Ионеско текст

Господа туристы, сейчас у нас небольшой привал, потом по плану — долина бабочек. Лучше всего на­сладиться ее красотами вы сможете оттуда, вон с той вершины, прошу всех посмотреть.

Все смотрят туда, куда Экскурсовод показывает пальцем.

Поскольку путь нам предстоит неблизкий, мы решили сделать остановку, чтобы вы могли ополоснуть руки в ручье, который нежно журчит у ваших ног. У вас есть две минуты. Потом по моему свистку мы начинаем подниматься. Автомобиль подберет нас у подножия горы.

Туристы выходят в правую кулису, а в это время из левой кулисы появляется отставший от группы Слепой турист с белой палкой в руке.

(Жану.) Ну а вы что же, мсье? Не хотите идти со всеми?

ЖАН. Я не занимаюсь ни профессиональным, ни массовым туризмом. Я путешествую самостоятельно, сам по себе. Сам для себя. Короче, я не принадлежу к вашей группе, как, впрочем, и ни к какой другой.

ЭКСКУРСОВОД (идущему навстречу Слепому). Давайте, да­вайте, уважаемый, поторопитесь, вы разве не видите, что остальные уже в пути?

СЛЕПОЙ. Я ничего не вижу.

ЭКСКУРСОВОД (Слепому). Поторопитесь, поторопитесь. Иди­те все время прямо, догоняйте ваших спутников.

Слепой направляется к выходу.

(Жану.) Зачем таким людям туризм, не знаю. А сами они, интересно, знают? Что они могут увидеть?

ЖАН. Я вас узнал, господин экскурсовод. Вы — Шеффер, выходит, вы уже вернулись...

ЭКСКУРСОВОД (его должен играть тот же актер, что и Раввина). Я вас не понимаю.

ЖАН. Шеффер. Вы — Шеффер. Ты — Шеффер.

ЭКСКУРСОВОД. Я не Шеффер, вы ошиблись.

ЖАН (спокойно расстегивает Экскурсоводу куртку и до­стает из внутреннего кармана фальшивую бороду). А это? Отпираться бесполезно: вы — Шеффер.

ЭКСКУРСОВОД (спокойно, без тени смущения). По правде го­воря, я — Шеффер. И да, и нет. Меня видели в стольких лицах, в стольких масках, в стольких странах, на столь­ких континентах, что, хочешь не хочешь, начинают уз­навать. Тот, кто всегда играет одну и тут же роль, од­нообразен и безлик, и не привлекает внимания. А меня мое многообразие выдает и предает. Потому что, когда меняешься, когда рвешь с привычным и обыденным, — это всегда бросается в глаза. Ведь я каждый раз разру­шаю будничность и повседневность. И поскольку каж­дый раз становлюсь другим, я, разумеется, никогда пол­ностью не бываю самим собой.

Жан молча показывает на стену правой рукой.

ШЕФФЕР. Я знаю, вам нужно пройти. Я вас уже видел. И вот еще что мне хотелось бы, чтобы вы знали: когда вы меня тут видели... уж не помню, когда... в общем, когда я проходил тут с детьми, я находился на самой низкой ступени лестницы, а сейчас я начал подниматься на­верх. Со временем я стану волком или львом, но быстро такие дела не делаются. И мне совсем не хочется, чтобы меня постигла та же участь, что и детей...

ЖАН (рассеянно). А что с ними случилось?

ШЕФФЕР. Мы с друзьями сняли с них одежду, круглые шляпы, постригли им волосы, сбрили бороды, а потом, потом сбросили в пропасть, живьем.

ЖАН. Так это правда?

ШЕФФЕР. Увы, да... (Смеется.) Если хотите, посмотрите вниз — там такое месиво. Впрочем, я вижу, вас это совершенно не интересует. Ну что ж, немного времени у меня есть, я помогу вам — стена исчезнет. Это, конечно, не самое удачное решение, но раз вы хотите, я готов. Я знаю, вам известно, что я волшебник. Кстати, не единственный. Но должен вас предупредить: дорога, на которую вы вступите, ведет вниз, а я, как вы знаете, лезу вверх, да, да, вверх.

