sharapov_s_f_izbrannoe

81 СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ ШАРАПОВ

Надо подумать над тем, в чем заключается причина, так усилившая бюрократизм и так ослабившая все органы местной самодеятельности. Если бы усиление центральной бюрократии происходило одновременно с яркими проявлениями энергии и жизни в органах местной самодеятельности, тогда не трудно было бы решать задачу упорядочения русской жизни посредством усиления этой местной самодеятельности, доказавшей свою жизнеспособность на счет центральной бюрократии. Но так как в истории последних сорока лет мы видели, что центральная власть предоставила земскому самоуправлению весьма широкое поле деятельности, в особенности в начале введения земских учреждений, и невзирая на то, что земское самоуправление нашло в себе силу исполнять едва лишь сотую часть своего дела, то весьма естественно прийти к заключению, что не бюрократическая централизация, а что-нибудь другое мешало местным органам жизни развивать самоуправление.

И если это так, то логически усомниться в том, чтобы теперь, когда бюрократическая централизация усилилась, а местные органы самодеятельности еще более ослабели, благосостояние России поднялось бы от осуществления проекта еще более широкого местного самоуправления. Притча о зарывшем свой талант в землю здесь невольно припоминается для того, чтобы подорвать доверие к такому, например, аргументу: земство ничего не сделало или очень мало сделало в течение тридцати с чем-то лет с широкими задачами, самоуправлением на него возложенными; расширься еще больше это самоуправление, и земство сделает очень много. Мне кажется, во всяком случае, что бесспорного в предлагаемом вами способе решить дилемму весьма мало. Бюрократия бесспорно вредна и тягостна, когда она усиливает свою сферу деятельности, но дело все в том, что и земство в своей деятельности превратилось в ту же бюрократию: та же бездушная переписка, тот же дух произвола, то же равнодушие к местным живым интересам. Это заставляет предполагать, что между русским чиновником в вицмундире и между земским человеком в пиджаке разницы в духовном мире нет. Это те же люди, в разные положения поставленные. Значит волей-неволей приходишь к мысли, которую я так давно проповедую как главную: дело не в учреждениях, а в живых лицах; значит, чтобы дело шло лучше, надо не пересаживать людей, как в квартете Крылова38 с ме-

101

Россия будущего

ста на место, а переделывать их. Мы перейдем, следовательно, к вопросу о воспитании. Вы говорите: дайте русские исторические учреждения местному земскому самоуправлению — и Россия будет спасена, а я говорю: дайте русское историческое и народное воспитание русскому современному человеку - и Россия будет спасена. Спасение ее будет заключаться в том, что люди, в бюрократических центрах иначе воспитанные, поймут, что децентрализация нужна для блага России и для прочности ее самодержавного правительства, и дадут широкий простор местному самоуправлению, а русские люди на месте, тоже иначе воспитанные, поймут, что их интересы, личные, и общественные, и местные, требуют от них патриотического отдания себя всецело службе местного самоуправления. Но пока этого нет, и русские люди получают воспитание космополитическое и абстрактное, русский человек, как чиновник, только централизирует, а русский человек на месте ничего не делает и ничего не хочет делать.

III. Два слова о самоуправлении

(Письмо С.Ф.Шарапова. Из «Гражданина», №65)

Очень Вам признателен, многоуважаемый князь, что вы привели часть нашего разговора в вашем дневнике от 18 августа. Вы передали совершенно верно мои слова и ваше на них возражение, оставив за собою последнее слово. Но вы согласитесь, конечно, что вопрос этим не исчерпан, и я верю, что в интересах его правильной постановки вы мне разрешите сказать несколько слов вам в возражение и у вас же.

Вы говорите: «Если бы усиление центральной бюрократии происходило одновременно с яркими проявлениями энергии и жизни

ворганах местной самодеятельности, тогда...» и т.д. «Но так как

вистории последних сорока лет мы видели, что центральная власть предоставила земскому самоуправлению весьма широкое поле деятельности, в особенности в начале введения земских учреждений, и невзирая на то, что земское самоуправление нашло в себе силу исполнять едва лишь сотую часть своего дела, то весьма естественно

прийти к заключению, что не бюрократическая централизация, а что-нибудь другое мешало местным органам жизни развивать самоуправление».

83

СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ ШАРАПОВ

Вы, здесь, князь, и правы, и нет. Да, с одной стороны, свобода была большая. Можно было двум земствам закабалить себя гарантией железной дороги, можно было просить кое-где даже о конституции. Первое было грустно, второе забавно. Вообразите себе, что вместо административной рассылки господ-конституциона- листов появилась бы полностью их «петиция» в «Правительственном вестнике» с таким эпиграфом-. «По докладу о сем Его Императорскому Величеству* было благоугодно собственноручно начертать: глупцы». Я полагаю, что это как рукой сняло бы всякие конституции. Это покрепче даже исторической Петровой39 дубинки. Вообразите всероссийский взрыв хохота и вечную, словно гвоздем прибитую кличку!

Но ведь дело-то вот в чем: земский регламент дало правительство. Оно указало в нем систему выборов, что в земском деле все. Что же это были за выборы? Могли ли они дать мало-мальски путное народное представительство? Почти никогда, разве по счастливой случайности.

