Reader / 2006n2r01

190 Дарон Асемоглу, Саймон Джонсон, Джеймс Робинсон

институтов, созданный для изъятия ренты у крестьян за счет потери общественного благосостояния1 . В ряде работ по теории зависимости (Williams (1944); Wallerstein (1974–1982); Rodney (1972); Frank (1978); Cardoso, Faletto (1979)) было показано, что международная торговая система построена таким образом, чтобы перераспределять ренту от развивающихся стран в пользу развитых стран.

Подход с точки зрения социального конфликта предполагает наличие ситуаций, когда экономические институты изначально эффективны при определенных обстоятельствах, но при их изменении они таковыми больше не являются. Например, в работе Асемоглу и его соавторов (Acemoglu, Aghion, and Zilibotti (2001)) показано, что хотя некоторые типы организаций полезны для стран, находящихся далеко от границы своих производственных возможностей, последующее их изменение может оказаться социально эффективным. Однако изменение может и не произойти по при- чине того, что оно является нерациональным с частной точки зрения. Интересным примером служат крупные предприятия (чеболы) в Южной Корее. К аналогичному выводу можно прийти и в контексте политических институтов. Определенные наборы институтов являются эффективными для очень бедных стран, но они продолжают использоваться даже после того, как перестали быть эффективной институциональной системой.

В полном противоречии подходу с точки зрения эффективности институтов, в рамках подхода с точки зрения социального конфликта клю- чевую роль играют политические институты. Возникновение конкретных экономических институтов зависит от того, кто обладает политической властью создавать или блокировать их создание. Поскольку политические институты играют центральную роль в распределении этой власти, то с точки зрения социального конфликта они будут охвачены теорией экономических институтов.

Различие между подходами с точки зрения социального конфликта и идеологии заключается в том, что социальный конфликт приводит к выбору экономических институтов, являющихся причиной экономической отсталости, даже если об этом известно всем субъектам. Главное отличие данного подхода от подхода с точки зрения случайных событий заключа- ется в том, что он подчеркивает сознательный характер институционального выбора, который является причиной экономической отсталости, и не считает его результатом определенных исторических событий. Подходы с точки зрения социального конфликта и эффективности институтов различаются в том, что первый не предполагает постоянной эффективности институтов. Это один из возможных выводов, но он не единственный или действительно наиболее вероятный. Почему это так? Почему соображения экономической эффективности невозможно отделить от соображений распределения? Этот вопрос мы рассмотрим в следующем разделе.

1Согласно получившим широкое распространение оценкам Постана, землевладельцы забирали около 50% всего урожая крестьян (Postan (1966), 603–604).

6. ПРИЧИНЫ НЕЭФФЕКТИВНОСТИ

Обосновав в разделе 1.2 наши первые два утверждения, теперь мы можем рассмотреть третье, связанное со значением проблем выполнения взятых на себя обязательств. Неспособность взять на себя обязательство в будущем использовать политическую власть определенным образом означает, что воздействие экономических институтов на эффективность нельзя отделить от их влияния на распределение.2

В любой рыночной ситуации, когда происходит экономический обмен и услуги отделены друг от друга, возникают проблемы выполнения взятых на себя обязательств. О важной роли этих проблем свидетельствуют работы по неполным контрактам и пересмотру условий соглашений (например, Hart (1995)). Тем не менее при условии надлежащего функционирования правовой системы существует множество контрактов, заключаемых собственниками с менеджерами, работниками с работодателями, заемщиками с кредиторами и т.д., соблюдение которых обеспечивается в принудительном порядке. Выполнение контрактов может быть связано с существованием третьей стороны в виде органа, уполномоченного обеспечивать соблюдение их условий. Несмотря на то что орган, которому делегированы полномочия по обеспечению соблюдения контрактов и разрешению споров, может быть разным в зависимости от конкретной ситуации, в конеч- ном счете, вся подобная власть сосредоточена в руках государства, которое в современном обществе практически обладает монополией на использование узаконенного принуждения. Собственник и менеджер подписывают контракт, поскольку полагают, что государство в лице своих агентов – судов – будет беспристрастно обеспечивать соблюдение условий контракта.

