Reader / 2006n2r01

XVI в. в результате появления новых экономических возможностей, обусловленных развитием трансатлантической торговли, а на эти изменения огромное влияние оказали существующие экономические институты (система организации внешней торговли). Кроме того, изменение баланса политической власти привело к изменениям политических институтов посредством гражданской войны и буржуазной революции в Англии и восстания против Габсбургов в Нидерландах.

9.3. Возникновение избирательной демократии в Великобритании

Наш второй пример, основанный на работах Асемоглу и Робинсона (Acemoglu, Robinson (2000a; 2001; 2003)), касается возникновения массовой демократии. В начале XIX в. европейскими странами руководили небольшие группы элиты. В большинстве стран существовали избранные законодательные органы, которые зачастую вели происхождение от средневековых парламентов, но избирательное право было жестко ограничено и касалось только мужчин, обладавших относительно большими активами, доходом или благосостоянием. Однако по прошествии времени и по мере развития промышленной революции данная политическая монополия была поставлена под сомнение теми, кто был лишен гражданских прав, заставив их участвовать в коллективных действиях с целью осуществления политических изменений.

В ответ на этот ход развития событий элиты предприняли действия по трем направлениям. Во-первых, они использовали вооруженные силы для подавления оппозиции, как это было при реакции на революционные события 1848 г. Во-вторых, они шли на уступки с тем, чтобы подкупить оппозицию: это стандартное объяснение причин возникновения государства всеобщего благосостояния в Германии при Бисмарке. И, наконец, если подавление оппозиции или уступки выглядели непривлекательными или были неэффективными, элиты расширяли гражданские права и предоставляли политическую власть тем, кто ранее таких прав не имел; тем самым, они создали прецеденты современной демократической формы правления.

История возникновения демократии в Великобритании в определенных отношениях типична и для многих других европейских стран. Первый важный шаг в сторону демократии в Великобритании был сделан с принятием первого закона о реформе 1832 г. Данный закон ликвидировал многие причины наихудших случаев неравноправия, характерных для прежней избирательной системы, в частности «гнилые местечки» (обезлюдевшие избирательные округа. – Прим. перев.), где нескольких членов парламента избирало очень небольшое количество избирателей. Реформа 1832 г. также предоставила гражданам право голоса вне зависимости от размера собственности и дохода. Данная реформа проводилась в условиях растущего общественного недовольства существующим политическим статус кво в Великобритании.

К 1820-м гг. промышленная революция уже шла полным ходом, и десятилетие, предшествовавшее 1832 г., было отмечено непрерывными восстаниями и общественными беспорядками. Наиболее заметными явились выступления луддитов 1811–1816 гг., спафильдский мятеж 1816 г., резня в Питерлу 1819 г. и свинговские бунты 1830 г. (обзор см. в Stevenson (1979)). Еще одним катализатором реформ явилась парижская революция июля 1830 г. В значительной степени руководством и организацией недовольств занимались группы, относившиеся к новому среднему классу, который возник в результате промышленного роста и быстрого развития британской экономики. Например, при системе, существовавшей до 1832 г., в Палате общин не было ни одного представителя Манчестера и Шеффилда.

Среди историков практически отсутствуют разногласия относительно того, что причиной реформы 1832 г. явилось стремление избежать социальных потрясений (например, Lang (1999), 36). Закон о реформе 1832 г. привел к увеличению общей численности электората с 492700 до 806000 человек, что соответствовало около 14.5% взрослого мужского населения. Несмотря на это, большинство британцев (остальные 23 миллиона) не могли принимать участие в голосовании, и элита по-прежнему имела значительные возможности для патронажа, поскольку в 123 избирательных округах число избирателей не превышало 1000 человек. Существуют также свидетельства о сохранении коррупции и запугивании избирателей вплоть до принятия закона о голосовании 1872 г. и закона о противодействии коррупционной и незаконной деятельности 1883 г. Таким образом, закон о реформе не привел к созданию массовой демократии, а скорее являл собой уступку, сделанную в стратегических целях. Предлагая британскому парламенту в 1831 г. провести реформу избирательной системы, пре- мьер-министр граф Грей хорошо осознавал, что данная мера необходима для предотвращения возможной революции. Он утверждал: «Основная цель моей реформы заключается в том, чтобы избежать революции … реформирование ради сохранения, а не уничтожения» (цит. по Evans (1983), 212).