Землевладельческая избирательная коллегия могла выставить «деятелями» сплошную победившую уездную партию, которая и становилась самовластною хозяйкою в уезде, вне всякой оппозиции; крестьяне словно нарочно «избирали» так, что никого вовсе не могли послать, кроме лиц, указанных мировыми посредниками, а позднее непременными членами, то есть членами той же господствующей партии. По старому закону это были не выборы, а, поистине, черт знает что! Только в губернских собраниях было что-то похожее на дело, ибо встречались люди из разных уездов.

Это раз. Второе то', что земская «свобода» продолжалась очень недолго. Политическая неурядица в центре была теми очками, сквозь которые власть смотрела на земство. Началось урезывание прав, недоверие, взаимное отчуждение власти и земства и окончилось полным озлоблением. Знаю, виновато, конечно, и земство, но, ради Бога, прочтите большой труд нынешнего одесского головы П. А. Зеленого, напечатанный в моем «Русском Деле» 1888 года: «Земские учреждения и реакционная печать», и вы, князь, в ужас придете!

101

Россия будущего

До Сената доходили вопросы такие, как о перекрашивании верстовых столбов...

Серьезно! Циркуляры и запрещения стали частоколом вокруг земской работы. Наконец, старое, «самостоятельное» земство было заменено нынешним, с другим составом и другими порядками. Земцев нарядили в мундиры и причислили к государству во исполнение странной мысли гр. Д. А. Толстого из самоуправления сделать нечто вроде ballon captif40, с веревочкой в руках у губернатора...

Чтобы понять всю неурядицу, и до, и после гр. Толстого в земской жизни, изменившую только внешние приемы и костюм, представим себе настоящее, живое, а не бюрократическое отношение к земству.

«Господа! Вот вам самоуправление и полная самостоятельность. Но помните: надзор за вами будет строжайший, ревизии частые и серьезные. Всякое ваше нелепое постановление будет отменено*; ваше денежное хозяйство будет проверять Государственный Контроль. Всякая жалоба населения вызовет командировку особого уполномоченного для исследования, а при малейшем хищении вы будете немедленно отданы под суд».

Вместо этого: надзор исключительно политический, вернее, полицейский: «Тишина, молчание, господа! Не поднимайте никаких "неудобных" вопросов. О конституции, Бога ради, не заикайтесь, борьбы с властью не затевайте. Ну, а деньги зато можете тратить как угодно. Ревизионные комиссии ваши пусть будут из кумовей и братьев и пусть едят кулебяки, пьют шампанское и молчат».

Контроля никакого, а жаловаться обывателям коллективно было строго запрещено законом. О ревизии земских дел никогда и слыхом не слыхали.

Неужели этих обстоятельств было мало, чтобы привести земство в полную негодность? И что же, однако? Так ли воровали и расхищали в земстве, как в центре страны? Так ли спали, как спят иные ведомства? Так ли отдавали в жертву интересы населения, как это Делалось многими весьма высокими канцеляриями и департаментами?

85

СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ ШАРАПОВ

Если вы, князь, захотите перелистать книгу г. Сазонова41 о сельскохозяйственной деятельности земств, то есть именно о том предмете, где земство сделало меньше всего, вы будете поражены этой огромной и разнообразной работой. А сколько сделано по медицине, по образованию, по статистике! Я не говорю, как сделано: в иных местах хорошо, в других дурно, но количество сделанного необъятно и в самом худшем земстве сделано едва ли не больше и не лучше, чем в любой канцелярии.

Но вот старое земство ликвидировали. Явилось новое, гр. Д. А Толстого. Выборы? Еще хуже! Персонал? Много хуже, ибо — увы! — дворян уже не хватает. Для выборов чуть не мертвецов из могил приходится выкапывать. Да и дворяне остались в большинстве обнищалые, голодные, жалкие. Самостоятельность? Каждое постановление может быть опротестовано и уничтожено.

С другой стороны, какую бы глупость или вред земство ни сделало, но раз губернатор не опротестовал, вы никакого права не имеете возражать: сделано с благословения местной власти, то есть

она взяла на себя ответственность.

И что же вышло? Вышло именно то, что вы говорите: земство или самоуправление превратилось в бюрократическое учреждение.

Значит... «значит, — говорите вы, князь, — что дело не в учреждениях, а в живых лицах; значит, чтобы дело шло лучше, надо не пересаживать людей, как в квартете Крылова с места на место, а переделывать их. Мы перейдем, следовательно, к вопросу о воспитании».

Мысль совершенно верная. Вы правы, князь, но мысль неполная. Надо добавить нечто, а именно: предполагая, что рамки совершенны, все дело будет в людях, то есть в их воспитании. Но разве же не может случиться, что отличные люди в скверных рамках будут действовать скверно?

Крылов прав:

...Как друзья вы ни садитесь, Все в музыканты не годитесь.

Ну, а обратно: представьте квартет из наилучших солистов. Сели. Оказывается: скамейки подламываются, свечи гаснут, а тут еще ноты подложены из «разных опер»! То-то они сыграют хорошо!

101

Россия будущего

Унас и в бюрократии, и в земстве налицо: и скверные рамки,

иплохие, в большинстве, невоспитанные для понимания народной жизни и ее нужд люди. Позвольте же вас, князь, спросить: что прикажете отнести на рамки и что на людей? Вот в этом-то весь и вопрос. Людей переделывать — ох, мудреная задача, да и длинная! А дайте рамки, приспособленные к наличным силам, лучшие в данную минуту, в данном составе. Это и будет решение вопроса. Тогда скажите: мы сделали все, что могли, но русский культурный класс

вуезде со всем его окружающим такая дрянь, что толку не выходит никакого и самоуправление невозможно...