В отличие от этого, если бы, например, менеджер полагал, что государство будет действовать в интересах собственника и откажется его наказывать в случае, если тот не смог внести предусмотренную контрактом плату, то такой контракт не будет представлять для него особой ценности. Следовательно, при заключении контрактов важно наличие беспристрастного лица, обеспечивающего соблюдение контрактов. Что касается институционального выбора, то проблема заключается в том, что такой беспристрастной третьей стороны, которой доверяется обеспечение соблюдения контрактов, не существует. В этом кроется основная причина проблемы выполнения взятых на себя политических обязательств.

Чтобы развить эту мысль, рассмотрим ситуацию, когда управление обществом осуществляется в условиях диктатуры или демократии. Представим себе, что диктатор не отказывается от власти, а вместо этого обещает, что будет подчиняться демократическим правилам, в результате чего индивиды осуществляют такие же инвестиции, что и при демократии. Этому обещанию стоит доверять не всегда. До тех пор пока полити-

2Альтернативный подход заключается в выделении значения асимметричности информации (Farrell (1987)).

ческая система остается диктаторской, нет такого более высокого органа, который заставил бы диктатора выполнить свое обещание. Не существует эквивалента контракта, соблюдение которого обеспечивается беспристрастной третьей стороной. В конце концов, диктатор обладает монополией на военную и политическую власть, вследствие чего он является судьей последней инстанции при разрешении конфликта интересов. Нет никакого другого органа, который заставил бы диктатора оставаться верным своим обещаниям.

Аналогичная проблема затрудняет реализацию противоположного решения, когда диктатор добровольно соглашается осуществить демократи- ческие преобразования в обмен на определенные трансферты в будущем с целью компенсации потерянного дохода и привилегий. Те, кто получает выигрыш от перехода к демократической форме правления, готовы дать подобные обещания, однако после того, как диктатор отказался от своей политической власти, нет никакой гарантии, что граждане согласятся обложить себя налогами с тем, чтобы осуществить выплаты бывшему диктатору. Обещания выплатить компенсацию бывшему диктатору, как правило, не вызывают доверия.

Суть проблемы заключается в отсутствии гарантий. Ни одна из сторон не может гарантировать выплату компенсации другой стороне, они также не могут гарантировать осуществление действий, которые будут соответствовать их интересам ex post. Причина, по которой в данных примерах проблемы выполнения взятых на себя обязательств являются столь серьезными, заключается в том, что мы имеем дело с политической властью. Различные институты ассоциируются с разным распределением политической власти, и нет никакой внешней беспристрастной стороны, готовой и уполномоченной обеспечивать выполнение соглашений. В некоторых случаях обещания носят самоподдерживающий характер, что способствует выполнению условий соглашения. Подобные ситуации рассматриваются в работе Асемоглу (Acemoglu (2003a)), однако в целом существуют ограниченные возможности достижения подобных самоподдерживающихся соглашений, поскольку они требуют, чтобы их уча- стники были достаточно терпеливыми, но когда это касается вопросов политической власти, будущее является весьма неопределенным, так что ни одна из сторон не проявит большого терпения.

Исходя из этой аргументации, теперь мы можем рассмотреть три различных канала, посредством которых наличие проблем выполнения взятых на себя обязательств ведет к выбору неэффективных институтов и их устойчивости.

6.1. Вымогательство

Представьте себе ситуацию, когда какой-либо индивид или группа индивидов обладают неограниченной политической властью. Предположим также, что производственные инвестиции осуществляются группой граж-

дан или производителей, не относящихся к числу представителей «политических элит», то есть тех, кто обладает властью в настоящее время. Производители будут осуществлять производственные инвестиции лишь в том случае, если ожидают получить от них выгоду. Следовательно, необходимым условием осуществления инвестиций является набор экономи- ческих институтов, обеспечивающих защиту прав собственности. В состоянии ли общество подобрать экономические институты, обеспечивающие подобную защиту прав собственности? Зачастую ответом является «нет» (даже если предположить, что «общество» желает именно этого).

Проблема заключается в том, что политические элиты – те, кто контролирует политическую власть, – не могут гарантировать уважение прав собственности производителей после осуществления инвестиций. Естественно, ex ante, то есть до осуществления инвестиций, они готовы обещать защиту прав собственности. Однако тот факт, что монополия на полити- ческую власть находится в их руках, предполагает, что они не могут гарантировать производителям отсутствие вымогательства после осуществления инвестиций.