Сцена озаряется ослепительным светом.

Вот оно, солнце Аустерлица!

Несмотря на то, что Экскурсовод не делает ни одного движения, ни одного пасса рукой, стена ис­чезает. Жан поворачивается спиной к зрительному залу и идет вглубь сцены, туда, где только что стояла стена. Вместо нее там появляется мрачная, грязная кухня, она занимает примерно треть за­дника, если смотреть из зрительного зала. По чер­ным стенам развешена на веревках черная от копоти кухонная утварь, здесь же — ржавая, грязная, черная плита. Обитательница этой кухни — старуха в старом, рваном черном платье, грязном, непонят­ного цвета фартуке, с грязной черной тряпкой в руках, которой она вытирает не менее грязную чер­ную сковородку. Экскурсовод начинает идти к выходу в правую кулису. Достав на ходу слуховой рожок, он приставляет его ко рту.

ЭКСКУРСОВОД. Господа туристы, дорогие путешественники и друзья, в путь — к вершине!

Он трубит в рожок и выходит. Яркий солнечный диск движется за ним по пятам и исчезает со сцены одновременно с ним. Жан остается вдвоем со ста­рухой на этой странной кухне, залитой мертвенно-бледным светом.

КУХАРКА. Вон она, ваша дорога, не так уж далеко. До нее, конечно, надо добираться, но вы человек молодой и ноги у вас крепкие. (Не выпуская тряпку из руки, она сковородкой показывает ему направление.) Вон она, молодой человек. Впрочем, вы уже и не так молоды, вон ваша дорога.

Задник и правая боковая стены открываются, за ними — огромные широко раскрытые ворота. Ку­хонная утварь остается висеть по обе стороны гигантского прохода.

Теперь можете идти. Мы убрали все препятствия с пути. Но предупреждаю, там грязь, грязь, и мокрая земля липнет к подошвам...

Две другие трети задника — мрачное небо и крутой спуск, который весьма трудно изобразить декора­цией, поскольку Жан находится на самом верху. Одно из возможных решений: обозначить спуск нескольки­ми деревьями, первое должно быть видно целиком, у второго — крона, у третьего — только верхушка. Все листья одновременно начинают осыпаться, за ними открывается серое голое небо, и уже совсем далеко — вершина холма, к которой ушли туристы.

КУХАРКА. Во всяком случае, сынок, теперь вам будет по­легче, полегче, никаких подъемов, никаких гор, ни­каких лестниц, вы снова спуститесь в долину, а там пойдете прямо и прямо, там уже невозможно заблу­диться... Идите, идите...

Жан направляется к открытому проходу, перед тем как исчезнуть, поворачивается к ней.

ЖАН. У вас кухня без крыши.

КУХАРКА. Ей тучи служат крышей. И туман.

Жан подходит к тому месту, откуда начинается спуск.

ЖАН. Вы мне не сказали, что спуск ничуть не легче подъема.

КУХАРКА. Ну что вы! А, впрочем... Это тот же подъем, только в обратном направлении.

Жан начинает спускаться, сначала его видно по пояс, потом только голову.

КУХАРКА (бросив сковородку и вытирая грязной тряпкой руки, на которых остаются черные следы). Ты бы спел что-нибудь. Так, глядишь, и дорога легче пока­жется. Или не лежит больше сердце к песне? Или молодость прошла?

ЗАНАВЕС

Эпизод четвертый.

ЧЕРНЫЕ МЕССЫ ДОБРОЙ ГОСТИНИЦЫ.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ЖАН.

БРАТ-НАСТОЯТЕЛЬ, одет в белое.

ПЕРВЫЙ БРАТ (или БРАТ ТАРАБА).

ВТОРОЙ БРАТ.

ТРЕТИЙ БРАТ.

ЧЕТВЕРТЫЙ БРАТ.