Так разве мы имеем право это сказать? Разве опыт был сделан? Это мы-то дрянь? Господь с вами! Отчего же в военном мире мы не дрянь? Отчего же не дрянь в монастыре, где можно видеть чудеса самодеятельности, инициативы и порядка? Валаам, Соловки, Афон новый и старый! Мы дрянь, действительная, истинная дрянь только в канцелярии. Выше меня мой начальник Иван Иванович, который только и думает, как пролезть в директора: ниже меня много Иванов Ивановичей, которые смотрят мне в рот и готовы делать, писать и проводить что угодно, лишь бы вовремя получить Анну42 или сорвать на «гуся». Да будь я сам Аристид43 по доблести или Наполеон44 по гению, я пропаду, развращусь в этой среде! А дайте-ка мне честное, чистое и ответственное дело, да на людях, да нравственно-удовлетворяющее, да самостоятельное?!.. Я убежден, что и сами эти Иваны Ивановичи (а уж наверно 7, их) переродятся и явятся во всей мощи и красоте русского человека. В том-то и секрет, что один и тот же русский Иван Иванович сегодня умирает на Шипке45 героем, а завтра проворуется в еврейской компании или протухнет в департаменте. Вспомните Меншикова46: и правая рука Петра Великого, и заведомый хищник...

Великое дело рамки. Да не в них ли и наилучшая школа? Не они ли и вырабатывают собственно людей?

Я категорически утверждаю: дайте настоящие рамки самоуправлению, то есть: 1) правильные выборы, 2) ответственность не «предварительную», а «карательную» перед законом, 3) самостоятельность при возможности борьбы во имя закона со всеми органами власти, до Сената включительно, и 4) контроль в денежных Делах. Словом, поставьте дело так, как у меня изложено в брошюре

«Самодержавие и самоуправление», и я берусь вам в каждом уезде создать очень порядочное самоуправление, ибо, хотя вы этому и не верите, все элементы для него в самом плохом и захудалом уезде найдутся.

Вкаждом уезде есть между землевладельцами несколько человек кристальной чистоты и честности и высокого идеализма. Они все пойдут в земство*. Им нечего бояться грозы и контроля — этого боятся только хищники и нерадивцы, те сами уйдут. В каждом приходе (но только в приходе!) найдутся умные и честные крестьяне ли, дворяне ли, разночинцы ли, которых приход (но только он!) и пошлет на земское собрание. Получится состав наилучший из возможного в данную минуту...

Взаключение два слова по поводу воспитания. Вы говорите: «Дайте русское историческое и народное воспитание русскому современному человеку — и Россия будет спасена». Святая истина. Но кто же ведает теперь этим воспитанием? Кто составил университетские и гимназические уставы, кто дал программы? Кто монополизовал все образование в России? Все те же бюрократические канцелярии. Хватит ли у них сил при самых лучших намерениях (допустим это) переделать так дурно сделанное дело? Дождемся ли мы доброго исторического и народного воспитания?

Сомневаюсь, князь, и вот почему. Образование дает школа, но воспитание — семья и жизнь. Историческое и народное воспитание получается не из книг и лекций, и даже не из бесед с учителями и профессорами, а прежде всего из жизни. Историческое

инародное должно быть кругом: в Церкви, в семье, в атмосфере,

*Не хочу оставить недоразумения. Выборы землевладельческой коллегии, несмотря на разный состав ее, при старом и при новом порядке одинаковы по большинству голосов. В гласные попадает вся целиком

ство (обязательно гарантирующее и меньшинство), но что может иметь против такого порядка в земстве самодержавное государство? Выборы производятся так: число избирателей делится на число гласных. Например, 100 человек избирают 20. Цифра 5 и есть то количество шаров, которые достаточны для выбора. Остальные шары не считаются. При записках считают первых пять имен с начала списка. Меньшинство, например, в 30 человек из 100 непременно получит 6 гласных, большинство в 70 человек 14 гласных.

в печати, в обществе, в вагоне, в театре, повсюду. Как удержится в юноше самая лучшая историческая и народная теория, если кругом него в жизни практика представляет безурядицу, хаос, гибель всех принципов, отсюда отрицание, недовольство все на все, разорение и падение?

Именно эта атмосфера, переполненная отравою всяких отрицаний и невольно воспитывающая и мужика, и барина, и делает из них то, что мы сейчас видим. Ваши слова, князь, «дайте русское историческое и народное воспитание» значат столько же: «перестройте школу», как и «проветрите атмосферу». А проветрить у нас атмосферу можно только, смело и безбоязненно перейдя к местному самоуправлению.

Я думаю, если наши предки умели не только самоуправляться под крепкою государственною властью, но и собственным почином умели создать и потом снова воскресить эту крепкую власть, то мы сумеем и подавно. Для этого нам нужно только вздохнуть свежим воздухом, да припасть к земле, которая, как древнему Антею47, вернет нам и разум, и силу.