Очевидно, что данная ситуация схожа с проблемой вымогательства в рамках теории фирмы, когда после осуществления одной из сторон специфических для определенных взаимоотношений инвестиций, другие стороны могут прибегнуть к вымогательству и захватить часть прибыли этой стороны, полученной от подобных инвестиций. Как и в теории фирмы, перспектива вымогательства дестимулирует инвестиции. Однако теперь проблема становится гораздо более серьезной, поскольку предметом вымогательства являются не только инвестиции, специфические для определенных взаимоотношений, но все прочие инвестиции.

Тем самым, это является примером того, каким образом неэффективные экономические институты возникают вследствие монополии на политическую власть. Те, кто обладает политической властью, не могут дать гарантий, что они не будут использовать свою политическую власть ex post, и это прямо отражается в наборе экономических институтов, которые не обеспечивают защиту прав собственности групп, не обладающих полити- ческой властью. Результат очевиден: без такой защиты производственные инвестиции не осуществляются, а возможности экономического роста остаются неиспользованными.

Причина, по которой подобные неэффективные институты продолжают существовать (или являются равновесными институтами общества), связана с проблемами выполнения взятых на себя обязательств. По аналогии с приведенным выше примером, показывающим, как вынудить диктатора отказаться от власти, существуют два способа, с помощью которых можно обеспечить защиту прав собственности. Во-первых, полити- ческие элиты в принципе могли бы пообещать уважать права собственности. Однако простые обещания не вызовут доверия, если при этом они не будут подкреплены ослаблением власти политических элит, что будет означать их отказ от собственной ренты и привилегий. Во-вторых, те, кому

выгодна система, обеспечивающая более надежную защиту прав собственности, могут подкупить политические элиты. Как правило, это происходит путем обещания осуществления соответствующих выплат в будущем. Например, после того как были осуществлены инвестиции и произведена продукция, определенная доля прибыли передается политическим элитам. Однако, как отмечалось выше, здесь присутствует другая, обратная, проблема выполнения взятых на себя обязательств: те, кто получает выгоду от нового режима, не могут гарантировать осуществление обещанных выплат прежним политическим элитам.

Иллюстрацией проблем выполнения взятых на себя обязательств, связанных с ограничением использования политической власти, служат многие примеры из реальной жизни. Несмотря на то что подкупить диктаторов и убедить их отказаться от власти достаточно сложно, на практике предпринимается множество попыток добиться этого, обычно путем предоставления гарантий, что впоследствии они не будут подвергаться преследованиям, – например, гарантий предоставления убежища в другой стране. Тем не менее подобные попытки редко оказывались удачными, вероятнее всего из-за все тех же проблем выполнения взятых на себя обязательств (новый режим не может гарантировать, что его обещания будут выполнены). Наглядным примером являются попытки администрации президента Рейгана убедить Жан-Клода («детского доктора») Дювалье отказаться от власти на Гаити в 1986 г. Перед лицом народных волнений и социаль- но-экономического хаоса администрация президента Рейгана при посредничестве премьер-министра Ямайки Эдварда Сиаги попыталась убедить Дювалье покинуть страну. Вначале он согласился, и Белый дом объявил об отъезде 30 января, однако на следующий день он передумал, сомневаясь в том, что его защита действительно будет обеспечена, и остался на Гаити. Месяц спустя его вынудили эмигрировать во Францию, прибегнув к помощи вооруженных сил.

Более распространенная и во многих отношениях более интересная стратегия заставить диктаторов отказаться от власти заключается в том, чтобы попытаться перестроить политические институты таким образом, чтобы гарантировать, что они не понесут наказание. Подобные институциональные изменения зачастую играют важную роль при переходе к демократии. Например, президент Чили Пиночет был готов подчиниться результатам референдума, который он проиграл в 1989 г., поскольку конституция защищала его, как сенатора, от преследования. Он стал уязвимым лишь после того, как покинул страну.

Несмотря на то что ситуация с Пиночетом представляет собой пример перестройки политических институтов с целью обеспечения гарантий, создание долговременных институтов, ограничивающих использование политической власти в будущем, трудно реализовать на практике. Подобные трудности хорошо иллюстрирует пример перехода от правления белых в Родезии к правлению большинства в Зимбабве. Столкнувшись с партизанской войной, победить в которой было невозможно, белая элита Роде-

зии попыталась провести переговоры с тем, чтобы перейти к правлению большинства, однако при условии наличия достаточных институциональных механизмов, обеспечивающих защиту их ренты. Эти механизмы вклю- чали выгодную им избирательную систему, которая использовалась при проведении первых выборов после обретения независимости, и неоправданно широкое представительство в парламенте (Reynolds (1999), 163). Белым на семь лет гарантировалось 20% мест в законодательном органе – при том, что они составляли лишь 2–3% населения, а также 10 мест из 40 в сенате. Статьи конституции 1980 г. были также направлены на то, чтобы прямо гарантировать права собственности белых. В частности, земельная реформа была отложена на 10 лет, по истечении которых она могла быть проведена только при условии выплаты соответствующей компенсации.