ПЯТЫЙ БРАТ (он же клоун - исполнитель роли ТРИППА).

ШЕСТОЙ БРАТ (он же клоун - исполнитель роли БРЕХТОЛЛА).

БРАТЬЯ В КРАСНОМ и БРАТЬЯ В ЧЕРНОМ.

МАРИ-МАДЛЕН.

Просторная комната: столовая или трапезная то ли монастыря, то ли казармы, то ли тюрьмы. В задней стене — большая решетка с редкими пруть­ями. За ней на протяжении почти всего действия виден пустынный, унылый, бесцветный пейзаж, ту­склое, пасмурное небо или туман. Позже, в конце, пейзаж озаряется ослепительным светом: на фоне яркой зелени, цветущих деревьев, голубого неба, по­являются Мари-Мадлен и Марта, сверху спускается сверкающая лестница — все как в конце первого эпизода «Бегство».

Марта — совсем еще крошка в первом действии — выросла, ей 15—16 лет.

Чудесный, почти райский сад выглядит резким контрастом рядом с мрачными, серыми стенами, на фоне которых разворачивается действие.

На переднем плане, справа, — незажженный очаг, слева — старая, тяжелая, скрипучая дверь в готи­ческом стиле. В центре сцены — Брат Тараба, он должен выглядеть как монах и в то же время не совсем как монах, на нем капюшон с прорезями для глаз, но креста нет. Некоторое время он стоит неподвижно, потом резко поворачивается к двери, снимает капюшон. Нужно, чтобы и в остальных обитателях монастыря сразу угадывались лжемонахи. Ни крестов, ни другой религиозной символики на них нет.

Видно, как по дороге вдоль решетки проходит Жан. Дойдя до конца сцены, он ненадолго исчезает. Почти сразу раздается стук в дверь.

БРАТ ТАРАБА. Входите, дорогой гость, входите.

Дверь медленно, с глухим скрипом открывается. Жан несмело переступает через порог, дверь закрывается. Одежда на нем помята, он небрит, выглядит уста­лым и постаревшим.

ЖАН. Позвольте мне немного отдохнуть здесь. У меня больше нет сил. Я страшно устал! Я уже столько дней в пути, что потерял им счет. Я заметил ваш дом. Можно я передохну чуть-чуть, совсем недолго, не бойтесь, я вас не потревожу. Дорога ждет меня. Я много повидал, и приключений в пути было немало. Поначалу мне все казалось интересным, но под конец я выбился из сил. Мое путешествие еще не закончено. Сейчас мне нужен отдых, иначе я не смогу идти дальше.

БРАТ ТАРАБА. Будьте как дома. Садитесь, вот табуретка.

Жан в изнеможении падает на табуретку.

Вот и чудесно.

ЖАН (вытирает со лба пот платком, прячет его в кар­ман). Благодарю, что вы согласились впустить меня.

БРАТ ТАРАБА. Мы всегда рады дать приют путнику.

ЖАН. Это у вас монастырь?

БРАТ ТАРАБА. Не совсем. Впрочем, если угодно, нечто вроде монастыря. Мы никогда не покидаем эти стены. И если люди вроде вас, те, кто долго был в пути, заходят к нам, мы их принимаем с большой охотой. Для нас счастье хотя бы немного узнать о том, что происходит в мире.

ЖАН. Спасибо. От всего сердца спасибо.

БРАТ ТАРАБА. Это мы должны вас благодарить за то, что вы решили немного побыть с нами.

ЖАН. Нет, это я вас должен благодарить.

БРАТ ТАРАБА. Да нет же, мы…

ЖАН. И в этой обители, в этом приюте для страждущих вы старший?

БРАТ ТАРАБА. Ну что вы! Я — Брат Тараба, моя обязан­ность — принимать гостей.

Жан смотрит по сторонам, оглядывая комнату.