IV. Из «Дневника» кн. В. П. Мещерского

Понедельник, 23 августа (№ 65)

В этом номере я печатаю письмо ко мне С. Ф. Шарапова, то есть того собеседника, об обмене мыслей с которым я говорил в моем «Дневнике» в прошлом номере. Письмо его, кроме ума, имеет несомненную прелесть в том, что дышит жизнью. Как видно из этого письма, он отчасти соглашается со мною, с моею главною мыслью о необходимости воспитанием русских людей изменять строй жизни, но допускает возможность независимо от этого сделать местное самоуправление плодотворным, поставив людей и дело в определенные рамки. Отчасти, скажу, и я готов с ним согласиться. Рамки в этом, как и во всем, великая вещь, и если жизнь чем-либо страдает существенно во многих отношениях, это именно отсутствием рамок. Поставленные в рамки посредственные люди станут пригоднее ко всякому делу даже недюжинных, не поставленных R рамки.

Но дело в том, что одними рамками, если речь идет о возрождении внутренней России, о пробуждении в ней плодотворной

89 СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ ШАРАПОВ

жизни, о действительном превращении местной самодеятельности в твердую основу Самодержавия, ограничиться нельзя по той простой причине, что рамки могут упорядочить действия, но не могут главного — вдохновлять деятеля. А государство в своем развитии двигается, главным образом, не техникою дела, а духовным настроением, вдохновляющим деятелей и проникающим собою все их действия.

Взгляните ближе в наш петербургский бюрократический мир. Вы в нем увидите много способных и даровитых лиц, вы также в нем увидите довольно определенные рамки, в которых столоначальник ясно отделяется в своей рамке от начальника отделения в его рамке; но как часто, присматриваясь к этому миру, вы видите, что эти даровитые, в рамки поставленные люди, изощряют свой ум над явно непроизводительною работою и вдохновляются или предвзятыми целями, или иллюзиями, рождающимися от незнания жизни, или от равнодушия ко многому, что их душе кажется чужим, а при ином воспитании имело бы для нее значение родного. Сколько раз каждому из нас приходилось видеть и понимать, как часто самое простое живое дело уходит, Бог весть, в какие бюрократические эмпирии, вовсе не по злому умыслу чиновника, а просто потому, что в его душе не оказывается того духовного элемента, которым он мог бы подхватить живую сущность дела, и нет отзвука на известную жизненную нужду. А нет этого потому только, что он прошел школу и вышел в жизнь совсем чужой для духовного мира своего народа. Его совесть стоит перед законным, но весьма редко стоит перед жизненным.

Перекиньтесь затем в любой уголок провинции, и я думаю, что за немногими исключениями, в деятеле местном вы найдете те же духовные явления, происходящие от тех же причин. Грустно сказать, но по совести надо в этом сознаться: всего более похож местный деятель по духовному своему мировоззрению на петербургского бюрократа, когда их уравнивает пройденный курс высшего образования. В этом отношении по отчужденности от русской жизни они родные братья. Возьмите для примера любое дворянское собрание, в котором за последние годы так значительно увеличивается процент дворян, отрекающихся от своих исторических сословных преданий и проповедующих необходимость превратить дворянство в земскую бессословную массу. На этой почве

101

Россия будущего

такие дворяне и местные деятели не родные ли братья петербургского бюрократа? Тут рамки бессильны, ибо дело уже в процессе духовного растления, коего зачатки в таких дворянах восприняты безнародною школою. И чем ниже уровень образования в местном деятеле, тем легче он делается практически толковым деятелем на месте, тем ближе он к жизненной правде, тем более чуткости в его душе к народной нужде.

Все, что говорит г. Шарапов о причинах, мешавших земству сделать свою деятельность плодотворною, безусловно верно. Но дело в том, что, если бы земские люди были по воспитанию более русские, неблагоприятные обстоятельства, о которых говорит г. Шарапов, не могли бы так легко иметь на них деморализирующее48 и разочаровывающее влияние. В них была бы энергия в борьбе за идеалы, за заветы, за нужды народной жизни. Препятствия самодеятельности в людях, с запасами любви к родному и к долгу, не только не охладили бы эту энергию, но, напротив, усиливали бы в них охоту работать для местных живых нужд. И с течением времени местная жизнь могла бы вырабатывать не говорунов и не либералов, а живых и благородных деятелей, которыми, несомненно, воспользовался бы всегда нуждающийся в выдающихся деятелях Петербург. Вот над этими-то фактами следует, по-моему, призадуматься. Они доказывают, что наш местный организм государственной жизни, так же как и центральный, требует радикального лечения, и это лечение заключается, как я говорил, в воспитании на началах исторической и народной жизни. Но я скажу, как говорит иногда врач при консультации: то, что предлагает мой коллега, — определенные рамки для местной самодеятельности — полезная мера, но паллиативная.

V. Люди, или рамки?

(Письмо С.Ф.Шарапова. Из «Гражданина», N°66)

Вы позволите, князь, продолжать полемику с вами? Из нее начинает выходить нечто хорошее, и я уверен, что, в конце концов, Добросовестно разбирая аргументацию друг друга, мы придем, Может быть, в первый раз в русской литературе к чему-нибудь положительному.

90 СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ ШАРАПОВ

Вы говорите: «одними рамками ограничиться нельзя по той простой причине, что рамки могут упорядочить действия, но не могут главного - вдохновить деятеля». «А государство, — прибавляете вы, — в своем развитии двигается, главным образом, не техникою дела, а духовным настроением, вдохновляющим деятелей и проникающим собою все их действия».

