1Литература как искусство слова

Нравоучительная аллегоричность гаршинского произведения, корнями уходящая в "учительность" древнерусской словесности, в такие моменты литературно-сказочного притчевого повествования писателя проявляется совершенно очевидно. Психологизм Гаршина недалек от психологизма духовной литературы, близок ей типологически. В ранней агиографической европейской словесности, отечественной в том числе, изображение внутреннего мира героя имело свои особенности. Неповторимых человеческих характеров, за редким исключением, житийные жанры не создавали. Зато в них декларировалось разграничительное изображение поступков героев как добрых или злых, эгоистических или жертвенных, безобразных или прекрасных.

В религиозных средневековых легендах, кроме того, важную роль играли притчевые сюжеты о взаимоотношениях растений и животных. И если в устной национальной словесной традиции изображение судьбы человека как идеальной жизненной нормы по преимуществу брала на себя волшебная сказка, то в истории письменной отечественной беллетристики как "изящной" словесности житийные жанры долгое время оставались едва ли не единственной литературной формой, в фокусе которой находился человек вне его социально-классовой принадлежности, человек как таковой. Отсюда с поучительной словесностью Гаршина сближает представление о литературе как идеальном преобразователе жизни; разводит - художнический дар мышления в образах.

№36 Через творчество Жуковского пролегают оба этапа в развитии русской литературной сказки. Попытки творчества в этом жанре, предпринимаемые молодым поэтом, объединяет их причастность к "простонародной" теме, разработка которой представляла собой одну из форм реализации интереса к народности в литературе начала XIX века. Жанр литературной сказки притягивал к себе внимание Жуковского, однако, понимая необходимость его утверждения на национальной основе, поэт не повторял своих опытов создания литературных сказок в опоре на чужеземные образцы ("Три пояса", "Красный карбункул"). В целом, это были пробы пера "сказочника", увлеченного возможностями жанра, но еще не находившего формы для их реализации на русской почве. Чуткость поэта к веяниям времени нашла свое выражение в том, что для молодого Жуковского этот жанр был прочно связан с народной темой в литературе; авторская литературная сказка на данном этапе была чужда поэту.

Обращение Жуковского в 1831 году к русской народной сказке было подготовлено всем ходом развития его интереса к фольклорному и соответствующему литературному жанрам. Работа поэта над сказкой определялась, с одной стороны, характером современных ему фольклористических представлений, а с другой - требованием творческого пересоздания в литературном произведении народнопоэтического образца. В этом смысле сказки Жуковского были типичным порождением фольклоризма пушкинской эпохи, неся на себе вместе с тем отпечаток индивидуальности художника, по-своему оценившего вставшие перед ним задачи.

В своих сказках Жуковский стремился дать образец эпического повествования, построенного по народному сказочному канону. Композиционно-сюжетная структура сказки, неприкосновенная для поэта, осторожно и бережно дополнялась им прорисовкой психологических коллизий и детализацией изображений, что, в целом, обогащало систему художественных средств народной сказки сугубо литературными приемами.

Бережное отношение к источнику свидетельствовало о стремлении поэта возможно полнее понести до читателя незамутненным нравственный смысл сказки, ясность ее этических идеалов. Простота и незыблемость законов, определяющих взаимоотношения добра и зла в сказке, были чрезвычайно близки поэту. Именно этот аспект работы над фольклорной сказкой определил вклад "сказочника" Жуковского в решение проблемы народности. В период обострения интереса к народным основам русской культуры обращение к ее нравственно-этическим истокам имело большое значение как одно из проявлений формирующейся в литературе и впоследствии определившей своеобразие всего русского искусства темы народа.

Социальный смысл народной сказки, в целом, не увлек Жуковского. Однако поэт не был чужд характерных для начала

1830-х годов сатирических тенденций в развитии этого жанра, проявившихся в разрешении сказочных конфликтов на основе народной идеологии (царь глуп,.герой, крестьянский сын, умен и силен, поэтому он одерживает верх над глупым царем). Скромная сатирическая палитра }2уковского была значительно обогащена именно в результате работы над литературными сказками. Вместе с тем необходимо отметить, что элементы комического, приобретавшие под пером поэта сатирическую окраску, в основном проникали в произведение Жуковского не за счет развития метко подмеченных им черт народной сказки, а как чисто авторские проявления, вливавшиеся в изложение фольклорного сказочного сюжета. В этом -специфика комических, а также сатирических моментов в литературных сказках Чуковского по отношению к другим произведениям такого рода, созданным в начале 1830-х годов. Это находит свое объяснение, с одной стороны, в особенностях восприятия Жуковским русского сказочного фольклора, а с другой - в его представлениях о должном характере взаимоотношений авторского и фольклорного начал в структуре литературной сказки.