Не очень похоже на монастырь, правда? Это и не караульное помещение, как вам могло показаться с первого взгляда. И не лазарет. Может быть, это одно из тех зданий, что за долгие столетия побывало и тюрьмой, и школой, и монастырем, и крепостью, и гостиницей. Оно очень старое. Наверное, его назна­чение не раз менялось. Но сейчас здесь все по-иному. Да, пожалуй, это приют для страждущих, как вы выразились, очень точное название — приют для страждущих. Монашескую одежду мы носим из-за удобства. Кому-то, вероятно, мы можем показаться монахами, но разве не все мы в каком-то смысле монахи? Впрочем, настоятель здесь не я. Вот Брат-настоятель, перед вами.

Появляется Брат-настоятель, он неправдоподобно высок, одет в белое. Его можно поставить на ходули, под длинной рясой они будут незаметны. Он входит с правой стороны сцены. Жан встает.

ЖАН. Примите мой поклон, Брат-настоятель.

БРАТ ТАРАБА (Жану). Сядьте, прошу вас. Брат-настоятель не любит церемонностей. (Брату-настоятелю, ука­зывая на Жана). Это он — наш новый гость. (Неко­торое время смотрит на Брата-настоятеля, потом обращается к Жану). Брат-настоятель ждал вас, мсье. Он поздравляет вас с благополучным прибытием и от всей души благодарит.

ЖАН. Это я его благодарю.

БРАТ ТАРАБА. Прежде всего, Брат-настоятель просит, чтобы вы здесь чувствовали себя совершенно свободно. Так что садитесь и отдыхайте.

ЖАН (садится). Вы знали, что я должен прийти?

БРАТ ТАРАБА. Мы так полагали, можно даже сказать, не сомневались. Обычно сюда многие приходят. Судите сами: вы же здесь!

ЖАН (опешив). Да, верно, верно.

Во время последующих слов Жана тихо, почти не­заметно входят Второй брат, за ним Третий и Четвертый. Четвертый брат садится около двери, слева от зрительного зала. Двое других, обслужив Жана, садятся возле него на пол, по-восточному скрестив ноги.

ЖАН. Мне было очень холодно в дороге. Потом ужасно жарко. А потом опять холодно. Сейчас мне, пожалуй, тоже холодно. Нельзя ли зажечь огонь?

БРАТ ТАРАБА. Конечно, конечно. Стены здесь очень толстые, потому и прохладно.

ЖАН. И несмотря на это, меня мучит жажда.

БРАТ ТАРАБА. Хотите, мы принесем таз с горячей водой для ног? Вы согреетесь, вам станет легче.

ЖАН. Нет, нет, что вы!

БРАТ ТАРАБА. Не спорьте, разувайтесь... Ноги в ботинках устают и опухают.

ЖАН. Ну, раз вы настаиваете... (Снимает ботинки.)

Брат Тараба идет в правую кулису и скрывается за небольшим простенком, в котором в конце действия откроется окошко. Простенок слегка выдвигается на сцену. После того как Второй брат подает Жану кувшин, Брат Тараба вносит таз с горячей водой и полотенце.

ЖАН (пьет прямо из кувшина). Спасибо. Я очень хотел пить. Что это было? Вода? Вино?

БРАТ ТАРАБА (Жану, который, не выпуская кувшин из рук, пытается опустить ноги в таз с водой). Сидите спокойно, я все сделаю. Я сам вам обмою ноги. Пейте и не думайте ни о чем.

ЖАН (Брату Тараба). Но все же, я...

БРАТ ТАРАБА. Ничего, ничего. Таков наш обычай.

ЖАН. Я все выпил, просто одним махом. Я даже не знаю, что это было. Но все равно, очень вкусно... Теперь мне понятно — у вас здесь все как в старые добрые времена: гостиница на старинный лад, настоящий при­ют для страждущих.

БРАТ ТАРАБА. Да, да, конечно, приют для страждущих. очень точное название — приют для страждущих. Можно сказать и гостиница — тоже точное слово. Вы не заметили вывеску снаружи?