От всей души присоединяюсь к этим положениям. Я никогда не говорил, что рамки все. Я сам первое место отвожу духу. Наилучшие рамки — это хорошо содержимое кладбище. Идеал порядка! Лежат себе покойники смирно и гниют потихоньку. Дух отлетел и в оставшихся рамках действуют и живут только черви, пока не затрубит труба Архангела49.

Но вы, князь, тут же приводите чудесный пример, из которого вывод у меня будет совсем иной, чем у вас. Вы рисуете петербургскую канцелярию с ее бесплодною работою. Вы видите, что люди там действуют в очень стройных и определенных рамках, и люди, вдобавок, хорошие, но из дела этих людей ничего не выходит, потому что человек прошел никуда не годную школу и вышел оттуда своему народу вполне чужой.

И здесь вы, князь, отчасти правы, но в этой схеме опять пробел. Ну, а человек безусловно подготовленный, знающий народные нужды и единый по духу с народом, человек, надлежащим образом воспитанный или сам перевоспитавшийся, может в этих рамках работать? Как вы полагаете?

Нет, безусловно, нет! И не потому, чтобы рамки были плохи, а потому, что дух бюрократический, этим рамкам неразрывно свойственный, есть дух мертвечины, дух зла.

Позвольте привести пример. Важная правительственная комиссия из больших чиновников, почти сановников. Делопроизводитель — новичок, взятый «для освежения воздуха», толковый, честный, одушевленный желанием послужить родине. Дело идет о крупном и безобразном хищении в одном ведомстве, несколько превосходительств коего сидят в комиссии. На первом же заседании вся грязь всплывает наружу. Журнал составлен образцово. Председатель одобряет, но качает головой.

—Что вы, ваше пр-во?

—Молоды вы очень... Ну, что же? Ничего. Пошлите для подписи членам.

Журнал идет к одному из членов того ведомства, где учинено хищение, самому главному. Возвращается в таком виде: вся запись делопроизводителя перечеркнута, рядом пришит новый лист и на нем написано нечто совершенно противоположное тому, что говорилось.

Бежит делопроизводитель к председателю. Тот улыбается:

—Ага! Ну, так и есть!

—Ваше пр-во, да ведь это же подлог?

—Такие слова не употребляются, милейший, — смеется тот. — Это «исправление редакции». У нас иначе не делается.

—Ну, а как же дальше? Ведь и другие записи теряют смысл.

—Да ведь журнал ко всем будет послан? Все и исправят.

Когда через несколько недель журнал вернулся и его пришлось вновь пересоставлять, оказалось, что получается нечто прямо противоположное. К министру попал журнал радикально «исправленный». Составлял его уже другой чиновник.

Что вы на это, князь, скажете?

Ну, положим, честный делопроизводитель, увидя два, три раза, что от него требуют сделки с совестью, плюнул и ушел. Но ведь чиновник поступает обыкновенно необеспеченный. Мест мало, место схвачено зубами. Протестовать и уходить? А есть что? А тут супруга, какая-нибудь Анна Ивановна, такая миленькая, такая любящая, пристает: «Когда же у нас с тобой, Коля или Ваня, абонемент будет?»

И вот человек с высшим образованием, полный всяких либеральных принципов, сначала мирится со сделками с совестью, знакомится с угодничеством, отравляется ложью, затем втягивается и развращается, становясь почти поэтом бюрократического «творчества».

Позвольте, князь, тут не о понимании народного духа, не о таких уже тонкостях речь идет. Тут вопрос: делать подлог или не делать? Это доступно и нашему студенту, и юнкеру, и правоведу, и кому угодно. Жизнь отвечает: надо делать, а то будешь голодать.

Позвольте еще сценку, коротенькую,- честный министр, честнейший директор департамента, честный и идеалист начальник отделения. Люди подобраны чуть не специально для «искоренения хищений». Идет доклад начальника отделения директору.

93

СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ ШАРАПОВ

—Семен Павлович, по делу такому-то ничего сделать нельзя. Совсем противозаконно.

—Послушайте, голубчик! Это княгиня Тер-Адербейджанова лично министра просила. Вдобавок она привезла еще письмо от Икса Игрековича, вы понимаете? Черт ее побери, надо сделать. Баба преподлая и напакостить может страшно. Министр очень просит. Ему сейчас нельзя ссориться. Мы проводим наш проект. Ради Бога, сделайте как-нибудь.

Новичок-начальник отделения не сдается.

—Семен Павлович! Ничего нельзя сделать. Дело кричащее.

—Да уж как-нибудь. Пожалуйста! Министру это необходимо. Ну, поройтесь в Строительном уставе, в Уставе о промышленности. Черт

сней, пусть подавится! Но вы нам огромную услугу окажете...

Верьте, князь, через несколько лет в данном случае никаких увещеваний и разговоров не будет. И княгиня Тер-Адербейджанова не будет ни рекомендательных писем доставать, ни министра тревожить. Она прямо явится к названному начальнику отделения, и он сам ей, a force de forger50, всякую штуку обработает...

Вы, князь, достаточно хорошо знаете наш бюрократический мир, чтобы не назвать такие примеры чем-либо исключительным, карикатурою.