Поэтому неудивительно, что после 1832 г. вопрос о парламентской реформе по-прежнему оставался весьма актуальным, и он был поставлен во главу угла участниками чартистского движения. Однако, как отмечает Ли, «Палата общин, в целом, была против реформы, поскольку на данном этапе не видела в ней никакой необходимости» (Lee (1994), 137). К 1867 г. ситуация изменилась, главным образом благодаря наслоению ряда факторов, включая резкий циклический спад деловой активности, приведший к значительным экономическим издержкам и повышению угрозы насилия. Кроме того, важную роль сыграло основание в 1864 г. Национального союза реформаторов, а в 1865 г. – Лиги реформ. При этом самым непосредственным катализатором стали волнения, произошедшие в июле 1866 г. в Гайд-парке.

Лэнг резюмирует свой анализ, утверждая, что «события, произошедшие в Гайд-парке, наряду с другими беспорядками, помогли выдвинуть на передний план идею, что было бы лучше сохранить благосклонность за-

служивающих уважения рабочих, а не заставлять их отвернуться от себя» (Lang (1999), 75). Изначально реформа была предложена в 1866 г. либеральным премьер-министром Расселом, но ее сорвали консерваторы и другие политические противники из числа членов парламента. В результате, правительство Рассела ушло в отставку, а консерваторы сформировали правительство меньшинства, при этом их лидер, лорд Дерби, стал во главе Палаты лордов, а Дизраэли – во главе Палаты общин. Именно Дизраэли затем сформировал коалицию с тем, чтобы принять в 1867 г. второй закон о реформе. В результате осуществления этих реформ общая численность электората выросла с 1.36 млн до 2.48 млн человек, а избиратели – представители рабочего класса – стали большинством во всех городских избирательных округах. Численность электората вновь удвоилась после принятия в 1884 г. третьего закона о реформе, который распространил применение избирательных норм, уже существовавших в городах (городских избирательных округах), на графства (избирательные округа в сельской местности). Закон о перераспределении 1885 г. привел к ликвидации многих из сохранившихся причин несправедливости при распределении мест в парламенте, и с этого момента в Великобритании в избирательных округах стал избираться лишь один член (ранее во многих избирательных округах избиралось два члена парламента – два кандидата, набравшие больше всех голосов). После 1884 г. около 60% взрослого мужского населения имело право принимать участие в голосовании. И вновь важным фактором, способствовавшим принятию закона 1884 г., явились общественные беспорядки.

В Великобритании законы о реформе 1867–1884 гг. стали поворотной точкой истории государства. Экономические институты также начали меняться. В 1871 г. Глэдстон реформировал государственную службу, сделав ее меритократичной (доступной для любого члена общества, наделенного соответствующими способностями. – Прим. перев.) и открытой для общественной оценки. Либеральное и консервативное правительства приняли значительное количество законодательных актов о рынке труда, фундаментально изменив характер производственных отношений в пользу рабочих. В течение 1906–1914 гг. Либеральная партия под руководством Асквита и Ллойда Джорджа способствовала возникновению в Великобритании современного перераспределяющего государства, осуществляющего, в том числе, страхование на случай болезни и безработицы, государственное финансирование пенсий, установление минимальной заработной платы и придерживающегося перераспределительного налогообложения. В результате данных фискальных изменений, за 30 лет после 1870 г. удельный вес налогов в национальном продукте вырос более чем в два раза, а затем снова удвоился. Между тем налоговая система приобретала все более прогрессивный характер (Lindert (2004)). И, наконец, специалисты в области экономической истории также единодушны в том, что после 1870-х гг. в Великобритании сократилось неравенство в распределении доходов (см. Lindert (2000; 2004)).

Тем временем образовательная система, которая в течение большей части XIX в. функционировала главным образом для элиты или управлялась религиозными конфессиями, стала открытой для широких масс; закон об образовании 1870 г. впервые обязал государство обеспечивать на систематической основе всеобщее образование, которое в 1891 г. становится бесплатным. Минимальный возраст выпускника школы установлен на уровне 11 лет в 1893 г., затем в 1899 г. увеличен до 12; кроме того, были введены особые положения для детей из малообеспеченных семей (Mitch (1993)). В результате осуществления указанных изменений удельный вес учащихся школы среди детей десятилетнего возраста, который находился

â1870 г. на уровне 40%, увеличился в 1900 г. до 100% (Ringer (1979), 207). И, наконец, еще один закон, принятый в 1902 г., привел к значительному увеличению ресурсов, выделяемых школам, и созданию школ латинской грамматики, которые впоследствии стали базой среднего образования в Великобритании.

