жану.) Не скажете ли нам, великий путешественник, что сталось с теми из наших друзей, которые ушли отсюда и заблудились, с теми, кому, наверное, сейчас нужна наша помощь. Они могли остаться без куска хлеба. Не встречался ли вам по пути кто-нибудь из этих несчастных, не стоял ли кто из них с протянутой рукой на обочине дороги?

ЖАН. Я шел очень быстро, смотрел только вперед, я говорил вам, мне надо было добраться до цели.

БРАТ ТАРАБА. Ну хорошо, расскажите нам о городах.

ЖАН. Была глубокая ночь.

ВТОРОЙ БРАТ (Третьему брату). Вот так тоска прокрадывается в душу.

ЖАН. Иногда брезжил рассвет. Да, случалось... Видите, я вспоминаю. Где-то вдали, еще в самом начале, до пустынной равнины, до тумана, в котором нет ни дня, ни ночи, который сам и есть день и ночь, далеко-далеко я различал... туман еще не был таким густым, я видел вдали зарево металлургических заводов, раскаленные доменные печи.

БРАТ ТАРАБА. Вы к ним подходили? Вы проходили через эти города?

ЖАН. Я подходил ко многим. Но они исчезали. Или ворота закрывались перед носом. То было рано, то слишком поздно, и больше в город никого не впускали

ТРЕТИЙ БРАТ. Снова никаких точных сведений. Ни для нашего архива, ни для статистики. Значит, ни в полях, ни в деревушках, ни на дорогах вы не видели ничего особенного, ничего из ряда вон выходящего, ничего, что потрясло бы вас до глубины души? Может, вы беседовали с кем о чем-нибудь интересном?

ЖАН. Там никого не было, больше никого. Когда еще было светло, я рассказывал вам, я различал какие-то силуэты... толпы народа... да, толпы народа и от­дельные силуэты... а потом нет, никого. Все скрыл туман.

БРАТ ТАРАБА. Вы уверены, что не слышали, как звал на помощь человек — впрочем, может, вы его видели — человек, тонувший в пруду, когда вы проходили мимо?

ЖАН. Я никого не видел и не слышал. Наверное, это было в другое время. Или раньше, или позже. Я бы навер­няка услыхал или, может, увидел его тень в воде. Туман скрыл все.

БРАТ ТАРАБА. Простите мою настойчивость. А когда ночь кончалась, когда поднимался туман, что вы видели тогда?

ЖАН. Я уже говорил. До этого я видел занавески, реки, я вам рассказывал. Ничего больше, поверьте, везде, куда ни глянь, — мрачная равнина, серая равнина, голая равнина. Равнина без конца и края! А потом все скрыл туман.

ТРЕТИЙ БРАТ. Колонны войск на марше?

БРАТ ТАРАБА. Наши братья далеки от жизни, мсье, совсем как дети. Надеюсь, они не слишком назойливы?

ЖАН. Ну что вы! Ах, да, на рассвете мне встретилась плотная шеренга солдат. У них было что-то вроде ранцев за спиной. Как у школьников.

ТРЕТИЙ БРАТ. Вы пошли за ними? Куда они направлялись?

ЖАН. Туда, где пробивалось что-то вроде солнца. Но они исчезали, не успев дойти. Их скрывал туман, а может, дым.

БРАТ ТАРАБА (обоим братьям). Вы утомляете нашего гостя своими вопросами.

ЖАН. И снова равнина, потом... холодный свет... а потом...все скрыл туман.

БРАТ ТАРАБА. Больше ничего достойного внимания?

ЖАН. Больше ничего. Хотя... нет! Несколько раз в пути... раньше я просто не придал этому значения... несколько раз в тумане или ночью в лесной глуши, в конце дороги, когда одинокий луч луны или вспышка молнии ненадолго освещали землю, передо мной вставала старуха в лохмотьях, скрюченная, бледная как смерть, с палкой в руках... Застыв на месте, она молча глядела на меня. Да, да, она появлялась в редкие минуты просвета, а во тьме была почти незаметна. Вполне понятно, почему я не вспомнил о ней, правда? Она была ничто иное, как плод моего воображения, злая шутка фантазии, такая страшная и дряхлая, каких я отроду не встречал... сама старость во плоти. Потом я ее уже не видел... Но в памяти моей... все скрыл туман.

ВТОРОЙ БРАТ. А что вы делали, когда надо было отдохнуть?

