Reader / 2006n2r01

его группы, но и ввели благоприятный для себя набор экономических институтов, в частности, дерегулировали торговлю и экономику в целом. Несмотря на это, режим Пиночета уделял большое внимание формальным политическим институтам, и в 1980 г. Пиночет изменил редакцию конституции.

Если власть de facto имела в Чили ключевое значение, то какова роль политических институтов? Если конституцию можно игнорировать, то зачем тогда тратить время на ее изменение? Секрет этого кроется в том, что власть de facto по своей сути является преходящей.4 Да, вооруженные силы смогли организовать в 1973 г. государственный переворот, однако это стало возможным лишь благодаря тому, что был выбран исключительно подходящий момент. В мировой экономике разразился кризис, а протесты определенной части вооруженных сил, выступавшей против государственного переворота, могли быть подавлены. Кроме того, в то время правительство Соединенных Штатов с готовностью и одобрением содействовало свержению социалистического правительства, несмотря на то что это правительство избрано демократи- ческим путем. Не стоит ожидать, что совпадение подобных обстоятельств сохранится навсегда. Следовательно, после возвращения чилийского общества к демократии, как это произошло в 1990 г., вооруженные силы не смогут постоянно угрожать государственным переворотом. Осознавая это, Пиночет изменил политические институты с тем, чтобы попытаться закрепить власть вооруженных сил и, тем самым, экономические институты, выгодные ему/им. Таким образом, важная роль политических институтов заключается в том, что они влияют на распределение полити- ческой власти в будущем. Данная динамическая роль имеет решающее значение, объясняя сильное желание субъектов изменить политические институты, когда им предоставляется такой шанс: именно таким образом они могут попытаться надолго изменить баланс политической власти в свою пользу (см. Acemoglu, Robinson (2003)).

4В эмпирической литературе по проблеме организации коллективных действий признается, что трудность решения данной проблемы является основной причиной того, что коллективные действия, как правило, носят непродолжительный характер. В работе Лихбаха отмечается, что «коллективные действия, в случае их организации на краткосрочной основе, действительно могут иметь место; коллективные действия, осуществление которых предполагается в течение более продолжительного времени – нет… Учитывая, что внимание большинства людей к определенным проблемам со временем неизбежно ослабевает, для большинства групп инакомыслящих характерна недолговечность, а для подавляющей части проводимых ими кампаний – непродолжительность» (Lichbach (1995), 17). На данный краткосрочный характер коллективных действий указывает также Тэрроу, который отмечает «угасание политического энтузиазма широких слоев населения» (Tarrow (1991), 15), тогда как Росс и Гурр говорят о политическом «перегреве» (Ross, Gurr (1989), 414). Аналогичным образом Хардин утверждает, что «широкое участие в политике гражданского общества подкрепляется энтузиазмом только в моменты коллапса государства или серьезного кризиса. Оно не может постоянно поддерживаться на высоком уровне» (Hardin (1995), 18).

8.3. Теория политических институтов

Теперь мы в основном очертили контуры нашей теории институтов. Существует семь положений, соответствующих нашему анализу в разделе 1.2 и представленным там схемам, на которые следует обратить внимание. Во-первых, индивиды формируют предпочтения относительно экономи- ческих институтов, исходя из распределения ресурсов, обеспечиваемого данными институтами.

Во-вторых, предпочтения людей, как правило, расходятся вследствие невозможности отделения соображений эффективности от соображений распределения. Различные экономические институты приносят выгоду разным группам, и это определяет предпочтения этих индивидов и групп индивидов в отношении экономических институтов.

В-третьих, проблема обеспечения выполнения обязательств позволяет объяснить невозможность отделения соображений эффективности от соображений распределения. Экономические институты являются результатом коллективного выбора. Выбор осуществляется государством, которое обеспечивает стабильность этих институтов. Проблемы обеспечения выполнения обязательств являются особенно серьезными в политической сфере, поскольку нет такой третьей стороны, которая могла бы гарантировать выполнение решений государства.

В-четвертых, вследствие этого равновесная структура экономических институтов будет определяться теми, кто обладает соответствующей властью, то есть создает выгодные для себя экономические институты и обеспечивает их устойчивость. Таким образом, распределение политической власти влияет на экономические институты, распределение ресурсов и темпы экономического роста.

