Солдат на театральном фронте

В 1915 году в театрах, в том же самом затруднительном положении, я

видел людей в хаки. Каждому, кто, как и я, угадывал их душевное состояние,

было ясно, что они раньше никогда не бывали в театре и не знали, что это

такое. Раз в одном из наших больших театров-варьете я сидел рядом с молодым

офицером, вовсе не каким-нибудь мужланом. Когда поднялся занавес и ему стало

понятно, куда надо смотреть, он даже и тогда не уловил смысла драматической

части программы. Он не знал, что ему делать в этой игре. Он понимал людей на

сцене, когда они пели и танцевали или проделывали лихие гимнастические

номера. Он не только все понимал, но и остро наслаждался, когда артист

изображал, как кукарекают петухи и визжат поросята. Но когда люди

представляли других людей и делали вид, будто размалеванная декорация позади

них есть нечто реальное, он недоумевал. Сидя рядом с ним, я понял, до какой

степени искушенным должен стать естественный человек, прежде чем условности

театра окажутся для него легко приемлемыми или сделается очевидной цель

драмы.

Так вот, с того времени, когда наши солдаты стали пользоваться

очередными отпусками, такие новички в сопровождении барышень (их называли

"флапперз"), часто таких же наивных, как они сами, битком набивали театры.

Сначала казалось почти невозможным подобрать для их насыщения достаточно

грубый материал. Лучшие комедийные актеры мюзик-холлов рылись в памяти в

поисках самых древних шуток и самых ребяческих проделок, стараясь обойти

все, что было бы не по зубам военному зрителю. Я считаю, что поскольку дело

касается новичков, то здесь многие заблуждались. Шекспир, или

драматизованные истории Джорджа Барнвела и Марии Мартин, или "Проклятый

цирюльник с Флит-стрит" им бы очень понравились. Но новички в конце концов

представляли собою меньшинство. Однако и развитой военный, который в мирное

время не стал бы смотреть ничего, кроме самых передовых послеибсеновских

пьес в самых изысканных постановках, теперь с удивлением обнаруживал, что

ему страшно хочется глупых шуток, танцев и дурацких чувственных номеров,

которые исполняют хорошенькие девушки. Автор нескольких самых мрачных драм

нашего времени говорил мне, что после того, как он вытерпел столько месяцев

в окопах и даже мельком не видел ни единой женщины своего круга, ему

доставляет абсолютно невинное, но восхитительное удовольствие попросту

смотреть на молоденькую девчонку. Состояние гиперэстезии, при котором

происходила переоценка всех театральных ценностей, возникло как реакция

после дней, проведенных на поле битвы. Тривиальные вещи обретали значимость,

а устарелые - новизну. Актеру не приходилось избавлять зрителей от скуки и

дурного настроения, загнавших их в театр в поисках развлечений. Ему теперь

надо было только поддерживать блаженное ощущение у счастливых людей, которые

вышли из-под огня, избавились от гнета армейской дисциплины и, вымытые и

спокойные, готовы радоваться всему чему угодно, всему, что только могли

предложить им стайка хорошеньких девушек и забавный комедиант или даже

стайка девушек, лишь делающих вид, будто они хорошенькие, и артист, лишь

делающий вид, будто он забавен.

В театрах в те времена каждый вечер можно было увидеть старомодные

фарсы и комедии, в которых спальня с четырьмя дверьми с каждой стороны и

распахнутым окном посередине считалась в точности схожей со спальнями в

квартирах наверху и внизу, и во всех трех обитали пары, снедаемые ревностью.

Когда они приходили домой подвыпивши, путали свою квартиру с чужой и,

соответственно, забирались в чужую постель - тогда не только новички

находили возникавшие сложности и скандалы изумительно изобретательными и

забавными. И не только их зеленые девчонки не могли удержаться от визга

(удивлявшего даже самых старых актеров), когда джентльмен в пьяном виде

влезал в окно и изображал, будто раздевается, а время от времени даже

выставлял напоказ свою голую особу. Людям, только что прочитавшим в газете,

что умирает Чарлз Уиндем, и при этом с грустью вспоминавшим о "Розовых

домино" и последовавшем потоке фарсов и комедий дней расцвета этого

замечательного актера (со временем все шутки подобного жанра устарели до

такой степени, что вместо смеха стали вызывать тошноту),- этим ветеранам,

когда они возвращались с фронта, тоже нравилось то, что они давно считали

глупым и устарелым, как и новичкам нравилось то, что они считали свежим и

остроумным.