ЖАН. Вы, наверное, дождаться не можете, хотите, чтобы я рассказал вам о моем путешествии.

Справа входит Третий брат, он несет поднос с миской и хлебом.

Ах, да, я так голоден. Спасибо.

БРАТ ТАРАБА (стоя перед Жаном на коленях). Не двигайтесь. Сейчас я вытру вам ноги. Не теряйте времени — ешьте.

ТРЕТИЙ БРАТ. Долгие путешествия чрезвычайно утомитель­ны, и голод потом мучает страшно. Так всегда бывает. Вам непременно нужно восстановить силы.

Входит Четвертый брат, садится около двери, слева от зала. В руках у него карабин.

БРАТ ТАРАБА. Это наш Брат-охотник.

ЖАН. О, да! Да, да, да!

БРАТ ТАРАБА. Нам самим приходится и охотиться, и рыбу ловить, и овощи выращивать и виноград. Главное — организовать дело как следует.

ЖАН. Просто удивительно! (У него полный рот, он ест с жадностью.) Я пью, я ем, пью и ем. Но жажда не проходит, и голод не проходит. Простите меня, я, наверное, кажусь вам бездонной бочкой. В жизни не был так голоден! Правда, у меня крошки во рту не было за последние несколько недель или даже месяцев. Понимаете, я этого просто не замечал, так меня захватил дух приключений, всевозможные чу­деса и красоты тех мест, через которые лежал мой путь.

БРАТ ТАРАБА. Вам очень повезло, вы столько повидали!

ЖАН. Да, конечно, в этом смысле повезло. Я даже забывал, что надо было есть и пить. Можно мне еще?

БРАТ ТАРАБА. Разумеется, сколько душе угодно. Мы к вашим услугам. (Второму и Третьему братьям). Братья мои, принесите ему все, что он пожелает и сколько поже­лает. Его тарелка и кувшин не должны оставаться пустыми. Что вы мешкаете? Что происходит? Поза­ботьтесь о нашем госте как следует.

Второй и Третий братья наполняют тарелку и кувшин.

ЖАН. Не сердитесь на них, Брат Тараба. Я сам виноват — ем слишком быстро. Они просто не успевают наполнять кувшины и тарелки.

Брат Тараба уносит таз, возвращается и приносит полотняные салфетки. Жан тем временем жадно, без остановки ест и пьет. Братья двигаются все быстрее и быстрее, чтобы успеть наполнить кув­шины и тарелки и подать их Жану. Выглядит это весьма забавно, хотя движения очень ритмичны.

БРАТ ТАРАБА (Жану). Простите их. Им трудно работать быстрее, они ведь уже не молоды. Горячая салфетка на лицо... очень помогает...

Кладет Жану на лицо салфетку. Тот ее снимает.

ЖАН. Спасибо. (Продолжает есть и пить.) Я вам расска­жу... Столько могу рассказать... Я должен вам рас­сказать...

БРАТ ТАРАБА. Не торопитесь. (Снова кладет Жану на лицо горячую салфетку.)

ЖАН (снимая салфетку). И правда... очень помогает... Да, чуть не забыл! Я не знаю, хватит ли у меня денег, чтобы расплатиться за ваш вкусный обед.

БРАТ ТАРАБА. Не думайте об этом.

В момент, когда Жан ненадолго отрывается от еды, один из монахов кладет ему салфетку на лицо.

ЖАН. Но я хотел бы знать...

БРАТ ТАРАБА. Не слишком дорого...

ЖАН. И все же... (Снимает салфетку.)

БРАТ ТАРАБА. Не надо беспокоиться. Мы решим позже. Все будет сделано лучшим образом, к обоюдному удоволь­ствию. Пусть вас это не волнует.

ЖАН (продолжает быстро есть и пить). Вы так щедры, у вас золотое сердце, у вас просто дар — делать людям добро! Как мне здесь хорошо!

БРАТ ТАРАБА. Оставайтесь сколько захотите.

ЖАН. Мне неловко злоупотреблять вашим гостеприимством. Я не могу.