ЖАН. Когда не было сил идти, я останавливался, садился на межевой камень, закрывал глаза.

БРАТ ТАРАБА (внезапно заинтересовавшись). Что вы видели в эти минуты?

ЖАН. С закрытыми глазами?

БРАТ ТАРАБА. Да, да, что вы видели внутри себя? Какие образы вас неотвязно терзали?

ЖАН. Все те же. Угрюмая равнина, серая равнина, слякоть и грязь, равнина без конца и края, дороги, ведущие в никуда, ведущие в никуда... а потом все скрыл туман...

БРАТ ТАРАБА. Вот тут вы не правы. Вы просто не отдаете себе отчета в том, что говорите. Ведь одна из этих дорог привела вас к нам.

ЖАН. Верно. И я счастлив. Мне, несомненно, повезло. Я вам чрезвычайно благодарен за все. Сколько я вам дол­жен?

БРАТ ТАРАБА (обменявшись взглядом с Братом-настояте­лем, Жану). Брат-настоятель благодарит вас за лю­безное согласие подробно и обстоятельно рассказать нам о вашем путешествии.

ЖАН. Ну что вы, право...

БРАТ ТАРАБА. Не надо скромничать, мсье Жан. Мы ведь с вами не просто болтали о пустяках, нет, вы нам, может быть, сами того не подозревая, прочитали на­стоящую лекцию. Прекрасно подготовленную, проду­манную, хотя на первый взгляд весьма несложную. Но лично мне она показалась точной и глубокой, пусть даже в ней и не было привычных ораторских приемов и красот. Так что я абсолютно убежден, что вы нас не обманывали. Вы, наверное, заметили, наши братья записывали все ответы. Из того, что вы нам рассказали, ничего не пропадет, ни единого слова. Мы вам очень признательны. А теперь нам хотелось бы вас немного развлечь и позабавить. Что если мы предложим вашему вниманию одну занятную пьеску? Не говорите нет. Вы нас обидите. Располагайтесь поудоб­нее. Вы должны уйти отсюда довольным. И не надо нас благодарить. Мы надеемся, что благодаря вам наше имя разнесется по свету, о котором мы ничего не знаем, ибо живем затворниками. Заранее просим про­стить нам режиссерские просчеты пьесы, занятной, как я уже сказал, и к тому же, надеюсь, поучительной Utile cum dulci² . Мы старались как могли. Сделайте скидку на то, что мы всего лишь любители. Итак, представьте себе, что двое среди нас — жертвы су­ществующей системы образования или, если хотите, деформирующего личность воспитания. Можно и так сказать. Отправная точка для обоих — их нынешнее мировоззрение, но двигаться им предстоит в обратном направлении. Каждый из них должен в конце концов перейти на диаметрально противоположную позицию. Это просто дело фантазии. По вашему лицу вижу, что вы меня не совсем понимаете. Короче, наша пьеса посвящена вопросу воспитания-перевоспитания. Впро­чем, сейчас сами все увидите.

ТРЕТИЙ БРАТ (посмотрев на Брата-настоятеля, тихо Второму брату). Думаю, и Брат-настоятель со мной согласен. Результаты тестирования мсье Жана весьма слабые.

ВТОРОЙ БРАТ. Отнюдь не блестящие.

БРАТ ТАРАБА (монахам и залу). Тихо. Мы начинаем.

Сверху на сцену опускаются две клетки, В них быстро входят двое монахов, снимают рясы и капюшоны. Двое других закрывают решетки. Другой вариант: две клетки с находящимися внутри Брехтоллом и Триппом выезжают из-за кулис на сцену по специ­альным рельсам или каким-то другим способом. Оба заключенных — старики. Двое братьев выкатывают тележку, на ней — котелок, миски и разливательная ложка. Каждый направляется к одной из клеток.

БРАТ ТАРАБА (Жану). С братьями, которые играют тюрем­щиков, вы уже знакомы. Вид у них, к сожалению, не столь свирепый, как положено по роли. Двое несча­стных в клетках — заключенные. Они настоящие профессионалы, бывшие клоуны. Этот поучительный спектакль, который вы сейчас увидите и который уже начался, поставил наш Брат-педагог, специалист в области воспитания-перевоспитания. (Поворачивает­ся к Брату-настоятелю.) Но, Брат-настоятель, я же занимаюсь только приемом гостей... Я не могу... это не моя компетенция...