Середина 1840-х годов, характеризующаяся новым взлетом интереса Жуковского к литературным сказкам, обнаруживает иные тенденции в работе художника с этим жанром. Синтез фольклорного и лгаературного начал в произведениях п о э т ов"-сказочников" начала 1830-х годов был осуществлен на столь высоком художественном уровне, что позднейшие авторы такого рода произведений должны были искать новые пути в освоении этого жанра. В 1845 году "сказочника" Жуковского привлекла и conte de fees, и немецкая романтическая сказка, и древнегерманский эпос. Те жанровые разновидности литературной сказки, которые не были органичны для этапа формирования этого жанра в России, начинают преобладать в творческих планах "сказочника" середины 1840-х годов.

№37 Установлено, что все сказки Пушкина в той или иной мере созданы на материале фольклора. «Сказка о рыбаке и рыбке» родственна сказке «Жадная старуха», «Сказка о царе Салтане» перекликается с мотивом сказки «О чудесных детях», «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях» связана с сюжетом народной сказки «Волшебное зеркальце», есть фольклорные аналогии у «Сказки о попе и о работнике его Балде». При этом ни одна из пушкинских сказок не повторяет народную. Более того, сказки Пушкина содержат множество эпизодов, деталей, сюжетов, которые не имеют аналогий в фольклоре. Его сказки не обработка, не пересказы, они — оригинальные произведения поэта, сохраняющие глубинные связи с народным творчеством. Высоко оценил этот художественный метод М.Горький:

«Пушкин был первым русским писателем, который обратил внимание на народное творчество и ввел его в литературу, не искажая . он украсил народную песню и сказку блеском своего таланта, но оставил неизменными их смысл и силу».

Наряду с русским фольклором поэт охотно использовал поэтические традиции , сложившиеся в современной ему Европе. В частности, в его произведениях присутствуют сюжеты и образы гриммовских сказок (их сборник, изданный в 1830 году на французском языке в Париже, был в библиотеке Пушкина). М.К. Азадовский, анализируя источники сказок Пушкина, отметил, что поэт «с особенным интересом останавливается на сюжетах, которые были ему известны и по русским и по западным источникам». Пушкин обращается к ним, чтобы выявить всеобщее, всечеловеческое в фольклоре разных народов. В этом еще одно проявление «всемирности» Пушкина, что особенно подчеркнул Достоевский.

В работе над сказками Пушкин пользуется не только материалами самих сказок, он привлекает и песенные, былинные образы, народно-поэтические символы, фольклорные клише, опирается на предшествующие литературные традиции, в частности народной, лубочной литературы. Так, например, имена Гвидон, Додон перешли в пушкинские сказки из лубочного «Сказания про храброго витязя, про Бову королевича», имя Бабариха — из сборника Кирши Данилова. Название острова Буяна восходит к мифологии древних славян, упоминается в заговорах.

№ 38Фольклорные образы в сказке П.П. Ершова «Конек-Горбунок»

Уже при первом испытании Иван оказался самым честным и смелым. Если его брат Данило сразу струсил и «закопался под сенник», а второй -- Гаврило, вместо того, чтобы охранять пшеницу, «всю ночь ходил дозором у соседки под забором», то Иван добросовестно и без страха стоял на карауле и поймал вора. Он трезво относится к окружающему, любое чудо воспринимает как естественное явление, а если нужно -- вступает с ним в борьбу. Поэтому он победил чудо-кобылицу, которая вынуждена была признать: «Коль умел ты усидеть, так тебе мной и владеть». Иван верно оценивает поведение других и прямо говорит им об этом невзирая на лица, будь то родные братья или сам царь.

В то же время он отходчив, способен прощать чужие проступки. Так, он простил своих братьев, укравших его коней, когда те убедили его, что сделали это от бедности.

Во всех случаях Иван проявляет самостоятельность, не стесняется высказать свое мнение, не теряет чувство собственного достоинства. Увидев Царь-девицу, прямо говорит, что она «вовсе не красива».

