2. Пятый амфиболит означающего: объект внутри репрезентации / объект вне репрезентации. Психотик, означающие, афиши. Лакан о бредизации капитализма в V семинаре.

Исследование пятого амфиболита означающего является, в каком-то смысле, продолжением вопроса о статусе научности психоанализа, поскольку здесь будет показаны колебания Лакана относительно того, чем же занимается психоанализ, каков предмет означающего. Интересным образом, его колебания приводят к сравнению психотического использования означающего с афишами, расклеенными по городу, что, с одной стороны, указывает на некоторое понимание современной трансформации капитализма, а с другой – на незавидную участь психоаналитика, «заклеивающего» означающими все социальное пространство (если исходит из психотической интерпретации науки у Лакана). Одним словом, статус психоанализа как «научного бреда» в этой метафоре становится явственно представимым.

Лакан пишет о том, что означающие находятся везде (partout ailleurs – [8, p. 148]), а значит означаемое это не внешняя вещь [12, p. 410-411], находящаяся за пределами языка, но лишь значение вещи, которое создается внутри речи говорящего посредством метафоры, то есть столкновения, «сгущения» означающих [14, p. 32]. Отсюда, означаемое определяется как «маленькое личное значение» (petite signification personnelle – [18, p. 99]), приписываемое означающему. При этом разбиение означающего (le découpage du signifiant – [18, p. 214]) на означающее и означаемое не только свидетельствует о необходимом единстве между двумя элементами, но и о подчиненности означаемого означающему. Поскольку два основных закона означающего – метонимия и метафора – являются основаниями для отчуждения субъекта, то любая речь субъекта проговаривает больше чем это можно себе представить, анализируя лишь означаемое в речи субъекта, ведь «субъект на уровне бессознательного лжет» («le sujet, au niveau de l'inconscient, ment» - [22, p. 118]). Означающее является структурой [18, p. 336] бессознательного, а значит, оно отсылает к другим означающим (даже если они вытеснены, отрицаемы) в речи субъекта по причине структурной необходимости, которую должен выяснить аналитик. Более того, поскольку означающие вездесущи, то и в случае невроза анализанд бессознательно использует их, обращаясь к предметам, вещам, своему телу для обращения, вопрошания, направленного к Другому. То есть, вместо того, чтобы пользоваться означающими в речи, он пользуется вещами как означающими (une névrose consiste en ce qu'au lieu de se servir des mots, le bonhomme se sert de tout ce qui est à sa disposition – [18, p. 385-386]). А значит, отсылки к предметам и определенное поведение анализанда полностью подчинено структурной необходимости означающего. Это обстоятельство определяет автономию означающего (autonomie du signifiant – [18, p. 361]), автономность означающего от означаемого (indépendamment du signifié – [18, p. 361]). Поэтому, например, означающее лошади было фундаментальным означающим маленького Ганса посредством которого он упорядочивал объективный мир; при этом лошадь, безусловно, вмещала в себя множество означаемых (отец, мать, сестра), будучи единственной мерой их эквивалентности [16, p. 225]. То есть, при всей автономности означающего от означаемого все же необходимо иметь общие точки схождения этих двух элементов (точки сшития – point(s) de capiton – [18, p. 473]), чтобы человека можно было назвать нормальным (nécessaire à ce qu'un être humain soit dit normal – [18, p. 474]). Такие точки позволяют персонализировать речь, сделать ее личной: напр., имя, которое «подшивается» ко «мне», делая «меня» «мной»; ср. также определение субъекта как «означаемого в чистом отношении к означающему» («le sujet est le signifié de la pure relation signifiante» - [8, p. 580]).