Брат-настоятель молчит.

Хорошо, Брат-настоятель. (Жану.) Брат-настоятель со­общил, мне, что у Брата-педагога сейчас появились другие печали... Печали... о чем же ему печалиться?

БРАТ ТАРАБА. Так что я вынужден заменить его с ходу, без всякой подготовки. Мне, конечно, до него далеко, но все-таки, надеюсь, ход событий будет вам понятен... Садитесь сюда, отсюда лучше видно, это место для почетных гостей...

Появляются братья, изображающие зрителей. Двое из них вносят кресло и помост, на котором они и помещают Жана, словно в театре. Другие, простые зрители, садятся по обе стороны от него на при­несенные стулья. Они сидят неподвижно, в застыв­ших позах, по крайней мере вначале. Как только начинается пьеса, они снимают капюшоны, скрывавшие доселе их бесцветные лица. Монахи со сто­роны Триппа освещены красным светом, монахи возле Брехтолла одеты в черное. Каждая группа попере­менно в критические моменты действия ритмичны­ми аплодисментами, ритмичными движениями и со­ответствующей мимикой выражает одобрение сло­вам Брата Тараба, обращенным к одному или другому заключенному. Мимика Жана, против воли прини­мающего участие в этой двойной игре, отражает страдание и мучения обоих заключенных. Выражение его лица резко контрастирует с попеременно одоб­рительным отношением двух групп зрителей — на нем написаны чувства Триппа и Брехтолла. Жан участвует в спектакле, он как бы отождествляет себя с двумя несчастными. Порой, особенно вначале, он производит впечатление ничего не понимающего простачка, он удивляется, даже смеется, принимая спектакль за шутку. Но потом, по мере того как наступает понимание, болезненность и трагизм си­туации начинают мучить его все сильнее и сильнее. Он то и дело поворачивается к зрителям-монахам, словно ища у них ответа на происходящее.

БРАТ ТАРАБА. Ну что же вы, садитесь... нет, нет, не надо стесняться...

ЖАН. Мне бы не хотелось занимать столь почетное место... Здесь должен сидеть Брат-настоятель.

БРАТ ТАРАБА. Давайте... без ложной скромности... распола­гайтесь поудобнее... тишина... Начали... Начали...

Словно по сигналу все остальные братья рассажи­ваются по местам. За ними молча возвышается гигантская неподвижная фигура Брата-настоятеля. Тараба надевает роскошную накидку, красную со сто­роны Триппа, черную со стороны Брехтолла. На голове у него — скрывающий верхнюю часть лица наполовину красный, наполовину черный капюшон с огромными прорезями для глаз; рот и подбородок открыты.

БРАТ ТАРАБА. Как дела, мсье Трипп? Как моральный дух? Тюрьма, опять тюрьма. Радости, конечно, мало. Но, увы! Приходится смириться. Ваша вера вам поможет. Вы как будто на меня в обиде? Крайне нелюбезно с вашей стороны. (Поворачиваясь к другой клетке.) До­рогой мсье Брехтолл!

ТРИПП (обращаясь к Тараба, пока тот разговаривает с Брехтоллом). Прошу вас, откройте решетку. Выпу­стите меня на свободу!

БРАТ ТАРАБА (публике, то есть Жану, монахам и зритель­ному залу). Всем нужно одно и то же. Не успели попасть в тюрьму — не важно, кто в этом виноват: сами они, кто-то другой или вообще никто — как тут же требуют выпустить их отсюда. Все хотят свободы. Но свобода — понятие временное.

БРЕХТОЛЛ. Я требую временной свободы.

БРАТ ТАРАБА (Брехтоллу). Посмотрите, дорогой мсье Брех­толл, вот перед вами мсье Трипп, он тоже попал в тюрьму, правда, совсем по другой причине, я бы даже сказал, противоположной. И так же, как вы, хочет выйти отсюда. Что касается меня, я ничего не имел бы против! Но, увы, здесь есть и другие заключенные. Не могу же я выпустить всех. Представляете, что это будет? Тысячи и тысячи заключенных на свободе, какой беспорядок начнется на улицах, на дорогах. Только подумайте: пустые тюрьмы и толпы людей, снующих то туда, то сюда... Жизнь пойдет кувырком. Я не могу взять на себя ответственность за такие пробки в городе.

Жан смеется. Остальные молчат.