БРАТ ТАРАБА. Распоряжайтесь нами, как вам будет угодно.

ЖАН. Такое радушие... на сердце становится радостно и тепло. Но, увы, у меня слишком мало времени. Я должен идти дальше. Столько еще предстоит сделать, увидеть, узнать!

БРАТ ТАРАБА. Устройте себе небольшой отдых... если, ко­нечно, хотите... если хотите... не считайте, что вы у нас в долгу. Просто мы были бы счастливы, если бы вы смогли уделить нам немного вашего драгоценного времени. Вы ведь и сами предлагали. Расскажите на прощание... буквально в нескольких словах... расска­жите нам, братьям, мне, Брату-настоятелю... что вы видели. Конечно, если можете... если не очень спе­шите... Мы вас не принуждаем.

ЖАН. Ну что вы, какие пустяки!

БРАТ ТАРАБА. К тому же я убежден, ваш рассказ будет так для нас интересен, что мы сами станем вашими дол­жниками. Вам все еще холодно?

ЖАН. Я вроде привык, все хорошо. Нет, нет, теперь уже не стоит зажигать огонь.

БРАТ ТАРАБА. Для нас нет большего удовольствия, чем при­нимать гостей. Ешьте, пейте сколько душе угодно. А огонь мы все-таки зажжем. Так будет лучше.

Один из монахов зажигает огонь в очаге.

ЖАН. Нет, нет, спасибо, не стоит труда.

БРАТ ТАРАБА (жестом показывая, чтобы он продолжал). Вам надо согреться и утолить жажду. Пейте. А насчет денег волноваться не нужно.

Жан продолжает есть и пить.

ТРЕТИЙ БРАТ. Итак, уважаемый путешественник, что хоро­шенького вы видели по пути?

БРАТ ТАРАБА (Третьему брату). Дайте же ему перевести дух.

ВТОРОЙ БРАТ (Жану). Ну, что белый свет? Как он там себя мироощущает?

БРАТ ТАРАБА (Второму брату). Пусть он сначала отдохнет, придет в себя.

ТРЕТИЙ БРАТ. Кого же вы видели, дорогой гость? Что вы видели? (Кладет Жану салфетку на лицо.)

БРАТ ТАРАБА. Подождите, братья мои, подождите, я сказал. (Жану.) Они слишком нетерпеливы! Я вынужден из­виниться за них.

ЖАН (снимая салфетку). Я понимаю. Мне теперь гораздо лучше, и все благодаря вашим заботам. И усталость прошла. Если позволите, я потом еще поем.

ТРЕТИЙ БРАТ. Что вы видели?

ВТОРОЙ БРАТ. Что вы слышали?

Трое братьев садятся в кружок вокруг Жана. Чет­вертый брат по-прежнему неподвижно сидит около двери. Тараба и Брат-настоятель продолжают сто­ять, Тараба держится ближе к Жану. Время от времени Тараба бросает взгляд на Брата-настоятеля, словно спрашивая его мнение. Немой диалог между, ними длится в течение всего действия.

ЖАН. Что я видел? Что я видел... О, столько всего, что даже сразу и не вспомню. Все в голове перемешалось. Подождите... подождите... Я видел людей, я видел луга, я видел дома, я видел людей, я видел людей, я видел луга... ах, да... луга, и ручьи, и рельсы... и деревья...

ТРЕТИЙ БРАТ. Какие деревья?

ЖАН. Разные. Много.

ВТОРОЙ БРАТ. Деревья в цвету?

ЖАН. Да. Деревья в цвету, деревья без цветов, деревья без цветов и листвы... и еще... деревья вдоль дорог. Я видел... детей.

ТРЕТИЙ БРАТ. Что делали дети?

ЖАН. Они несли портфели и ранцы, они шли в школу. Они возвращались из школы. Еще они играли... в классики, в чехарду, в кошки-мышки. Много детей, светлово­лосые, темноволосые. Дети...