Уже самый зачин "Конька-Горбунка" свидетельствует о глубоком интересе Ершова к подлинному народному быту. Вместо бытовавших в литературе идиллических "поселян" Ершов показывает людей, живущих трудовыми интересами. Сказочный сюжет развертывается на будничном, прозаическом фоне реального крестьянского быта. Ершов показывает будничную прозаическую изнанку неоднократно идеализировавшейся "сельской жизни". В его сказке уже намечены некоторые черты, впоследствии нашедшие наиболее полное выражение в поэзии Кольцова.

Характерно, что в традиционный сказочный сюжет -преступление старших братьев -- Ершов внес новую реалистическую мотивировку:

Дорогой наш брат, Ванюша,

Не клади греха на души.

Мы, ты знаешь, как бедны,

А оброк давать должны...

Наш отец-старик неможет,

Работать уже не может,

Надо нам его кормить...

Тяжесть оброка - причина социальная - лежит в основе преступления братьев.[*]

[*] - В четвертом издании сказки (1856) социальная значимость данного эпизода выступает еще рельефней:

Сколь пшеницы мы ни сеем,

Чуть насущный хлеб имеем,

До оброков ли нам тут?

А исправники дерут.

Если "братья" воплощают для Ершова косность, корыстолюбие и другие непривлекательные черты, то Иван является в его глазах подлинным олицетворением лучших моральных качеств народа. В полном согласии с вековой традицией сказки, обидная кличка "дурак", которой наделен младший брат, означает не что иное, как всеобщее признание житейской неприспособленности, непрактичности Ивана, слишком честного для того, чтобы быть плутом. Именно моральная чистота и прямодушие Ивана звучат в его укоризненном обращении к старшим братьям:

Хоть Ивана вы умнее,

Да Иван-то вас честнее:

Он у вас коней не крал...

Естественное, разумное представление о необходимости гуманных отношений человека к человеку лежит в основе образа Ивана. Отсюда своеобразие его отношений с царем; "дураку" никак не усвоить необходимости соблюдения почтительного тона; он говорит с царем, как с равным, дерзит ему - и вовсе не демонстративно, а просто потому, что чистосердечно не понимает "неприличия" своего тона. Он то и дело диктует царю условия:

Стану, царь, тебе служить.

Только, чур, со мной не драться

И давать мне высыпаться,

А не то, я был таков!

В другой части сказки на гневный вопрос царя: "Что я царь или боярин?" (речь идет о пере жар-птицы, хранящемся в шапке Ивана), "дурак" также отвечает самым неподобающим образом:

Я-те шапки ровно не дал,

Как же ты о том проведал?

Что ты - ажно ты пророк?

Трудно не почувствовать в условной "глупости" Ивана подлинный, естественный разум простого человека, органически неспособного к подобострастию и противопоставляющего деспотическим прихотям царя свой народный здравый смысл, свою мужицкую сметку.

Естественная красота человечности -этот идеал народной сказки почувствовал и воплотил Ершов в образах своего "Конька". По Ершову, не только бояре и дворяне, но и сам царь должен уступить место "дураку" Ивану, и прежние подданные жестокого царя с радостью признают его "водителем всего". Не овеянный романтическим ореолом богатырь, а мужик заменяет царя - такой ситуации еще не знала русская поэзия.

Характерно, что, рисуя образ Ивана, Ершов неоднократно противопоставляет его естественный рационализм всем причудливым нагромождениям волшебной, сказочной фантастики. Так, Ивана не удивляют волшебные "жар-птицы" - он и к ним подходит со своим критерием "здравого смысла". Снижение романтического сказочного колорита через подобное "здравое" восприятие простого человека шло в направлении, диаметрально противоположном фантастике Жуковского, уводившей от действительности

Антигуманистическое начало, враждебное народу, воплощает в ершовской сказке царь, представленный свирепым и тупым самодуром, - образ, обличительный не в меньшей мере, чем пушкинский царь Дадон. Как далек он от добродушного и чистосердечного царя Берендея в сказке Жуковского? "Запорю", "посажу тебя я на-кол", "вон, холоп". Сама лексика, типичная для повседневного крепостнического обихода, свидетельствует о том, что в лице царя Ершов дал собирательный образ крепостнической, "кнутобойной" России:

Я отдам тебя в мученье,

Я велю тебя терзать,

Вмелки части разорвать...