После окончания Первой мировой войны принятый в 1918 г. закон о представительстве граждан предоставил право голоса всем взрослым мужчинам в возрасте от 21 года и женщинам в возрасте свыше 30 лет, которые являлись плательщиками налогов или были замужем за плательщиками налогов. В конечном итоге, в 1928 г. все женщины получи- ли право голоса на тех же условиях, что и мужчины. Меры, принятые в 1918 г., обсуждались в течение всего периода войны, и в определенной степени отражали компромисс между правительством и рабочим классом, который был необходим для ведения военных действий и производства вооружений. Тем не менее Гарард отмечает, что «большинство предполагало, что если бы систему необходимо было сохранить и “превалировали удовлетворенность ситуацией и стабильность”, то люди, испытавшие столь большие страдания и знавшие о революции в России, не смогли бы отказаться от предоставления им всеобщих гражданских прав» (Garrard (2002), 69).

Âцелом, картина, изображенная при помощи политической истории Великобритании, ясна. Начиная с 1832 г., когда страной правила относительно богатая, проживающая главным образом в сельской местности, аристократия, на протяжении 86 лет был осуществлен ряд стратегических уступок взрослой части мужского насеяления. Эти уступки были направлены на то, чтобы включить группы, не имевшие ранее гражданских прав,

âполитический процесс, поскольку альтернативой считались общественные беспорядки, хаос и, возможно, революция. Уступки осуществлялись постепенно, поскольку в 1832 г. общественное согласие обеспечивалось путем подкупа среднего класса. Кроме того, их результаты были ослаблены наличием определенных характеристик политических институтов, в частности отсутствием подлинного представительства в Палате лордов. Несмотря на вызовы реформ 1832 г., Палата лордов представляла собой важный бастион защиты богатых от потенциально радикальных реформ, исходящих от демократичной Палаты общин. Позднее, когда произошла

234 Дарон Асемоглу, Саймон Джонсон, Джеймс Робинсон

реорганизация рабочего класса вследствие основания чартистского движения, а затем и профсоюзов, элиты вынуждены были пойти на дальнейшие уступки. Первая мировая война и ее последствия явились факторами, окончательно решившими вопрос в пользу полной демократии. Хотя давление со стороны групп, лишенных гражданских прав, играло меньшую роль при осуществлении одних реформ по сравнению с другими, и, несомненно, определенную роль сыграли и другие факторы, угроза общественных беспорядков была главной движущей силой, приведшей к созданию демократической формы правления в Великобритании.

История возникновения массовой демократии на примере Великобритании показывает, что экономические и социальные изменения связаны с индустриализацией (например, рост неравенства), а урбанизация способствует увеличению власти de facto групп, лишенных гражданских прав. В ответ эти группы потребовали предоставления политических прав, в ча- стности изменения политических институтов, которые дали бы им политическую власть в будущем. Указанные изменения политических институтов во многих отношениях явились непосредственной причиной изменений экономических институтов, в частности изменений рынка труда, государственной политики, образовательной системы, что серьезно повлияло на систему распределения, в том числе способствовало преодолению неравенства.

Почему же элиты в Великобритании пошли на создание демократии? Наша дискуссия делает очевидным, что введение демократической формы правления не было добровольным актом просвещенной элиты. Во многих отношениях элиты были вынуждены ввести демократическую форму правления по причине угрозы революции. Тем не менее демократизация не была единственным потенциальным результатом в условиях давления со стороны групп, лишенных гражданских прав, или даже в условиях угрозы революции. Во многих других странах также имело место подобное давление, но политические элиты решили пойти на репрессии против групп, лишенных гражданских прав, а не на предоставление уступок. Это регулярно происходило в Европе в XIX в., хотя к началу XX в. в большинстве стран признали неизбежность демократии. Репрессии против оппозиции продолжались значительно дольше в странах Латинской Америки, поскольку там они были наиболее подходящей для элит реакцией, и данный вариант по-прежнему является предпочтительным для нынешних политических элит в Китае или Бирме.