Представители белых, принимавшие участие в переговорах в Доме Ланкастера в 1979 г., которые закончились заключением данных соглашений, понимали, что каким-либо обещаниям, сделанным представителями черного большинства относительно того, что будет происходить после обретения независимости, верить нельзя. Поэтому они старались найти такой набор правил, который позволил бы решить данную проблему (Herbst (1990), 13–36). Несмотря на это, подобных гарантий оказалось достаточ- но для защиты прав собственности (и ренты) белых лишь в краткосроч- ном периоде. Режим Мугабе быстро привлек на свою сторону другие оппозиционные фракции африканского партизанского движения, а более умеренные и относительно благосклонные к белым группы, такие как Объединенный африканский национальный совет, который возглавлял Абель Музорева, распались. В 1985 г. режим Мугабе вернулся к выгодной ему избирательной системе (Reynolds (1999), 164), а в 1987 г., при первой же представившейся возможности, ликвидировал гарантированное представительство белых. Хотя в 1987 г. Мугабе выдвинул на эти места белых кандидатов (Horowitz (1991), 135–136), такая практика продолжалась недолго. В 1990 г. сенат был упразднен. И, наконец, в 1990 г. в конституцию внесены изменения, позволившие осуществить передел земли. После этого правительство Мугабе начало проводить целенаправленную политику лишения белых земельной собственности всеми законными и незаконными способами.

6.2. Проигравшие с политической точки зрения

Другой взаимосвязанный источник неэффективности экономических институтов обусловлен желанием политических элит защитить свою политическую власть. Политическая власть является источником доходов, ренты и привилегий элиты. Если политическая власть ослабнет, размер извлекаемой ренты уменьшится. Следовательно, политическая элита должна оценивать любое потенциальное экономическое изменение не только исходя из экономических последствий, таких как влияние на темпы экономического роста и распределение доходов, но также исходя из политичес-

ких последствий. Любое экономическое изменение, которое подорвет политическую власть элит, по всей вероятности, в долгосрочном периоде приведет к сокращению экономической ренты.

В качестве примера возьмем изменение экономических институтов, которое вызовет увеличение темпов экономического роста и одновременно будет способствовать обогащению групп, которые в будущем могут вступить в борьбу за политическую власть. При прочих равных условиях более высокие темпы экономического роста – это благо для тех, кто обладает политической властью. Они обеспечивают большую отдачу от активов, которыми владеют власть имущие, а также более высокие доходы, которые можно обложить налогами или экспроприировать. Однако если обогащаются потенциальные враги, это в большей степени может угрожать власти элит в будущем. Опасаясь этого, элиты могут воспротивиться изменениям экономических институтов, которые стимулировали бы экономический рост.

То, что угроза понести потери в политическом плане препятствует созданию более совершенных институтов, опять-таки связано с проблемой выполнения взятых на себя обязательств. Если бы те, кто приобретает политическую власть вследствие институциональных изменений, пообещали компенсировать потери тем, кто власть теряет, тогда отсутствовали бы стимулы блокировать становление более совершенных институтов.

Существует множество исторических примеров, иллюстрирующих, каким образом боязнь потерять политическую власть обусловила сопротивление различных групп политической и экономической элиты институциональным изменениям, а также внедрению новых технологий. Наверное, самое серьезное документальное подтверждение имеют примеры, которые касаются отношения элит к индустриализации в течение XIX в. (см. Acemoglu, Robinson (2000b; 2002)). Имели место значительные различия в темпах следования британской индустриализации – при том, что многие страны оказались абсолютно неспособными воспользоваться преимуществами новых технологий и предоставляемыми ими возможностями. В большинстве случаев отношение политической элиты к индустриализации, новым технологиям и институциональным изменениям, по всей видимости, было ключевым фактором, и это отношение определялось боязнью понести потери в политическом плане. Эти вопросы можно наилуч- шим образом проиллюстрировать на примере России и Австро-Венгрии.