Ершов оригинально трансформировал персонажную систему русской народной сказки. С одной стороны, система персонажей складывается из традиционных образов фольклорной сказки. Это Иван-дурак, братья Ивана, старый царь, Царь-девица, чудесный конь - волшебный помощник, Жар-птица. С другой стороны, сказочный мир Ершова является многоперсонажным. В нем представлена много-уровневая градация главных и второстепенных героев, дополненных "двойниками" - в "зеркальном" отражении земного царства подводным (царь - кит, Иван - ерш). Сюжетное ядро развивается на фоне многоголосой ярмарочной толпы, в среде кичливой царской челяди. Это густонаселенный русский мир (городничих, купцов, служилых людей) в различных его "срезах" - семейном, придворном (царском), социальном и т.д. Положительным героем избран народно-сказочный тип Ивана-дурака. Прообразом Иванушки Петровича является "иронический дурак". Иванушка Петрович никому по существу не служит, прост в поступках (качество "дурака" - естественность), но внутренне не зависит от чужой точки зрения и чужд какого-либо идолопоклонства. Персонаж Ершова воплощает коренное свойство русской жизни - ее одновременную подвижность и неподвижность. В грешном земном мире Иванушка не проявляет инициативы (и не наносит тем самым вреда окружающим), его активность возможна лишь в космической ипостаси, каковой является конек-горбунок - воплощение потенциальной, дремлющей силы Ивана. Как иронический дурак, он предельно активен в речи: автор изобразил в этом образе критическое, иронического вида отстраненное отношение народного ума и сердца к любой власти, к любым человеческим соблазнам (единственный соблазн Иванушки - восхитившее его перо Жар-птицы).

№40 «Городок в табакерке»

Главное открытие Одоевского как детского писателя -- произведения научно-познавательной направленности. Ему принадлежит безусловный приоритет в разработке жанра научно-художественной сказки. Сказка «Городок в табакерке» -- самое лучшее и самое известное произведение Одоевского для детей. «Сказка должна занимать, тешить ребенка, расшевеливая его воображение, его любопытство», -- считал Одоевский -- дедушка Ириней. Материалы для сказочника, по мнению писателя, «везде: на улице, в воздухе». Материалом для его первой сказки послужила музыкальная шкатулка, вещь в быту прошлого века достаточно распространенная и в то же время вызывающая любопытство ребенка. Не случаен интерес к ней и самого автора-музыканта, создавшего, кстати, музыкальный инструмент под названием «Себастьянон».

Маленький Миша очарован внешним видом табакерки, на крышке которой изображены ворота, башенка, золотые домики, золотые деревья с серебряными листиками, солнышко с расходящимися лучами. Еще больше мальчика занимает внутреннее устройство чудесной игрушки -- происхождение музыки. Естественное желание любознательного мальчика войти в этот игрушечный городок и увидеть все самому исполняется во сне. В сопровождении спутника, «колокольчика с золотой головкой и в стальной юбочке», герой путешествует по городку Динь-Динь. В сущности Одоевский знакомит маленьких читателей с устройством заводного механизма музыкальной игрушки. Окутывая рассказ легким сказочным флером, он избегает скуки и рассудочности. Научный материал «ловко приноровлен к детской фантазии» (Белинский).

Любознательный пришелец видит множество разновеликих мальчиков-колокольчиков («кто из нас побольше, у того и голос потолще»), их беспрестанно постукивают злые дядьки-молоточки, за которыми надзирает толстый Валик, с боку на бок поворачивающийся на диване. А всеми повелевает изящная царевна Пружинка «в золотом шатре с жемчужной бахромою». Она-то и объясняет Мише слаженную работу музыкального механизма. С удивлением Миша обнаруживает похожесть принципов устройства музыкальной шкатулки с закономерностями общественного устройства: все взаимосвязано и нарушение в одном звене выводит из строя всю систему, нарушает чудесную гармонию. Стоило Мише прижать пружинку, «все умолкло, валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись на сторону, солнышко повисло, домики изломались...». Городок в табакерке оказывается своеобразной микромоделью мира.

Путешествуя по сказочному городку, Миша, а значит, и маленький читатель, попутно открывает для себя законы перспективы в живописи, музыкальную теорию контрапункта. И все это просто и естественно вписывается в повествование. Сказка несет и воспитательный заряд. Подспудно проходит мысль о том, что все в мире движется трудом, праздность кажется привлекательной только со стороны. Мальчик-колокольчик тоже преподает Мише важный урок: не торопись с выводами, не суди ни о чем поспешно. При этом мораль ненавязчива, она вытекает из действия.