Без означающего субъект не сможет создавать значения (означивания), а без означаемого не будет субъекта желания (Другого), но будет субъект психотический. Фатальная способность означающего умерщвлять вещь, вероятно, является свидетельством того, что означаемое как субъект внутренне связано со смертью (cette mort qui est là un défi nous donne le reflétée au fond du signifié – [16, p. 35]), поскольку отсылает к телу (à savoir certains éléments qui sont liés à quelque chose d'aussi profondément engagé dans le signifié, à savoir le corps – [16, p. 35]). Означающее представляет субъекта (означаемое, тело, смерть), заставляя его исчезнуть, угаснуть в другом означающем (обессмертить себя в знании, предав забвению свою индивидуальность) и сама смерть исчезает, скрывается в языке (le langage voile toujours et ce qu’il voile toujours, au dernier terme, c'est la mort – [17, p. 29]). Нужно полагать, что местом между двумя означающими является тем самым «пространством между-двумя-смертями» (espace de l'entre-deux-mort), которое оказывается, по Лакану, местом желания как такового [19, p. 92], местом невозможности означающего – субъектом(-objet a) желания. Объект кастрации [23, p. 388], petit a, либидинальное [14, p. 243] нарциссистическое тело с его взглядом [21, p. 319], голосом не может быть превращено в означающее (ce qui se perd а la significantisation – [15, p. 226]), поэтому формирует точку слабости, импотенции Другого (как места означающего) (point de défaillance de l'Autre, au point de perte du signifiant – [23, p. 390]), а значит, субъект формируя собственную субъективность вместо Другого, в месте другого означающего никогда не сможет а) полностью отождествиться с Другим, другим означающим [15, p. 211], б) быть тождеством по отношению к самому себе, выраженному в означающем [10, p. 14-15]; отсюда взаимное скольжение (un glissement réciproque – [14, p. 14]) между означающим и означаемым и невозможность «приколоть значение (означивание) к означающему» (car personne n'a jamais pu épingler une signification à un signifiant – [14, p. 198]). Для того чтобы существовать в символическом порядке субъект должен «сшивать» себя с ним и его с самим собой благодаря либидинальной инвестиции себя, закрывая невыносимую не вместимость себя самого в порядок означающего своим собственным телом, взглядом, голосом (именно тем, что кастрируется в порядке Другого служит предпосылкой для конституирования видимостной целостности Другого; именно закон создает все условия для собственного преодоления внутри себя самого). Отсюда, между означающими действительно располагается petit a в качестве условия их (не)возможности; хотя Лакан и указывает на то, что S₁ или trait unaire не имеет рационально определимого соотношения с petit a [27, p. 62], но в тоже время возможно помыслить отношение между первым означающим и вторым означающим опосредованное субъектом (само определение означающего позволяет это сделать); то есть, именно неопределимый субъект, с точки зрения первого означающего (которое маркирует субъекта par excellence), постоянно вынуждает представлять его другому означающему.

Далее, Лакан заостряет проблематику отношения объекта и репрезентации, указывая на то, что буква располагается в реальном, а означающее в символическом [9, p. 109], и что именно в форме буквы возвращается вытесненное означающее [26, p. 24]. Таким образом, субъект становится на уровень нонсенса реального, могущего обрести «смысл» только благодаря вмешательству означающего, вносящего различие в реальное (introduit la différence comme telle dans le réel – [23, p. 58]). Поэтому-то Лакан вводит другое понимание места между двумя означающими – petit a между ними, а субъект это зияние (le sujet, lui, était toujours non pas entre, mais au contraire béant – [26, p. 176]). Это зияние является следствием существования das Ding, чуждого, внешнего элемента (cet autre préhistorique impossible à oublier – доисторического, незабвенного Другого – [22, p. 115]) по отношению к субъекту, но находящегося «внутри» него (между Реальным и означающим – entre le réel et le signifiant – как говорит Лакан – [22, p. 195]) и лишь представляется в представлениях бессознательного. Любые попытки сублимации этой «темной материи» субъекта воспроизводят одну и ту же пустоту, невозможность репрезентации в качестве самой репрезентации; в свою очередь, доступ к Реальному возможен через создание абсолютно бессмысленного означающего (un signifiant nouveau, celui qui n'aurait aucune espèce de sens, ça serait peut-être ça qui nous ouvrirait à ce que, de mes pas patauds, j'appelle le Réel – [24, p. 132]). Поэтому-то Лакан и утверждает, что субъект как таковой, в конечном счете, предназначен Вещи (le sujet lui-même au dernier terme est destiné à la Chose – [23, p. 209]), но вынужден пройти через Другого, через означающее для того, чтобы у него сформировалось желание и его предмет.