Как в России, так и в Австро-Венгрии монархи, обладавшие абсолютной властью, опасались, что содействие индустриализации подорвет их политическую власть. В России в период царствования Николая I в 1825– 1855 гг. была построена лишь одна железнодорожная ветка, и то лишь для того, чтобы двор имел возможность путешествовать из Москвы в Санкт-Петербург и обратно. Монархи противились экономическому росту и введению набора институтов, которые ему содействовали бы, поскольку, как отмечает Моссе, «они понимали, что развитие промышленности приведет к социальным и политическим изменениям» (Mosse (1992)).

В том же духе Грегори утверждает: «Вплоть до 1850-х гг., когда мнение внезапно изменилось, российское государство опасалось, что индустриализация и модернизация приведут к концентрации революционно настроенных рабочих в городах, железные дороги сделают их мобильными, а образование породит оппозицию монархии» (Gregory (1991)).

Лишь после поражения в Крымской войне наследник Николая Александр II инициировал крупномасштабный проект строительства железных дорог и предпринял попытку модернизировать экономику путем внедрения западной правовой системы, децентрализации правительства и отмены крепостного права, что положило конец феодализму. Данный период индустриализации ознаменовался значительной политической напряженностью, вызванной опасением элит, что времена быстрых изменений дестабилизируют политическое равновесие и приведут к усилению оппозиции (подробное описание этих событий см. в McDaniel (1988); см. также Mosse (1958)).

Кроме того, среди историков, по-видимому, существует консенсус относительно того, что основной причиной низких темпов экономического роста в Австро-Венгрии в XIX столетии явилось неприятие новых технологий и отсутствие институциональных изменений, опять-таки обусловленное неприятием государством экономических изменений. Данная точка зрения была высказана Гершенкроном, который утверждал, что не столько государство оказалось не в состоянии осуществить индустриализацию, скорее, «экономический прогресс стал рассматриваться с большим подозрением, а железные дороги трактоваться не как желанные средства перевозки товаров и людей, а как переносчики этой ужасной революции. В таком случае ясно, что государство стало препятствием на пути экономического развития страны» (Gerschenkron (1970), 89; см. также Gross (1973)).

Весьма похожим является анализ Фруденбергера (Fruedenberger (1967), 498–499). Как и в случае российского царя, императоры из династии Габсбургов противились строительству железных дорог и инфраструктуры и не предпринимали никаких попыток создать эффективную систему образования. Блум считал предшествующее современному институциональное наследие основным препятствием индустриализации, утверждая, что «эти движущие силы традиционной экономической системы явились самым серьезным барьером на пути развития. Их основным сторонником был … император Франц* . Он знал, что усовершенствование технологии производства угрожает основам старого порядка, которые он призван был защищать. Вследствие своего уникального положения как судьи последней инстанции всех предложений по внедрению изменений Франц мог на определенное время приостановить этот процесс. Таким образом, когда ему были представлены планы строительства паровой железной дороги,

*Франц Иосиф I (1830–1916 гг.) – император Австрии и король Венгрии с 1848 г. из династии Габсбургов; в 1867 г. преобразовал австрийскую империю в двуединую монархию Австро-Венгрию. – Ïðèì. ðåä.

он отказался дать согласие на их реализацию, “чтобы революция не смогла проникнуть в страну”» (Blum (1943), 26).

6.3. Проигравшие с экономической точки зрения

Отдельный, но связанный с предыдущим источник неэффективности вытекает из основной предпосылки подхода с точки зрения социального конфликта, заключающейся в том, что различные экономические институты подразумевают разное распределение доходов. Это означает, что переход от набора неудачных экономических институтов к более совершенному набору ухудшает положение некоторых людей или групп (и не будет улучшением по Парето). Это, в свою очередь, означает, что у этих групп будет стимул блокировать подобные институциональные изменения или препятствовать их осуществлению, даже если они выгодны обществу в целом.