Что я хочу сказать этим примером? А вот что: поскольку речь идет о законодательстве, о выработке того, что для народа полезно и в народном духе, вы правы: у нас нет людей среди нашей бюрократии, да и вне ее их почти не видать. Тут надо готовить людей, но об этом после. Но в чем вы, князь, не правы, это в том, что наши личные чиновники не годны вследствие «отсутствия в них того духовного элемента, которым схватывается сущность дела». Для законодательства, да, для административных мероприятий — пожалуй, но не для 99 из 100 текущих дел. Для этих дел нужны только две вещи: грамотность и честность. Грамотность чиновничья — это знание форм, умение прочесть и применить закон, честность... а вот честность — это такое, это даже формулировать трудно. Слева стоит простая элементарная порядочность, справа — доблесть. Ну, где уж нам искать доблести, останемся при простой порядочности: не задержи дела, ибо обыватель страдает. Не ищи подходящих статей, чтобы «обставить» заведомую кривду. Только бы это было, и мы бы вздохнули с облегчением.

101

Россия будущего

Теперь спрашивается: откуда это идет? Неужели самая плохая, самая глупая и антинациональная школа готовит у нас к лени и подлогам? Как ни плоха наша школа, но никто, конечно, никто из нашей молодежи не поступает на службу с такими принципами. Все стремится более или менее к правде и добру. И студент, и семинарист, и какой-нибудь глупый марксенок51, и «народник», и нигилист даже, все, коренным образом различные по своим взглядам и мечтам, входят в жизнь с некоторою свежестью и идеализмом. Дайте им одно и то же дело: составить доклад о разрешении такому-то — ну, хоть школу сельскохозяйственную открыть. Все трое напишут одно и то же, ибо помимо посторонних соображений, на основании закона это простая математическая задача, или аптекарское приготовление лекарства по рецепту. Умствовать нечего. Прочти закон, сверь с ним ходатайство — соответствует, пиши доклад. Не соответствует, приведи в соответствие, объясни просителю, затребуй новых данных...

Все это азбука элементарнейшей добросовестности. Но ведь в том-то и беда, что дела залеживаются, решаются случайно, и куда вы ни пойдете, вам говорят: вот бы письмецо от Икса Игрековича, тогда можно...

Спрашивается: школа ли это дала? Не другое ли что отравляет нашу бюрократическую работу, и порядочного, честного, умного человека делает в качестве чиновника ненавистным русскому обывателю?

Ответ сам собою подсказывается. Нет, не школа, или по крайней мере не только школа.

Два элемента калечат и уродуют людей в нашем служебном мире:

канцелярская тайна и безответственность.

Недостатки школы исправляет жизнь, стремится исправить. Но

канцелярская тайна, но безответственность — вещи до того всесильные и всемогущие, что перед ними нет спасения! Развращайся, или уходи, ибо вне этой тайны, вне этой безответственности бюрократия, по крайней мере наша, немыслима. Это ее принципы, ее дух.

Русская бюрократия потому-то и вредна, что ничто так не противоречит нашему национальному характеру, как мрак и безответственность. Русский человек не выносит мрака. На людях, на Миру он герой, он умирает на Шипке, он за правду, за веру, за

95

СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ ШАРАПОВ

убеждение сложит голову. Во мраке он тотчас же свихнется, оподлеет и опоганит свою душу Тоже и с ответственностью. Увы! Наш национальный характер таков, что над нами должна быть всегда гроза. Скажите офицеру: командуйте и берите на себя всю ответственность: он будет счастлив, ибо воспитан в постоянной ответственности, жаждет самостоятельности и не боится за себя. Таков дух военного дела. Скажите монаху: иди и делай то-то. Он берет на себя ответственность как «послушание». Скажите-ка чиновнику, чтобы он что-нибудь взял на свою ответственность, и он тотчас же струсит и спрячется.

Бюрократическая ответственность есть грубейший обман, есть передача ответственности с рук на руки, есть прятанье за спину начальника. Сделал пакость начальник отделения. Бумага прошла, подписана, доложена. Может ли директор департамента отказаться от своей подписи и сказать, что его надул начальник отделения вздорным докладом на основании подложной справки столоначальника? Может ли министр взыскивать с директора или разоблачать его? Нет, нет и нет.

И вот у нас во мраке канцелярии делаются мерзкие дела честными и порядочными людьми. Делаются часто бессознательно. Закон играет роль прикрытия, ширм, обстановки, даже сообщника.

Я злоупотребляю вашим вниманием, князь, но вы понимаете, какая это ужасная тема? Вы сами часто о ней говорили. Сжимаю мой вывод в несколько кратких положений.

Не рамки бюрократические ужасны, ужасен дух, с ними неразлучный, дух, калечащий все живое, дух, требующий мрака. Можно ли этот дух из этих рамок выкурить, можно ли их проветрить и наладить, как мечтал'Сперанский? Поможет ли здесь школа, высокий нравственный уровень людей?

Думаю, что нет. Ответственности установить нельзя, раз должности идут по неразрывной цепи и одна другую рождает, направляет и прикрывает. Канцелярскую тайну устранить при этом порядке тоже нельзя. Как вы это сделаете? Позволить газетным репортерам в делах рыться? Или чиновников на площадь сажать заниматься? При бюрократическом строе даже гласность бесполезна, потому что нельзя будет разобраться в обличениях и правду отделить от сплетен.