В-пятых, политическая власть имеет две формы. Первая форма – это власть de jure, определенная политическими институтами, такими как конституция и правила проведения выборов, власть, которая обусловлена способностью решать проблему организации коллективных действий, мобилизовывать вооруженные силы и т.д. Вторая форма – это власть de facto, которая может влиять на политическую ситуацию независимо от политических институтов, и зачастую ее распределение во многом определяет, как данный набор институтов функционирует на практике и действительно ли выполняются требования, установленные данными институтами.

В-шестых, распределение политической власти de facto в определенный момент времени в значительной степени определяется распределением ресурсов в обществе, поскольку те, кто обладает большими ресурсами, обладают большей властью, полученной законным путем и через личные связи, и, возможно, также более эффективно решают проблему организации коллективных действий. Естественно, распределение ресурсов в данный момент зависит от экономических институтов и результатов функционирования экономики в прошлом.

И, наконец, политические институты также являются эндогенными; нынешний баланс политической власти, отражающий власть de jure è de facto, влияет и на будущие политические институты. Политические институты имеют важное значение, поскольку они определяют, по крайней мере в пределах, установленных осуществлением будущей власти de facto, распределение будущей политической власти de jure. Поскольку власть de facto, вследствие самого характера проблемы организации коллективных действий, по сути является преходящей, что делает трудным ее удержание, политические институты зачастую имеют решающее значение, являясь источником долговременной политической власти. Это делает весьма привлекательным использование различными группами политической власти de facto для такого изменения политических институтов, которое позволяет модифицировать распределение политической власти в будущем в свою пользу.

9. ПРИМЕНЕНИЕ ТЕОРИИ

Теперь мы рассмотрим два примера, иллюстрирующие нашу теорию институтов. Подобно примерам, проанализированным в седьмом разделе, они включают все элементы нашей теории, в схематичном виде представленные в разделе 1.2. Данные примеры показывают роль политической власти в определении экономических институтов, указывают на различ- ные факторы, как de facto, òàê è de jure, влияющие на объем политической власти, и демонстрируют, как политическая власть de facto зачастую используется для изменения политических институтов с тем, чтобы повлиять на будущее распределение политической власти de jure.

9.1.Возникновение конституционной монархии и экономический рост в Европе в начале Нового времени

Наш первый пример касается возникновения конституционной монархии в Европе. В средневековый период формой правления большинства европейских стран являлась наследственная монархия. Однако по мере изменения феодального мира различные группы начали бороться за получе- ние политических прав и ограничение автократической власти монархов. В Англии данный процесс начался уже в 1215 г., когда бароны вынудили короля Иоанна подписать Великую хартию вольностей, документ, который привел к укреплению власти баронов, ввел концепцию равенства всех перед законом и заставил последующих королей советоваться с баронами при принятии решений. Кроме того, во многих других европейских странах получили распространение «парламенты», которые короли могли созывать с тем, чтобы обсудить вопросы налогообложения или военной политики (см. Graves (2001); Ertman (1997)). Несмотря на это, движение в сторону ограниченной конституционной монархии не было простым и не носило линейного характера. Так, во Франции, в особенности

после вступления в 1638 г. на престол Людовика XIV, возникла еще более сильная, практически ничем не ограниченная абсолютная монархия. Фактически, в период между 1614 и 1788 гг., то есть вплоть до революции, феодальный французский парламент – Генеральные штаты – не созывался.

ÂАнглии короли из династии Тюдоров, в частности Генрих VIII, затем Елизавета I, а вслед за ними первые короли из династии Стюартов, Яков I и Карл I, также пытались построить абсолютную монархию. Однако сделать этого они не смогли, главным образом по причине блокирования парламентом всех попыток концентрации власти. Выбор в пользу конституционной монархии в Англии был предопределен гражданской войной 1642–1651 гг. и буржуазной революцией 1688 г. При первом из этих конфликтов силы, подчиненные парламенту, одержали вверх над теми, кто был лоялен к Карлу I, в результате чего короля обезглавили. В 1660 г. монархия была восстановлена, и королем стал Карл II. Однако в 1688 г. его брат Яков II был свергнут, и парламент возвел на престол Вильгельма Оранского.