В «Городке в табакерке» Одоевский продемонстрировал в полной мере искусство говорить с детьми о сложных вещах языком внятным, простым и убедительным, к чему он призывал воспитателей. Авторская интонация живая, эмоциональная, естественная. Большую роль играют диалоги:

«-- Сударыня царевна! Зачем вы надзирателя под бок толкаете?

-- Зиц-зиц-зиц, -- отвечала царевна. -- Глупый ты мальчик, неразумный мальчик. На все смотришь, ничего не видишь!..»

Сказочные персонажи, несмотря на свою «механистичность», имеют свой облик, манеру поведения, свой язык. «Динь-динь-динь», -- звенят мальчики-колокольчики. Молоточки, «господа на тоненьких ножках, с предлинными носами», шепчут между собою: «Тук-тук-тук! поднимай! задевай! тук-тук-тук!» «Шуры-муры! шуры-муры!» -- шуршит Валик, пребывающий «в палате и в халате».

Миша вежлив, любознателен, несколько наивен. Довольно условный характер главного героя вполне соответствует художественно-педагогической задаче автора: основная роль мальчика -- задавать вопросы и выслушивать ответы. Образ мальчика придает сказке композиционную целостность и законченность. Он связывает два плана повествования: реалистический и сказочно-фантастический.

«Городок в табакерке» -- первая научно-фантастическая сказка в русской детской литературе. Она до сих пор остается примером образного, художественного решения научной темы в произведении для самых юных читателей. В «Городке в табакерке» отчетливо звучит социальная аналогия (рождение -- смерть -- романтическое воскрешение человека).

№45 «Аленушкины сказки» занимают особое место в творчестве писателя. Они были сначала рассказаны им больной дочери, а потом подготовлены для издания. Посвящение сказок маленькой Аленушке определило лиризм, задушевность и колыбельную интонацию: «Баю-баю-баю... один глазок у Аленушки спит, другой- смотрит; одно ушко у Аленушки спит, другое - слушает. Спи, Аленушка, спи, красавица, а папа будет рассказывать сказки». Стиль этой присказки Мамина-Сибиряка близок к народным. Писатель тщательно работал над сказками, используя богатство русской народной речи, отшлифовывал в них свой стиль, который современники метко назвали «Маминслог». Язык детских произведений Мамина-Сибиряка свеж и колоритен, полон пословицами и поговорками, остроумными и меткими присловьями. Так, спесивость и зазнайство Индюка в сказке «Умнее всех» подчеркиваются в диалоге его с обитателями птичьего двора. Когда Индюк требует, чтобы его признали самым умным, ему отвечают: «Кто же не знает, что ты самая умная птица!..» Так и говорят: «Умен, как индюк». Ирония этой характеристики понятна дошкольникам. «Аленушкины сказки» - превосходный образец творчества для маленьких, они прочно вошли в чтение уже не одного поколения детей.

№46 2.2 Рассказы о детях: «Дети в роще», «Утренние луга», «Сила не права», «Вместе тесно, а врозь скучно», «Четыре желания». Педагогическая направленность этих произведений

Ушинский не только обладал педагогическим талантом, но и проявил себя как замечательный детский писатель. Его произведения, помешенные в учебных книгах, заключают в себе наглядный моральный урок и несут читателям конкретные знания. Например, «Детский мир...» открывается занимательным рассказом «Дети в роще», где говорится о пагубности лени и безответственности. Брат и сестра отправились в школу, но, привлеченные прохладой рощи, устремились в нее, а не в школу. Однако ни муравей, ни белка, ни ручей, ни птичка, к которым обращаются дети, не желают веселиться с ними - все они трудятся. «А вы что сделали, маленькие ленивцы? - говорит им уставшая малиновка. - В школу не пошли, ничего не выучили, бегаете по роще да еще мешаете другим дело делать... Помните, что только тому приятно отдохнуть и поиграть, кто поработал и сделал все, что обязан был сделать».