Выход отсюда один. В государстве с самодержавным образом правления бюрократия невозможна. Это я старался доказать в мо-

101

Россия будущего

ей брошюре, и вы, князь, с этим отрицательным положением, кажется, согласны. Я отнюдь не думаю, чтобы самоуправление тактаки и заблистало неведомой красотой. У него тоже куча темных сторон, и оно может являть примеры отвратительные. Но в нем есть жизнь, но оно не противоречит национальному нашему складу, оно излечимо и исправимо. Земского истинного строя мы еще не испытали. Но ведь ничего другого не остается. Не конституции же желать, не парламента!

А затем я первый обеими руками подписываюсь под вашим требованием воспитания «на началах народной и исторической жизни». И в этом смысле я готов приветствовать даже последний циркуляр министра народного просвещения, вновь выдвигающий задачу реформы нашей средней школы.

Полемика наша очень полезна, и вы, конечно, князь, ответите. Сделайте милость, установим прежде всего один пункт: можно ли и если можно, то при каких условиях помириться с бюрократическим режимом? Где его границы?

VI. Из «Дневника» кн. В. П. Мещерского

(Четверг, 26 августа, № 66)

Продолжаю полемику с г. С. Ф. Шараповым в ответ на его напечатанное мною сегодня письмо «О рамках». Тут между нами существенное разногласие. Г. Шарапов сомневается в том, в чем я убежден, что иное воспитание, чем нынешнее, может мертвенный дух бюрократии превратить в живой. Из его слов выходит, что бюрократия потому вещь несовместимая с Самодержавием, что она по своей сущности, независимо будто бы от воспитания, есть дух мертвенности, омертвляющий всякое в ее ведении и в ее руках дело. Вот с этим я безусловно не согласен. Но оговоримся. Говоря о том, что народная школа может изменить дух правящей Россией бюрократии, я далек от мысли идеализировать мое убеждение и уверять себя и других в том, что завтра, изменись школа, все чиновники сверху донизу и весь бюрократический мир представят сонм ангелов совершенства. Я думаю тоже, что г. Шарапов далек от убеждения, что широкое местное самоуправление даст России идеально-совершен- ное управление. Люди останутся людьми, русский человек останется русским человеком со всеми его слабостями и пороками, везде

97

СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ ШАРАПОВ

ивсегда, но весь вопрос в том, чтобы недостатки русского человека

ибюрократического порядка вещей действовали слабее, чем действуют теперь. Дальше этой заботы я не иду. Но в этой заботе иду

ясмело потому, что имею за мою мысль неопровержимые доказательства. В Европе два государства имеют народную школу в основе политического образования, это Англия и Германия. В Англии начинающий свою службу и кончающий ее государственный человек не стеснен никакими бюрократическими цепями, хотя и там несомненно в каждом департаменте и в каждой канцелярии есть бюрократические интриги и канцелярские загвоздки. Но дело идет вообще удовлетворительно потому, что воспитание дало англичанину для политической жизни такой материал духовный, благодаря которому, все, что интересует других англичан, он считает делом родным и своим. То же самое вы заметите в Германии. Там сильнее бюрократический механизм, чем в Англии, но тем не менее в общем ходе дела и в массе людей, отправляющих государственную службу, вы непременно найдете стремление к наилучшему решению всякого дела, вдохновленное тем чувством, которое немец получил в школе

иблагодаря которому, так же, как в Англии, всякое немецкое дело

немец считает своим и родным. Это за границей. И у нас есть тоже примеры. После космополитического царствования Александра I52 было вполне русское царствование Николая I, при котором наша школа была несравненно более народною, чем до и после Николая I,

ихотя он сам говорил, что Россия управляется столоначальниками, но дело в том, что и столоначальники, и министры того времени, при всех недостатках бюрократизма, смотрели на государственное дело, как на нечто родное, и жизненная правда вследствие этого имела доступ в тайники бюрократии до самых верхов; и я не ошибусь, если скажу, что вред бюрократии был тогда слабее потому, что школа нередко выпускала на службу русского человека, тогда как теперь она готовит русского чиновника, как метко на то намекает

циркуляр министра Боголепова53 попечителям учебных округов в своей оценке нашей средней школы. А разница большая, так как подготовленный школою русский человек получил то живое, которое не мог в нем убить формализм, а приготовленный школою русский чиновник получил тот формализм, который убил в нем все живое. Да и я сам воспитанник Николаевской школы; я отлично помню, что, когда, кончив курс, мы выходили на службу, из 28 че-

101

Россия будущего

ловек не менее 20 были не русские чиновники, а русские люди и, ручаюсь вам, что все они остались во все время своей службы живыми людьми.

Затем вот еще доказательство: вы говорите, что русский человек на Шипке герой, а в канцелярии трус, и подчас нечестен. Но, извините меня, это сопоставление красиво и эффектно, но неверно. На Шипке был героем воспитанник военной школы, которая даже при либерализме 70-х годов отличалась от гражданской тем, что она не сушила русское сердце юноши формализмом, не убивала в нем жизни, не разрывала все связи с народом. И из военной школы вследствие этого не только выходили герои Шипки, но получался большой процент людей на государственной службе, живых, честных, восприимчивых и на сделки не шедших. И доселе от скольких гражданских сановников я слышу, что чиновники из военных дают больший процент способных, бойких и честных людей, чем чиновники из кончивших гражданскую школу. Этот факт — сильное доказательство в мою пользу.