Проблема, связанная с репрессиями против оппозиции, заключается в том, что они обходятся дорого. Столкнувшись с требованиями введения демократии, политические элиты предстают перед выбором. Если они соглашаются на демократическую форму правления, то теряют полити- ческую власть и сталкиваются с перспективой перераспределения доходов, возможно, весьма радикального. С другой стороны, при репрессиях против оппозиции возникает риск потери активов и богатства. В урбанизированной Европе XIX в. (во время принятия второго закона о реформе

70% населения Великобритании проживало в городах) лишенные гражданских прав массы были относительно хорошо организованы, и поэтому подавить их было трудно. Кроме того, индустриализация способствовала усилению зависимости экономики от физического и растущего человеческого капитала. Репрессии против оппозиции и социальные конфликты могут легко разрушить подобные активы, что делает их все более дорогостоящим вариантом для элит. В отличие от этого, в преимущественно аграрных обществах, таких как многие страны Латинской Америки нача- ла века или сегодняшняя Бирма, физический и человеческий капитал имеют относительно небольшое значение, поэтому репрессии против оппозиции осуществить проще и обходится это дешевле. Кроме того, в подобных обстоятельствах не только репрессии против оппозиции обходятся дешевле, но и введение демократии является потенциально гораздо худшим вариантом для элит по причине перспективы радикальной земельной реформы. Поскольку перераспределять физический капитал существенно труднее, элиты стран Западной Европы посчитали перспективу создания демократической формы правления гораздо менее опасной для себя.

Кроме того, столкнувшись с угрозой общественного протеста и хаоса, политические элиты могут попытаться избежать отказа от политической власти, пойдя на уступки, такие как перераспределение доходов или осуществление иной политики, направленной на улучшение положения неимущих слоев населения. Однако уступки порождают проблему гарантий их предоставления, в особенности с учетом преходящего характера власти de facto. Например, если кризис, такой как плохой урожай или циклический спад деловой активности, создает удобный момент для решения проблемы организации коллективных действий и ставит под сомнение сохранение существующего режима, то элиты захотят отреагировать на это обещанием уступок. Но со временем этот удобный момент исчезает, и трудно постоянно организовывать коллективные действия, во время которых люди протестуют на улицах, покинув свои семьи и рабочие места. Тем самым коллективные действия быстро исчерпывают себя, и, как только это происходит, у правительства появляется стимул отказаться от своего обещания пойти на уступки. Маловероятно, что обещание уступок, которое, по мнению людей, не заслуживает доверия, сможет воспрепятствовать коллективным действиям. По этой причине Асемоглу и Робинсон утверждают, что демократизация явилась определенным способом предоставления заслуживающих доверия гарантий группам, лишенным гражданских прав (Acemoglu, Robinson (2000a; 2001; 2003)). Демократизация представляла собой подобную гарантию будущего перераспределения доходов, поскольку вела к перераспределению политической власти de jure от элит к широким слоям населения. В условиях демократии более бедные слои общества стали бы более влиятельными и смогли голосовать, иначе говоря, использовать политическую власть de jure с тем, чтобы обеспечить экономические институты и политику, отвечающие их интересам. По этой причине демократизация была способом трансформации преходящей вла-

ñòè de facto лишенных гражданских прав неимущих слоев населения в более долговременную политическую власть de jure.

9.4. Основные выводы

Возникновение массовой демократии представляет собой еще один пример, иллюстрирующий нашу теорию институтов. В XIX в. экономические институты, в частности институты рынка труда, ставили в невыгодное положение малоимущее население. Например, профсоюзы находились вне закона, и в Великобритании вплоть до 1850 г. рабочих, пытавшихся организовать профсоюз, могли сослать отбывать наказание в колонию в австралийской Тасмании. Неимущие слои населения не могли изменить экономические институты в свою пользу, поскольку, не имея гражданских прав, они обладали незначительной политической властью de jure, а также ограниченной властью de facto вследствие того, что зачастую были не в состоянии решить проблему организации коллективных действий.

Однако в начале XIX в. изменения в экономике и социальной структуре общества привели к изменению баланса политической власти, в частности, значительно упростив осуществление политической власти de facto группами, не обладавшими гражданскими правами (в работах Тилли и Тэрроу (Tilly (1995); Tarrow (1998)) представлены факты, свидетельствующие о качественном изменении характера коллективных действий в этот период). Увеличение политической власти de facto неимущих слоев населения потребовало изменения политических институтов в их пользу с тем, чтобы ликвидировать угрозу революции. Это должно было привести к изменению будущего распределения политической власти de jure и, следовательно, обеспечить будущие экономические институты и политику, соответствующую их интересам.