Я готов поставить себя на ваше место, мсье Трипп, в мыслях, разумеется. И на ваше, мсье Брехтолл. Насколько я могу судить, вы плохо меня понимаете. К тому же и сюда вы попали только потому, что плохо понимаете самого себя. Какой свободы вы хо­тите? Свободы умереть от холода?

Смех.

Здесь вы в тепле. Свободы умереть от удара молнии? У нас есть громоотвод на крыше. Здесь вам не страшны никакие путы... Вы мне можете возразить, что мы и так опутали вас по рукам и ногам, но поверьте мне — нет опаснее пут, чем путы страсти. Отчуждение духа — вот истинная тюрьма. Правда, мсье Брехтолл? Физи­ческая пытка, например, освобождает от пытки моральной. Когда вас пытали, разве вы могли думать о чем-тo другом? Освободите свое сознание от мысли выйти отсюда, и вам сразу станет легче. Конечно, трудно сразу избавиться от тайных намерений, от плена старых привычек: систем, доктрин, догм, мифов, маний, гнетущего автоматизма мысли. Надо реши­тельно покончить с ошибками воспитания. Да, знаю, это трудно! Усвоенные понятия порой и каленым же­лезом не выжечь. Но расставшись с жалкими пред­рассудками, вы станете почти свободными или, пра­вильнее сказать, готовыми к свободе.

Четыре последующие реплики должны быть произ­несены почти одновременно.

БРЕХТОЛЛ. Нам эти речи известны, мы их слышали сто раз.

ТРИПП. Меня вы не убедили.

БРЕХТОЛЛ. Теория, взятая с потолка.

ТРИПП. Общие слова.

БРАТ ТАРАБА. В определенной степени я готов принять ваши возражения. Вы правы. Любая теория — дым, абст­ракция, пока ее не проверишь на практике. Настало время претворить теорию в жизнь. Если вы нам по­можете, мучиться вам не придется. Насколько болез­ненным окажется эксперимент, зависит от вас: поло­жить конец своим мучениям сможете только вы сами, причем в любой момент. Мы желаем вам добра, гос­пода, желаем счастья.

Ритмичные аплодисменты с черной и с красной сто­роны.

С нашей помощью вам предстоит пройти курс отрез­вления. Вы станете чище, мудрее. Вы обретете гибкость ума. Вы обретете полную свободу.

ТРИПП. И сможем уйти отсюда?

Возмущенные движения красной стороны.

БРЕХТОЛЛ. Нам откроют клетку?

Возмущенные движения черной стороны.

БРАТ ТАРАБА. После курса отрезвления ваши суждения ста­нут иными. И для этой клетки, как вы ее именуете, у вас найдется другое, более подходящее название. Ваш образ мыслей изменится, разум очистится. И убеждения, вошедшие в плоть и кровь... да вы сами увидите! Короче, мы с вами приступаем к проверке нашей теории, нашей гипотезы. Через тридцать уро­ков, освободившись от гнета прежнего мировоззрения, вы достигнете той же степени просветления, что и эти двое братьев (показывает на Первого и Второго братьев), чья миссия здесь — помогать и служить вам. В свое время они тоже осваивали нелегкую науку отрезвления, пройти через все, что было и с вами. Но разве они о чем-нибудь жалеют? Спросите их — они рассмеются в ответ. В общем, все будет хорошо. Тридцать уроков, господа, ни одним больше, только тридцать уроков. Сегодня первый.

На лице Жана написано волнение. Остальные бес­страстны.

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу). Вы не проголодались, мсье Брех­толл? Пора обедать. Суп сегодня отменный. И пахнет так вкусно!

ТРИПП. Мне не нужен ни ваш суп, ни ваш хлеб.

БРЕХТОЛЛ (одновременно с ним). Лучше подохнуть с голоду. Откройте клетку.

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу). Если человек голоден — что же тут стыдного?

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу, одновременно со Вторым братом). Если человек голоден — что же тут стыдного?

БРАТ ТАРАБА (сначала Брехтоллу, потом Триппу). Время обеда. Не стесняйтесь. Ешьте.

Брехтолл и Трипп не могут решиться.

Нам будет очень обидно, если вы еще не проголодались. Мы так старались приготовить для вас что-нибудь повкуснее. (Брехтоллу.) Конечно, вы всего лишь заключенный. (Триппу). Конечно, вы всего лишь заключенный. (Обоим.) Но никто за это вас не пре­зирает.