ВТОРОЙ БРАТ. Вы с ними разговаривали? Они вам что-нибудь говорили?

ЖАН. Ну... Они шли. Одних я обгонял, другие шли мне навстречу, потом они удалялись и исчезали. Еще я видел людей, мужчин, женщин. Я не мог поговорить со всеми. Я с ними и не разговаривал. Я торопился. У меня не было времени. Мне надо было успеть до ночи. Что я говорю? Мне и ночью приходилось идти. А потом наступал новый день.

БРАТ ТАРАБА. Какой день?

ЖАН. Серый и угрюмый, без конца и края, над мрачной равниной.

ВТОРОЙ БРАТ. А до равнины, когда вы были на лугу, вам не встретился старый рыцарь в старинных доспехах, который спит стоя и похож на статую?

ТРЕТИЙ БРАТ. Вам удалось попасть к королевскому дворцу? Вы видели императора или его свиту?

ЖАН (продолжая есть). Я вам сказал: мрачная равнина, голая...

ТРЕТИЙ БРАТ. А до равнины?

ЖАН. До равнины я видел пляжи.

ВТОРОЙ БРАТ. Вы, конечно, видели океаны пурпура, озера крови, дыры в небесной лазури, взорвавшиеся звезды, снаряды, бороздящие небо, сверкающие всеми цветами радуги.

ЖАН. Я видел деревни, мужчин, женщин, они ссорились, видел свадьбы, да, много молодоженов.

ВТОРОЙ БРАТ. А до равнин и пляжей, когда вы были в лугах и лесах, вам не встречались источники света, хрусталь­ные волки, окаменевшая старуха, воздушные храмы?

Жан качает головой.

Храмы на столбах, уходящих в землю?

ЖАН. Мне попадались деревянные столбы, столбцы цифр, задачи в столбик, столпы общества, столпы церкви... Я видел людей, направлявших стопы...

БРАТ ТАРАБА. И столбы, и стопы — без них нельзя. Иначе на чем будет держаться вселенная, как человечество сможет ходить?

ЖАН. Они вставали, шли, потом садились, снова вставали. Дальше я видел людей, которые спали, просыпались, разговаривали, потом они замолкали, вытягивались, переставали двигаться. Потом их никто не видел.

ТРЕТИЙ БРАТ. Вам не довелось побывать в краях, которые меняют цвет, как только кто-то в них попадает, где целые города трансформируются на глазах, города-ха­мелеоны, города-перевертыши?

ЖАН. Нет, ничего подобного я не видал... Мне попадались деревни, города, усы, горы. Что же еще? Усы, реки, пояса, индюки, апельсины, грузовики, пушки, пьяни­цы, белые люди, желтые, черные, красные дома, зе­леные дома, занавески, реки, барабаны... Я страшно голоден!

БРАТ ТАРАБА. Не стесняйтесь, ешьте, пейте. Здесь все для вас.

ЖАН. Можно? О, спасибо, спасибо! Я ем и умираю с голода. Это дыра, дыра, как мне ее заполнить?

БРАТ ТАРАБА. Брат-настоятель, насколько я могу судить по выражению его лица, не слишком удовлетворен тем, что вы нам рассказали. Нашу жажду и голод вы тоже не утолили.

ВТОРОЙ БРАТ. Все, о чем он говорит, нам известно.

ТРЕТИЙ БРАТ (Брату Тараба). Попросите нашего путеше­ственника рассказать что-нибудь поинтереснее. За­ставьте его покопаться в закоулках памяти, там на­верняка еще отыщутся воспоминания.

ЖАН. Угрюмая равнина, забытые богом тропы, безлюдные перекрестки, пустыри...

БРАТ ТАРАБА (Жану). Рассказывайте, рассказывайте. Что бы­ло до пустынной равнины, раньше. Вы, наверное, ви­дели и многое другое. Вы ведь не такой путешествен­ник, как все — вы исследователь. У вас взгляд должен быть острее, и память лучше, и воображение богаче.