Произведения Ушинского о детях (например, «Четыре желания», «Вместе тесно, а врозь скучно», «Трусливый Ваня») отличаются тонкой психологичностью и на простых примерах преподают детям уроки жизни. Автор тактично подсказывает, от чего в себе надо избавляться, какие недостатки в характере могут мешать в дальнейшем. Вот Ваня, оставшись дома один, испугался теста в квашне: оно пыхтит на печи и наводит на мысли о домовом. Бросился Ваня бежать, да наступил на кочергу - она его в лоб ударила; а тут еще упал он, запутавшись в оборке от лаптя!.. Едва привели в чувство взрослые трусливого мальчика.

«Четыре желания» - рассказ о другой черте характера - нерешительности. Герой никак не может согласовать свои чувства с разумом: все времена года кажутся ему одинаково прекрасными, и он не способен решить, какое же из них самое любимое, самое желанное. Писатель не морализирует, оно только показывает факты. Митя ко всем временам года относится одинаково, как бы не желая никого обидеть. Он не может сделать свой выбор. А может быть он и в других делах окажется в затруднительном положении? В жизни бывают моменты, когда надо сделать выбор, порой и трудный.

«Вместе тесно, а врозь скучно». Это маленький рассказик о брате и сестре.

«Говорит брат сестре: «Не тронь моего волчка» Отвечает сестра брату: «А ты не тронь моих кукол!» Дети расселись по разным углам, но скоро им обоим стало скучно. Отчего детям стало скучно?» Взрослым все понятно. Понятно и ребенку. Но как это выразить словами, как объяснить душевные состояния брата и сестры.

Рассказец «Сила не право» о Мите, отнявшем у сестры куклу, и их старшем брате, отобравшем у Мити и куклу, и лошадку, - логическое продолжение рассказца «Вместе тесно, а врозь скучно», где тоже не поделили игрушки брат и сестра. Но на всякую силе найдется большая сила. Мораль такова, что не надо обижать боле слабого. И это помогает понять рассказ «Сила не право».

Таким образом, рассказы К.Д. Ушинского о детях отличаются добротой, поучительностью, непринужденностью.

2.3 Рассказы познавательного характера: «Как рубашка в поле выросла», «Гадюка», «Чужое яичко», «История одной яблоньки». Сочетание богатства познавательного материала с простотой и доступностью изложения

К. Ушинский-педагог делал радостным именно познание мира, природы, своими произведениями он заинтересовывал маленьких читателей. Таков рассказ «Как рубашка в поле выросла». В нем рассказывается о том, как рос в поле лен, как он сине-сине цвел, а затем из него изготавливали прялки, из которых делали нитки, а потом ткали из них полотно, из которого шили рубашки. То есть, Константин Дмитриевич Ушинский изображает весь процесс пошива сорочки. Он хочет, чтобы дети знали, каким тяжелым трудом добываются все материальные блага. Писатель учит детей уважать и любить труд, особенно труд крестьянина.

Постепенно К.Д. Ушинский усложняет содержание своих рассказов, он предлагает детям «Историю одной яблоньки». Автор рассказывает о том, как из семечки, которое упало в землю, выросла дикая яблонька. Садовник принес ее в сад и привил ей молодой отрасль от хорошей садовой яблоньки. Через некоторое время яблонька уродила красивыми, румяными яблочками. Писатель не выпускает ни одной детали: как прорастало семечки - «пустило вниз корешками, а доверху выгнало две первые листочки», как «среди листочков выбежала соломинку с почкой, с которой выросли зеленые листочки». Этот рассказ можно назвать поэзией, а еще лучше - искусством постижения окружающего мира, всего живого.

В некоторых своих рассказах К. Ушинский пытается подвести детей к самостоятельному выводу о том, что хорошо, а что плохо, что можно делать, а что не надо. Таков рассказ «Гадюка». Играя в сене, мальчик случайно наткнулся на змею. Константин Дмитриевич Ушинский подробно рассказывает о том, чем отличается змея от ужа. «У ужа во рту небольшие острые зубы, он ловит мышей и птиц, может прокусить кожу; но нет яда в этих зубах...» Другое дело - гадюка, К.Д. Ушинский повествует о различных случаях, когда гадюка кусала животных и людей. «Но водились у нас и не одни ужи: водилась и ядовитая змея, чёрная, большая, без тех жёлтых полосок, что видны у ужа около головы. Такую змею зовут у нас гадюкой. Гадюка нередко кусала скот, и если не успеют, бывало, позвать с села старого деда Охрима, который знал какое-то лекарство против укушения ядовитых змей, то скотина непременно падёт - раздует её, бедную, как гору».