События, аналогичные английским, происходили в других европейских странах, в частности в Нидерландах. При герцогах Бургундских Нидерланды обрели значительную политическую и экономическую свободу,

âособенности после предоставления в 1477 г. «больших привилегий», согласно которым Генеральные штаты Бургундских Нидерландов полу- чили право вводить налоги по собственной инициативе, а право правителя повышать налоги ограничивалось. Затем Нидерланды в результате династического брака перешли к Габсбургам, и в 1493 г. Максимилиан Габсбург отменил «большие привилегии». В 1552 г. война с Францией обусловила увеличение потребностей Габсбургов в деньгах и вынудила их наложить высокое налоговое бремя на Нидерланды, являвшиеся на тот момент процветающим сельскохозяйственным и торговым регионом. Растущее недовольство фискальной и религиозной политикой Габсбургов привело в 1572 г. к нескольким восстаниям, организованным, главным образом, коммерсантами. Кульминацией этих событий явилась война за независимость, окончившаяся победой в 1648 г.

Âто время как Англия и Нидерланды вводили конституционные ограничения власти правителей, Испания и Португалия двигались в том же направлении, что и Франция, то есть в направлении усиления абсолютизма. Дэвис отмечает, что [в Кастилии] «власть короля была лишь незначительно ограничена конституцией. В первые десятилетия XVI в. король умерил притязания кастильского дворянства и городов, так что их представительный орган – кортесы – в качестве последней инстанции мог затруднить, но не воспрепятствовать повышению налогов королем» (Davis (1973a), 66).

Данные различные траектории институционального развития имели огромные последствия. В экономическом плане Нидерланды и Англия опережали остальные страны Европы; причиной явилось то, что они вве-

ли конституционные ограничения правителей. Подобная форма правления обеспечила защиту прав собственности, благоприятный инвестиционный климат и способствовала быстрому развитию других экономических институтов, в частности финансовых рынков (см., например, North, Weingast (1989); de Vries, van der Woude (1997)). В то время как Нидерланды и Великобритания процветали, а Франция содрогалась от революции, Испания и Португалия к началу XIX в. оставались бедными отсталыми странами. Каким образом можно объяснить эти различные траектории развития в начале Нового времени? Почему в Англии и Нидерландах были введены конституционные ограничения правителей, тогда как во Франции, Испании и Португалии – нет?

Âсвоей работе мы предложили объяснение (Acemoglu, Johnson, and Robinson (2002b)), заключающееся в различной реакции этих стран на возможности «трансатлантической торговли», то есть внешней торговли

èколониальной деятельности, начало которым было положено открытием Нового Света и огибанием мыса Доброй Надежды в конце XV в. Все пять стран участвовали в трансатлантической торговле, но делали это различными способами, что имело весьма разные последствия для организации общества, политических институтов и последующего экономического роста.

ÂАнглии «торговля осуществлялась в основном индивидами и небольшими товариществами, а не Компанией странствующих купцов, Левантийской компанией ... или другими компаниями подобного типа» (Davis (1973b), 41). По крайней мере вплоть до 1600 г. стать купцом в Англии можно было достаточно свободно. То же справедливо и в отношении Нидерландов. Напротив, Камерон описывает ситуацию в Португалии следующим образом: «Торговля специями Португальской империи в Ост-Ин- дии являлась монополией короля; количество португальских военных судов, задействованных в торговле, удвоилось, при этом все специи должны были продаваться через Индийскую палату (Casa da India) в Лиссабоне

... какая-либо торговля между Португалией и восточными странами, за исключением организованной и контролируемой государством, была запрещена» (Cameron (1993), 127). Аналогичным образом, в Испании колониальная торговля являлась монополией кастильского короля, которую он передал Торговой палате (Casa de Contratacion) в Севилье. Данная купеческая гильдия жестко контролировалась королем (Parry (1966), Ch. 2). Основной целью такого регулирования было обеспечение того, чтобы все золото и серебро из Америки поступало в Испанию и являлось источником прямых налоговых поступлений короля. В результате, латиноамериканским колониям запрещалось покупать промышленные товары у ка- ких-либо стран, за исключением Испании, и весь экспорт и импорт осуществлялись через контролируемые каналы. Например, вплоть до бурбоновских реформ середины XVIII в. ничего нельзя было экспортировать напрямую из Буэнос-Айреса, и если кто-либо производил определенную экспортную продукцию в пампасах (в луговых степях, в основном в

Аргентине. – Прим. перев.), то должен был перевезти ее через Анды и экспортировать из Лимы в Перу!