Как видите, то, о чем я мечтаю для блага России, несравненно скромнее того, чего вы желаете. Вы хотите в конце концов, мирясь с нашею безнародною школою, за неимением другой, волшебным жезлом создать целую грандиозную картину широкого и ответственного местного самоуправления, со скрытыми доселе маленькими Миниными54 и Пожарскими55 в виде земских людей, да вдобавок еще мечтаете о девяти областных генерал-губернато- рах, которые должны по всему, что вы на них возлагаете, быть почти идеалами государственного человека, а я мечтаю об одном, чтобы школа наша начала выпускать на службу государства людей, между которыми процент душ, сохранивших живую любовь к отечеству и к Царю, постоянно бы увеличивался, и этим мешал бы мертвящему духу бюрократии иметь всемогущее влияние на дела управления. Жизнь бесспорно доказывает, что честность и гражданское мужество на службе редко даются душе,

вкоторой нет огня любви живой к своему народу, и, наоборот, тот, кто получил в школе любовь к своей Родине и благодаря ей вступил на службу живым русским человеком, тот легко проявит

всебе всегда и везде гражданскую честность и гражданское мужество, то есть те именно живые силы, которые торжествуют над искушениями бюрократии.

Вэтом вся моя мысль и вся моя мечта. Школа народная даст России несравненно больший контингент честных и живых людей,

итогда вред бюрократии будет несравненно слабее.

Вваших мыслях, скажу я г. Шарапову в заключение, я нашел одну, между прочим, крупную ошибку. Вы исходите от мысли, что чиновник начинает службу не зараженным бюрократиею, а заражается ею после. Именно это не так. Школа делает человека чиновником и бюрократом; оттого так трудно человеку, случайно оставшемуся живым, бороться между огромным большинством людей с мертвящим элементом бюрократии. Народная же школа, наоборот, будет поставлять не чиновников, а живых русских людей и для бюрократии,

идля земства.

VII. Возможно ли улучшить бюрократию?

(Письмо С.Ф.Шарапова. Из «Гражданина», №б~/')

Знаете, князь, что? В добросовестном споре самое важное — выяснить предмет спора, и чем категоричнее это сделано, тем лучше. Вы именно так сделали, поставив ребром следующее положение:

«Из его (то есть моих) слов выходит, что бюрократия потому вещь несовместимая с Самодержавием, что она по своей сущности, независимо будто бы от воспитания, есть дух мертвенности, омертвляющий всякое в ее ведении и в ее руках дело».

Именно это самое из моих слов следует, и именно с этим вы «безусловно не согласны».

Значит, в этом самый центр, самый корень нашего спора. Вы отлично защищаете вашу тему, позвольте же и мне защитить свою

ипрежде всего установить: что такое бюрократия?

Япомещик. У меня управляющий, у него в распоряжении им назначенные старосты, приказчики, садовники, конюхи и т. д. Они отдают отчет ему и слушаются его, он меня. Я не пойду прямо приказывать приказчику, а прикажу через управляющего. Вот зачаток бюрократии.

Дело маленькое. Я наблюдаю сам. Сам приму жалобу, разберу, сам проверю книги, счета, прикажу управляющему рассчитать такогото и т. д. Поскольку мой управляющий под действительным и неослабным контролем, никаким злоупотреблениям места нет.

101

Россия будущего

Вторая ступень. Несколько мнений в разных губерниях. Главноуправляющий. Контролеры и ревизоры. Бумажная отчетность. Я всюду поспеть физически не могу. Единственно, что мне остается, это ревизии. Но и ревизий я не могу производить лично, а должен верить ревизорам и изучать дело уже по бумагам.

Все мои агенты выбраны мною или моим главноуправляющим наилучшие. Не по диплому, конечно, а по личной оценке, по их способности к живому делу и по их нравственным качествам. Я не помещу у себя никакого «нужного» человека или недоросля с протекцией баронессы Швамдрюбер, потому что ему вверяется мое имущество, мое состояние...

И что же оказывается? Как только дело немножко расширилось, как только между мною и живым исполнителем завелось несколько инстанций и бумажное «делопроизводство», так и пошла «бюрократия» во всей своей прелести: отлынивание от дела, сваливание ответственности на «приказы» главноуправляющего... и хищения, хищения без конца.

Разве не общее место постоянные жалобы наших grand seigneur'oB56, что их разоряют и обкрадывают? Разве не одинаково грабят, не одинаково бездействуют и отписываются почти все гг. управляющие, будь то воспитанники нашей жалкой антинародной школы, будь то самые, что ни на есть культурные у себя немцы, англичане, финны, поляки, кто угодно? Да еще культурные люди культурнее и обкрадывают — начисто.

Совершенно то же самое и на государственной службе. Культурные и воспитанные немец, поляк, финн и т. д., как чиновники, лучше, что ли, наших дурно воспитанных и антинациональных россиян? Как чиновники, пожалуй, лучше, исполнительнее, благообразнее, но ведь это не похвала! России живой от них еще хуже.

Итак, в чем же собственно зло бюрократизма? В том, по-моему, что хозяин (в моем примере) до всего дойти не может и имеет перед собой одни бумажные отчеты; не дело, а кривое отражение Дела; а управляющие по человеческой слабости подвергаются искушению — свой личный интерес поставить выше интересов дела, интересов хозяина. Совершается это тем легче, чем больше мрака вокруг дела и чем легче укрыться от ответственности.

Противовесом в области частной, наемной бюрократии может быть любовь к хозяину, любовь к делу и страх ответственно-