Способствовало ли укрепление власти de facto возникновению демократии, зависело от ряда факторов, в частности от того, насколько трудно и дорого обходилось элитам использование репрессий для противодействия усилению власти масс и как дорого обходилась возможность установления демократии. Изменения политических институтов, происходившие при установлении демократической формы правления, имели огромные последствия для экономических институтов. В случае Великобритании период после принятия второго закона о реформе 1867 г. ознаменовался тем, что британское государство впервые взяло на себя обязательство обеспечить всеобщее образование, а также радикальные изменения институтов рынка труда, в результате которых впервые появилась возможность легального формирования профсоюзов, что способствовало укреплению позиций рабочих. Таким образом, экономические институты радикально изменились в пользу тех, кто недавно обрел политическую власть de jure, главным образом, в пользу относительно бедных групп населения. Фактически, это является достаточно общим результатом демократизации. Демократия предоставляет права неимущим слоям населения, и они

получают возможность использовать демократическую форму правления для изменения экономических институтов и распределения доходов в обществе в свою пользу (Li, Squire, and Zou (1998); Rodrik (1999)).

Таким образом, возникновение демократии в Европе в XIX в. также иллюстрирует применение нашего теоретического подхода. В частности, данный пример показывает, каким образом политические институты влияют на экономические институты и политику и, тем самым, на распределение ресурсов; он также показывает, как происходит изменение полити- ческих институтов, в частности в качестве реакции на возникновение дисбаланса политической власти de facto, что является действенным способом влияния на будущее распределение политической власти de jure.

10. НАПРАВЛЕНИЯ БУДУЩИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

В данной статье мы предложили теоретический подход, позволяющий выяснить, почему в некоторых странах темпы экономического роста выше и почему эти страны более богаты. Вслед за Нортом и Томасом (North, Thomas (1973)) мы исходили из того, что большинство теорий экономи- ческого роста акцентирует внимание лишь на непосредственных детерминантах. Несмотря на то что данная группа теорий приносит пользу, помогая нам понять движущие силы экономического роста, она не может дать удовлетворительного объяснения того, почему в одних странах темпы экономического роста выше, чем в других. В настоящее время основной задачей исследователей должен стать выход за рамки неоклассической теории экономического роста и дополняющих ее моделей и поиск более глубоких причин, то есть фундаментальных детерминант экономи- ческого роста.

Мы показали, что имеющиеся факты соответствуют точке зрения о том, что возможности экономического роста определенной страны зависят от организации экономики, то есть от экономических институтов. Затем мы в самом общем виде описали теорию институтов и проиллюстрировали ее на примере ряда исторических событий. Мы показали, что теория, объясняющая, почему разные страны имеют различные экономические институты, должна исходить из политики, структуры политической власти и характера политических институтов. В то же время многое еще предстоит сделать. Во-первых, теоретические рамки, набросок которых мы представили, носят в целом вербальный, а не математический характер и тем самым, по определению, не полностью специфицированы. Создание формальных моделей, базирующихся на данных идеях и дополняющих их, является наиболее важной задачей на будущее. Хотя в некоторых из наших предыдущих работ (например, Acemoglu, Robinson (2000a; 2001); Acemoglu (2003b)) определенные элементы данной теории были формализованы, модель как целое все еще предстоит разработать.

Существует также много важных вопросов, оставшихся за пределами нашего теоретического подхода, но представляющих собой интересные об-

238 Дарон Асемоглу, Саймон Джонсон, Джеймс Робинсон

ласти будущих исследований. Во-первых, несмотря на то что мы знаем, что как экономические, так и политические институты являются устойчи- выми в течение продолжительных периодов времени, зачастую столетий (а иногда и тысячелетий), мы до сих пор не можем дать удовлетворительного объяснения механизмов, посредством которых обеспечивается подобная стабильность институтов.

Во-вторых, хотя институты в целом и являются стабильными, иногда они изменяются (данный вопрос тесно связан с предыдущим). Мы располагаем важными примерами стран, в которых произошли радикальные изменения политических и экономических институтов. В некоторых странах эти изменения произошли в силу внутренних причин, как это было во Франции после революции 1789 г., в других – под внешним давлением, как в Японии после реставрации Мэйдзи или России после Крымской войны.

Важным моментом здесь является то, что и институциональная стабильность, и институциональные изменения являются равновесными исходами. Подходы, в рамках которых стабильность институтов рассматривается как факт, а последующие институциональные изменения – как исключительные события, не могут считаться удовлетворительными. Оба явления должны анализироваться в рамках одной и той же системы динамического равновесия.