Причина различий в системах организации торговли, в свою очередь, заключалась в различных политических институтах этих стран. В то время предоставление монополии на торговлю являлось ключевым фискальным инструментом обеспечения доходов; более влиятельные монархи могли увеличить свои доходы, предоставляя монополию на торговлю или прямо контролируя внешнюю торговлю, тогда как более слабые монархи делать этого не могли. На пороге XV в. власть короля была значительно сильнее во Франции, Испании и Португалии по сравнению с Великобританией и Нидерландами, и это явилось наиболее важным фактором, обусловившим различия системы организации внешней торговли. Действительно, когда короли из династий Тюдоров и Стюартов попытались создать монополии, аналогичные существовавшим в Испании и Португалии, их действия успешно заблокировал английский парламент (см., например, Hill (1969)). Таким образом, расширение объемов мировой торговли

âXVI и начале XVII вв. способствовало обогащению английских и нидерландских купцов, занимавшихся внешней торговлей, а не французских, испанских и португальских монархов и связанных с ними групп. В Англии и Нидерландах, а не во Франции, Испании и Португалии, появился новый класс купцов (и мелкопоместного дворянства в Англии), чьи интересы прямо противоречили интересам Стюартов и Габсбургов, и этой группе суждено было сыграть центральную роль в последующих полити- ческих изменениях.

Что касается Нидерландов, то де Врие и ван дер Вуде утверждают, что «городское население полагало, что с экономической точки зрения им,

âконечном счете, выгодно выйти из состава империи Габсбургов», и «именно традиционные опоры морской экономики … поддерживали и укрепляли молодую республику в тяжелые времена» (de Vries, van der Woude (1997), 365, 366, 369). Кроме того, в Амстердаме «к оппонентам [Габсбургов] относилось большинство городских купцов, занимавшихся международной торговлей… [В] 1578 г. новый городской совет Амстердама передал судьбу города в руки принца Оранского…. Среди купцов, возвращавшихся … из изгнания, были [те, чьи семьи] и несколько поколений потомков будут занимать в течение длительного периода времени доминирующее положение в городе». Расширение мировой торговли способствовало обогащению и увеличению численности тех групп нидерландского общества, которые в наибольшей степени противились правлению Габсбургов. Израэль пишет: «С 1590 г. экономическая ситуация в республике существенно улуч- шилась. Значительно расширились торговля и судоходство, а также города. В результате финансовая мощь провинций быстро увеличивалась, и появилась возможность значительного качественного и количественного укрепления армии в течение короткого промежутка времени. Численность армии возросла с 20000 человек в 1588 г. до 32000 человек в 1595 г., изменились ее оснащение, способы транспортировки и боевая подготовка»

(Israel (1995), 241–242; см. также Israel (1989), Ch. 3). К 1629 г. нидерландцы могли собрать армию численностью 77000 человек, что на 50% превышало численность испанской армии Фландрии (Israel (1995), 507). В результате восстания против Габсбургов в Нидерландах была установлена республиканская форма правления, в значительной степени отвечающая интересам купцов. Де Врие и ван дер Вуде описывают новую полити- ческую элиту, возникшую после восстания против Габсбургов, следующим образом: «От 6 до 8% городских домашних хозяйств с уровнем доходов свыше 1000 гульденов в год. То были влиятельные граждане (grote burgerij), обеспечившие лидирующие позиции страны в политике и торговле. Среди них мы обнаруживаем в первую очередь купцов» (De Vries, van der Woude (1997), 587), и отмечают, что купцы доминировали в правительствах Лейдена, Роттердама и городов двух крупнейших провинций – Зеландии и Голландии.

ÂАнглии гражданская война и буржуазная революция совпали по времени с экспансией английских купцов за пределы Атлантики. ОстИндская компания была основана в 1600 г. в результате нескольких попыток организации торговых маршрутов в Азию. 1620-е гг. ознаменовались существенным увеличением масштабов выращивания табака в Вирджинии. Вскоре вслед за этим последовало создание прибыльных английских колоний в Карибском море, занимавшихся производством сахара. И, наконец, в 1650-е гг. Англия стала занимать доминирующее положение в трансатлантической работорговле. По сути, и гражданская война,

èбуржуазная революция были борьбой против прав и прерогатив монархии. В обоих случаях основная масса новых купцов объединилась с мелкопоместным дворянством, требуя введения ограничений власти монарха с целью защиты собственности и торговли.