Таким образом, всесильность и всеобщность означающего, подчиняющего и формирующего свой объект репрезентации соседствует с противоположным утверждением о том, что означающее является следствием невозможности репрезентации, результатом воздействия не-вмещаемости субъекта с его не-языковыми, не-символическими феноменами (petit a) на означающее. Проблема означающего в данном контексте заключается в том, что отношения между означающими обусловлены наличием не-репрезентируемого опосредующего элемента, сама репрезентируемость которого является условием возможности означающего. Только в форме означающего возможно представить нерепрезентируемость субъекта, но при этом «символическое это та форма, в которую вставляется субъект на уровне бытия, чтобы быть тем-то и так-то» (le symbolique en tant qu'il donne une forme dans laquelle puisse s'insérer ce qu'on peut à juste titre appeler à proprement parler le sujet au niveau de l'être, ce en quoi le sujet se reconnaît comme étant ceci ou cela – [18, p. 328-329]). Субъект это означаемое, которое не может быть, но должно стать означающим, субъектом означающего. При этом само существование субъекта означающего предполагает невозможность вмещения в означающее львиной доли субъективного существования (сексуальности, смерти). Одним словом, чтобы быть субъектом нельзя быть субъектом, но нельзя и не быть им, поскольку есть нечто «в» субъекте, что не может стать субъективным, но при этом держит субъекта «на плаву», на уровне не-захваченности означающим: невротик спасается посредством нехватки означающих у Другого, перверт, находясь вне сцены своего фантазма, наблюдая за «объективным» ходом jouissance Другого/Другим, а психотик посредством бреда конструирует возможность отношения субъекта к Другому, борясь против превращения себя в сумасшедшую метонимию, в воплощенную цепь означающих, через бредовую метафору. Отсюда, в клинических структурах воспроизводятся антиномии означающего: невротик постоянно проблематизирует означающее, психотик полностью подчинен означающему, перверт превратил означающее в объект (фетиш). Выражаясь словами Лакана, либо субъект задает вопросы – и тогда он невротик (признание недостаточности означающего, Другого, а значит, нерепрезентируемости субъекта, Вещи в означающем), либо он не задает вопросы – и тогда он психотик (признание всесильности и всеобщности означающего, Другого, где у каждого предмета есть означающее и пр.: dans le monde humain, puisque tout ce qui nous entoure a un caractère marqué de signifiant – [14, p. 481]); эти два полюса как нельзя лучше указывают на невозможность диалектики означающего по отношению к субъекту.

В докладе «Опасные связи означающего» я отмечал, что Лакан сравнивает логику стоимости с логикой означающего в ІІІ и V семинарах и далее. В V семинаре Лакан, описывая работу психотика с означающими, сравнивает ее с афишами, которыми заполнены города [14, p. 481]. То есть, для психотика все является означающим, весь предметный мир является опредмеченным Другим; символическое является Реальным. Таким образом, если ранее Лакан указывал, что логика товаров соответствует логике означающего (меновая стоимость = означающее; потребительная стоимость = означаемое), что соответствует неврозу и перверсии, то логика афиш развивается в направлении абсолютизации означающего, исключении означаемого (то есть, воображаемого). Любопытно, что сравнивая психоанализ с бредом, уподобляя, следовательно, психоаналитика психотику, Лакан подспудно указывает на главную проблему психоанализа, связанную с функционированием понятия означающего в его центре: для психоаналитика нет ничего в действительности, чего бы не было прежде в означающем, или что не является означающем per se; главная проблема психоанализа с начинкой означающего заключается в отсутствии подлинного инобытия, по ту сторону. Именно поэтому objet petit a остается единственной теоретической возможностью этого выхода, так и не проделанного Лаканом. Возможно, что понимание разработок этого термина, которым, скорее всего, нужно будет заняться в следующем году нашего семинара, сыграет важную роль для понимания тупика психоанализа, осознанного Лаканом, и необходимостью преодоления не только понятия означающего, но и психоанализа в целом. Это первый момент. Второй момент касается другого вывода из вышеупомянутого перехода от логики товаров к логике афиш: весьма вероятно, что Лаканом здесь подразумевается осмысление развития капитализма, а именно – бредизация капитализма. Это подразумевание можно будет косвенно подтвердить впоследствии тем, что следующие два моих семинара будут посвящены рецепциям лакановского означающего в концепциях Жана Бодрийяра и Славоя Жижека, которые последовательно наследуют лакановскому осмыслению капитализма, используя в разных форматах и контекстах, понятие означающего для собственных исследований феномена бренда; так сказать, происходит движение от бреда (Лакан) к бренду (Бодрийяр, Жижек). В каком смысле можно говорить о лакановском понятии бредизации капитализма? Именно в том, что Лакан подразумевает автореферентную, метонимическую субъективность, для которой весь мир является посланием, неким таинственным жестом неведомого Другого, для психотического субъекта само означающее становится Реальным, ужасающим, непостижимым нечто, маркирующим предел познания, предел существования. У психотика нет заслона против Другого и Реального в форме фантазма, экрана воображаемого, а поэтому он – как и современный потребитель, если продолжать эту гипотезу – вертится в смертельном водовороте бесконечного смакования тайных письмен рекламных надписей, подчиняясь зову и взгляду коммерческой культуры.

Итак, совершенно ясно, что Лакан не только критически относится к современной психологии и нелакановскому психоанализу, но также пессимистически смотрит на городское пространство, уподобляя его отношению психотика с означающими (а если смотреть дальше, то и проблематичному статусу психоанализа как научного бреда).

Вполне возможно, что социально-пространственная генеалогия феномена афиш поможет разобраться в проблемах лакановской мысли, указав на действительные основания трансформации капитализма и ее значения для субъекта.