Одна из форм институциональных изменений, соответствующая примерам, рассмотренным в данной статье, имеет место тогда, когда индивидов, получающих выигрыш от существующего набора институтов, вынуждают согласиться на его изменение или вследствие того, что они потерпели поражение в процессе политической борьбы, или по причине угрозы революции в стране (еще одна возможность состоит в том, что они могут согласиться на изменения вследствие угрозы внешнего вмешательства). Однако институциональные изменения могут также происходить в силу того, что набор экономических институтов, оптимальный для определенной группы, обладающей политической властью, может меняться со временем по мере изменения базовых переменных системы и экономических возможностей. Примером может служить отмена рабства в Британской империи, другим примером могут быть экономические и политические изменения, осуществленные Михаилом Горбачевым в Советском Союзе в 1980-е гг. Необходимы дополнительные исследования того, каким образом работают динамические механизмы.

И, наконец, важно понять роль политики и государственного вмешательства в изменении институционального равновесия. Хотя сами по себе социальные исследования и представляют интерес, хотелось бы надеяться, что убедительная фундаментальная институциональная теория относительного экономического роста позволит выработать политические рекомендации, которые помогут нам усовершенствовать институты и, тем самым, улучшить жизнь и повысить благосостояние людей в бедных странах. Должно быть очевидным, что в данный момент времени мы весьма далеки от

того, чтобы давать подобные рекомендации. В мире, где политический выбор осуществляется рационально и при этом является эндогенным по отношению к структуре институтов, которые сами, в конечном счете, являются эндогенными, предоставление политических рекомендаций является концептуально сложной проблемой (размышления по данному вопросу см. в Acemoglu et al. (2003)). Однако признание нашего сегодняшнего неведения в отношении данного вопроса никоим образом не умаляет его значимости и роли в качестве Святого Грааля политико-экономических исследований. И мы верим, что со временем лучшие и более реалистичные в эмпирическом плане теоретические подходы приблизят нас к этому Святому Граалю.

ЛИТЕРАТУРА

Acemoglu, D. (1995) Reward Structures and the Allocation of Talent, European Economic Review, 39, 17–33.

Acemoglu, D. (1997) Training and Innovation in an Imperfect Labor Market,

Review of Economic Studies, 64, 445–464.

Acemoglu, D. (2003a) Why Not a Political Coase Theorem? NBER Working Paper, 9377, forthcoming in the Journal of Comparative Economics.

Acemoglu, D. (2003b) The Form of Property Rights: Oligarchic versus Democratic Societies, NBER Working Paper, 10037.

Acemoglu, D., Aghion, P., and Zilibotti, F. (2002) Distance to Frontier, Selection, and Economic Growth, NBER Working Paper, 9066.

Acemoglu, D., Johnson, S., and Robinson, J.A. (2001) The Colonial Origins of Comparative Development: An Empirical Investigation, American Economic Review, 91, 5, December, 1369–1401.

Acemoglu, D., Johnson, S., and Robinson, J.A. (2002a) Reversal of Fortune: Geography and Institutions in the Making of the Modern World Income Distribution, Quarterly Journal of Economics, 118, 1231–1294.

Acemoglu, D., Johnson, S., and Robinson, J.A. (2002b) The Rise of Europe: Atlantic Trade, Institutional Change, and Economic Growth, NBER Working Paper, 9378.

Acemoglu, D., Johnson, S., and Robinson, J.A. (2004) Institutional Roots of Prosperity, the 2004 Lionel Robbins Lectures to be published by the MIT Press.

Acemoglu, D., Johnson, S., Robinson, J.A., and Thaicharoen, Y. (2003) Institutional Causes, Macroeconomic Symptoms: Volatility, Crises, and Growth, Journal of Monetary Economics, 50, 49–123.

Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2000a) Why Did the West Extend the Franchise? Democracy, Inequality, and Growth in Historical Perspective, Quarterly Journal of Economics, 115, 1167–1199.

Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2000b) Political Losers as a Barrier to Economic Development, American Economic Review, 90, 126–130.

Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2001) A Theory of Political Transitions, American Economic Review, 91, 938–963.

Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2002) Economic Backwardness in Political Perspective, NBER Working Paper, 8831.

Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2003) Economic Origins of Dictatorship and Democracy, unpublished book manuscript.