Âходе гражданской войны парламент поддерживало большинство купцов, торговавших с Америкой и в Азии. Брэнтон и Пенингтон также отмечают, что «вероятно, в стране в целом среди купцов преобладали пропарламентские настроения» (Brunton, Pennington (1954), 62). Подробный анализ первоначальных взглядов ключевых членов «долгого парламента» в 1640 г. показывает, что подавляющее большинство купцов поддерживало позицию парламента (см. Brenner (1973, 1993); Keeler (1954); Brunton, Pennington (1954)). Члены Палаты общин от города Лондона (основного центра купеческой деятельности), а также многих торговых избирательных округов за пределами Лондона, таких как Саутгемптон, Ньюкасл и Ливерпуль, поддерживали парламент в его деятельности, направленной против короля. Эти люди включали и профессиональных купцов, и аристократов, осуществивших инвестиции в колонизацию Америки. Кроме того, эти новые купцы обеспечили финансовую поддержку, которая была необходима парламенту в первые трудные дни войны. Они стали откупщиками таможенных пошлин для нового режима и, тем самым, выделили десятки тысяч фунтов, необходимых для формирования армии (Brenner (1973), 82).

Пинкус приводит дополнительные факты, свидетельствующие о клю- чевой роли купцов в ходе буржуазной революции (Pincus (1998; 2001; 2002)). Он приходит к выводу, что «английское купеческое сообщество активно поддерживало план вторжения Вильгельма и обеспечило основную финансовую поддержку режима в критически важные первые месяцы» (Pincus (2002), 34). Пинкус отмечает, что Яков II поддерживал ОстИндскую компанию, предоставив различные монопольные привилегии, что оттолкнуло от него класс купцов. Тем самым, «нет ничего удивительного в том, что в 1688 г. купеческое сообщество платило огромные деньги в казну Вильгельма Оранского» (Pincus (2002), 32–33).

Изменения в распределении политической власти, политических институтов и, тем самым, экономических институтов, происходившие в Англии и Нидерландах, не имели аналогов в странах с неограниченной монархией, наподобие Испании и Португалии, где король мог жестко контролировать расширение торговли. В этих странах от трансатлантической торговли в первую очередь выигрывали король и его союзники, тогда как группы, выступавшие за политические и экономические изменения, не были достаточно сильными, чтобы вызвать подобные изменения. В результате, конституционная форма правления возникла лишь в Нидерландах и Англии, и только в этих двух странах была обеспечена защита прав собственности. Как следствие, именно эти две страны процветали.

Почему короли Испании и Португалии не смогли договориться о введении более эффективного набора институтов? Или же, почему в Англии для того, чтобы возникли более совершенные экономические институты, понадобилось обезглавливать или лишать власти королей из династии Стюартов?

Совершенно очевидно, что в Испании и Португалии движение в сторону более эффективного набора институтов не могло происходить под покровительством неограниченной монархии, а ослабление государственной власти, по всей видимости, противоречило интересам короля. Что касается Англии, то Хилл прямо утверждает, что причина, по которой короли из династий Тюдоров и Стюартов выступали против эффективных экономических институтов, заключается в том, что они опасались, что данные институты подорвут их политическую власть (Hill (1961a)). Он отмечает: «В целом, официальное отношение к промышленному развитию было отрицательным или в лучшем случае безразличным. Имели место подозрения к социальным изменениям и социальной мобильности, быстрому обогащению капиталистов, боязнь рыночных колебаний и изменений уровня безработицы, бродяжничества и общественных беспорядков… Кодексы Елизаветы I были направлены на закрепление существующей классовой структуры, размещения промышленности и объема предложения труда путем предоставления привилегий и создания препятствий мобильности и свободе контрактных отношений».

До сих пор факты позволяли объяснить, почему изменение баланса политической власти (de facto) в Англии и Нидерландах привело к созда-

нию набора экономических институтов, отвечающих интересам купцов. Однако фактически в течение XVII в. произошло гораздо больше событий: введен совершенно новый набор политических институтов – конституционные режимы, ограничивающие власть короля. Причина, по которой купцы и мелкопоместное дворянство в Англии (а также купцы в Нидерландах) использовали вновь обретенную власть для осуществления политической реформы, иллюстрирует динамику изменения политической власти, на которой акцентируется внимание в рамках нашего теоретического подхода.