Идея о том, что субъекты, проигрывающие в экономическом плане, препятствуют выбору эффективных экономических институтов и экономической политики, широко распространена в экономической теории. Впервые она была рассмотрена в работах по международной торговле. Даже если свобода торговли желательна с общественной точки зрения, она может привести к тому, что индивиды, вложившие деньги в секторы экономики, не обладающие сравнительными преимуществами, будут нести экономические потери. По крайней мере с появлением работы Шаттшнайдера (Schattshneider (1935)), при объяснении причин отказа от политики свободы торговли центральное место отводилось роли проигрывающих с экономической точки зрения. В контексте экономической теории развития данная идея впервые была рассмотрена Кузнецом (Kuznets (1968)), существенно развита Олсоном (Olson (1982; 2000)) и Мокиром (Mokyr (1990)) и формализована Крусселем и Риосом-Руллом (Krusell, Rios-Rull (1996)), а также Паренте и Прескоттом (Parente, Prescott (1999)). Большинство рассмотренных в литературе по проблемам развития примеров, касающихся проигрывающих в экономическом плане, связано с технологическими изменениями: люди, осуществившие определенные инвестиции в устаревшую технологию, пытались заблокировать внедрение более совершенной технологии. Наиболее известным примером является ситуация с луддитами, квалифицированными ткачами, жившими в Англии в начале XIX в., которые ломали новые механизированные ткацкие станки, несшие угрозу значительного сокращения их заработной платы (см. Thomis (1970); Randall (1991)). Скотт приводит похожий пример, касающийся ситуации в современной Малайзии: «Когда в 1976 г. использование комбайнов на- чало существенно влиять на заработную плату бедных сельских жителей, весь регион столкнулся с безрассудством в виде ломки машин и саботажа, напоминающим Англию 1830-х гг.» (Scott (2000), 200).

Причиной того, что использованию более совершенных экономических институтов препятствуют индивиды, чьим доходам угрожают подобные

изменения, снова является проблема выполнения взятых на себя обязательств. Если бы те, чьи доходы увеличиваются при изменении экономи- ческих институтов, могли пообещать выплатить компенсацию тем, чьи доходы снижаются, то стимул препятствовать этому отсутствовал бы. Тем не менее выплату подобных трансфертных платежей трудно гарантировать. Если вернуться к примеру с луддитами, то владельцы фабрик могли бы пообещать выплачивать ткачам высокую заработную плату и в будущем, даже невзирая на невостребованность их квалификации. Однако после внедрения новой технологии у собственников появился бы однозначный стимул уволить ткачей и нанять неквалифицированных работников, которые обходятся гораздо дешевле.3

Хотя на первый взгляд проблема проигрывающих с экономической точки зрения выглядит достаточно серьезной, и она привлекает определенное внимание в экономической литературе, а также вписывается в рамки нашего теоретического подхода, подчеркивая значение проблем выполнения обязательств, мы считаем, что она имеет меньшее теоретическое и эмпирическое значение, чем проблемы вымогательства и субъектов, проигрывающих в политическом плане. Во-первых, как отмечено в работе Асемоглу и Робинсона (Acemoglu, Robinson (2000b)), в теориях, акцентирующих внимание на проблемах проигрывающих с экономической точки зрения, делаются неявные предположения относительно политики, которые, если их четко сформулировать, означают, что политические соображения должны иметь важное значение всякий раз, когда возникают проблемы проигрывающих в экономическом плане. Идея относительно тех, кто несет экономические потери, заключается в том, что определенные группы, боясь лишиться экономической ренты, препятствуют внедрению эффективных экономических институтов или технологий. Предпосылка, лежащая в основе данного сценария развития событий, состоит в том, что эти группы обладают политической властью блокировать общественно эффективные изменения. Но в таком случае, если они обладают полити- ческой властью, позволяющей блокировать изменения, почему бы им не согласиться на эти изменения, а затем использовать политическую власть для перераспределения в свою пользу некоторой части выигрыша? Поэтому неявная предпосылка должна заключаться в том, что группы, несущие экономические потери, также сталкиваются с уменьшением своей политической власти, что делает невозможным для них перераспределение выгод в свою пользу после осуществления изменений. Следовательно, данная логика предполагает, что, будут ли определенные группы нести эко-

3Одним из возможных способов решения данной проблемы могла бы стать выплата собственниками, в случае если бы они могли себе это позволить, заблаговременной компенсации ткачам будущего снижения заработной платы. Но это привело бы к проблеме выполнения обязательств противоположной стороной: у ткачей появился бы стимул получить деньги и продолжить ломать машины, то есть, они не могли поручиться не препятствовать внедрению инноваций, которые вели к уменьшению их заработной платы, даже после получения соответствующей компенсации.