На лице Жана написано облегчение.

Не станем же мы убивать человека за его ошибки. (Брехтоллу.) Субъективно вы ни в чем не виноваты. (Триппу.) Мы очень милосердны. (Обоим.) Мы хотим наставить вас на истинный путь. Мы хотим вас спасти. А для этого необходимо, чтобы вы оба пребывали в добром здравии. (Триппу.) Мы заботимся о вас, мсье Трипп. (Брехтоллу.) Мы любим вас, мсье Брехтолл. (Обоим.) Искренне любим, от всего сердца.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Как вкусно пахнет!

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу, одновременно с Третьим бра­том). Какой вкусный суп!

БРАТ ТАРАБА (обоим). Если вы не станете есть, если поху­деете, если заболеете, для нас не будет хуже наказа­ния. Но ведь вы не хотите, чтобы нам было плохо? Ну, давайте же, мсье Брехтолл, одно движение! Мсье, Трипп, одно движение.

Слышен бой часов.

Полдень, время обеда.

Трипп и Брехтолл не отвечают.

ВТОРОЙ и ТРЕТИЙ БРАТЬЯ (вместе). Время обеда.

БРАТ ТАРАБА (двум братьям). Ничего, когда-нибудь они проголодаются. Смотрите, чтобы суп оставался горя­чим. (Брехтоллу.) Обед ждет вас. (Триппу.) Обед ждет вас.

Бой часов.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Час дня.

Бой часов.

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу). Два часа.

Бой часов.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Три часа.

Бой часов.

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу). Четыре часа.

Бой часов.

ЖАН (в ужасе кричит со своего места). Шесть часов, мсье Трипп.

Бой часов. Вся красная сторона поворачивается и удивленно смотрит на Жана

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу). Девять часов, мсье Трипп.

Бой часов.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Полночь, мсье, Трипп.

Бой часов.

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу). Полночь, мсье Брехтолл.

Бой часов.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Полдень, мсье Трипп.

ЖАН (в ужасе). Полдень, мсье Брехтолл.

Бой часов. Черная сторона поворачивается и удив­ленно смотрит на Жана

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Полдень, мсье Трипп.

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу). Полдень, мсье Брехтолл.

ТРЕТИЙ БРАТ (Триппу). Три часа. Вы еще не проголодались, мсье Трипп?

ВТОРОЙ БРАТ (Брехтоллу, одновременно с Третьим бра­том). Вы еще не проголодались, мсье Брехтолл?

БРАТ ТАРАБА (обоим). Соглашайтесь, это вас ни к чему не обязывает. И мы вернем вам свободу.

ТРИПП. Вы смеетесь надо мной. Это обман.

БРЕХТОЛЛ. Это обман.

БРАТ ТАРАБА. Мы слишком вас уважаем, чтобы обманывать. (Смотрит то на одного, то на другого.)

БРЕХТОЛЛ. Не верю я вашим супам.

Жан смеется. Слышен осуждающий шепот с красной и с черной стороны. Сбитый с толку, Жан замолкает.

БРАТ ТАРАБА (обоим). Большая ошибка с вашей стороны.

ВТОРОЙ и ТРЕТИЙ БРАТЬЯ (одновременно, поигрывая мисками и половниками). Четыре часа, пять часов, шесть часов! Кто тут проголодался? Кому супчику? Сейчас все уносим. (Делают вид, что собираются уходить.)

БРАТ ТАРАБА (обоим братьям). Подождите. Не нервничайте. Они, кажется, успокоились, бедняги.

БРЕХТОЛЛ. Дайте воды.

ТРИПП. Я хочу пить, я хочу есть.

Жан сглатывает слюну, словно у него пересохло в горле.

БРАТ ТАРАБА (поворачиваясь к Брату-настоятелю). Боль­ше чем на неделю их не хватило. (Обоим заключен­ным). Браво! Браво! Мне, правда, попадались и по­упрямее. Вы просто не привыкли поститься подолгу. Тем лучше. Видите, мсье Трипп, видите, мсье Брех­толл, голодовка — это же глупость. Суп у нас в тюрьме превосходный, еще бы — такие повара! (Брех­толлу.) Сейчас вам нальют супу. (Триппу.) Конечно, вам тоже нальют.

ТРИПП. Скорее. Больше нет сил терпеть.

БРЕХТОЛЛ (одновременно с ним). Чего вы ждете?