Например, несмотря на то что в 1688 г. английский парламент обладал достаточно большой властью, не было гарантий, что данная власть будет вечной. Действительно, возможности решения проблемы организации коллективных действий и удержания власти de facto, по сути, являются временными. Так, парламент смог победить Якова II с помощью нидерландской армии, после чего пригласил Вильгельма Оранского взойти на трон. Однако откуда члены парламента могли знать, не попытается ли Вильгельм сохранить прерогативы неограниченной монархии, на которых настаивал Яков II?

Чтобы надолго захватить преходящую власть, необходимо закрепить ее в правилах игры. Именно так и поступил английский парламент в 1688 г. Институциональные изменения, произошедшие после 1688 г., имели существенные последствия. Например, в XVIII в. английский король мог брать в долг огромные суммы денег, поскольку контроль парламента за фискальной политикой гарантировал, что он не окажется неплатежеспособным (см. Brewer (1988); Stasavage (2003)). Данная возможность заимствований рассматривалась как ключевой фактор успеха английской военной машины. Кроме того, при контроле парламента за фискальной политикой король не имел никакой возможности увеличивать свои доходы посредством произвольного налогообложения и больше не мог предоставлять монопольные права в обмен на деньги; ранее данный вопрос являлся причиной постоянных разногласий между английским королем и парламентом. Аналогичным образом, после 1688 г. более надежная защита прав собственности в Англии способствовала значительному расширению финансовых институтов и рынков (Neal (1990)), которые, по мнению Норта и Вайнгаста, явились институциональной основой промышленной революции (North, Weingast (1989)).

Безусловно, английский король сохранил определенные властные полномочия и мог попытаться организовать государственный переворот, направленный против парламента, чтобы вновь изменить политические институты в свою пользу. Именно это и произошло в некоторых странах, в частности во Франции в 1849 г., когда Луи Наполеон предпринял успешный государственный переворот с целью восстановления монархических привилегий, утраченных годом ранее. Тем не менее изменения политических институтов существенным образом повлияли на характер статус кво и, следовательно, будущее распределение политической власти de jure. Ïî-

литические институты – не лежачий камень, они могут изменяться и при этом по-прежнему являться источником более долговременной политической власти, чем одна лишь власть de facto.

9.2. Основные выводы

Таким образом, возникновение конституционной формы правления в некоторых европейских странах в начале Нового времени представляет собой хороший пример того, каким образом экономические институты, определяющие результаты функционирования экономики, зависят от политической власти, которая, в свою очередь, обусловлена политическими институтами и распределением ресурсов в обществе. Нидерланды и Англия процветали в данный период, поскольку имели хорошие экономические институты, в частности защищенные права собственности и достаточ- но развитые финансовые рынки. Наличие указанных экономических институтов в этих странах связано с тем, что правительства контролировались группами, которые были в них весьма заинтересованы. Данные группы имели политическую власть, обусловленную структурой политических институтов, то есть они добились власти de jure после восстания против Габсбургов в Нидерландах и гражданской войны и буржуазной революции в Англии.

Сделав шаг назад, мы видим, что в рамках существовавших полити- ческих институтов коммерсанты обладали большей политической властью de jure в Англии и Нидерландах по сравнению с Францией, Испанией и Португалией вследствие значительных изменений политических институтов, произошедших в 1600-е гг. Эти изменения произошли по причине того, что английские и нидерландские коммерсанты получили значительную политическую власть de facto в результате повышения экономического благосостояния, которое явилось следствием расширения объемов трансатлантической торговли, а также системы организации внешней торговли в этих странах. Для нашего теоретического подхода наиболее важно то, что эти коммерсанты использовали власть de facto для реформирования (или революционного изменения) политических институтов с тем, чтобы приобрести политическую власть de jure и обеспечить стабильность своих доходов.

Таким образом, данные события иллюстрируют различные элементы нашего теоретического подхода. В частности, они показывают, насколько полезно рассматривать политические институты и распределение экономических ресурсов в качестве базовых переменных динамической системы, которые определяют распределение политической власти, а посредством нее – экономические институты и результаты функционирования экономики. Политические институты и распределение экономических ресурсов сами являются эндогенными, зависящими от политической власти и экономических институтов, примером чего может служить тот факт, что распределение экономических ресурсов значительно изменилось в течение