Ночь восьмая

1. Ты не веришь мне, и мысли мои, убеждая тебя, не могут тебя убедить. Но кого ж и когда убеждает одна от­влеченная мысль? — Не в исканьях и доводах малого разу­ма правда моих умозрений; не в постижении умном она. Для того, чтобы истина стала тебе достоверной, веры дос­тойною сделать должна ты ее. Всеединая Истина есть и жизнь, и бытие, и любовь. Только всем — всею жизнью и всею любовью приемля ее — ты постигнешь ее достовер­ность, станешь выше сомнений своих... Учит нас не ра­зум, не ум: нас учит Любовь Всеединая. Будем же слушать мы речи ее!.. Раскрой еще запыленные старые книги: в них ты найдешь слова о Любви и блаженстве познавших Бога Любовью, палимых Любовью к Нему...

Эти речи любивших согласны с моими. Правда, боль­ше намеками и образами, чем понятиями изъясняют они природу мистической любви. — В Любви к Богу плавится душа и растворяется в Боге, себя теряя: и границы свои, и самосознанье свое. Воля ее вполне, до неразличимости уподобляется воле Божьей. Но все же как-то вспоминает она об этом и что-то отличное в ней сохраняется даже при полном слияньи с Любимым. Душа истекает в Любимого, вся в Него переходит; или же — входит она в себя самое, в свою глубину и там его обретает, в пучине своей недоведомой. Так колеблется и волнуясь подъемлется душа моя в буре страстей и желаний. Но чем глубже в нее погружа­юсь, тем тише она. И слышу я эту тишину бездонного моего океана, всегда объемлющую меня; и словно свет или звон из него несется... И приходят на память старые ска­зания о святом городе, сокрытом в тихой глуби.

Расплавленная Любовью и слитая с Любовью, обоженная душа как бы становится Богом: она чувствует и хочет, как Бог. Божья воля влечет ее или — Божья воля стала волей ее — она сама влечет Бога. На миг тожественный с вечностью, она перестает быть собою, теряет всю тварность свою: возвращается в то небытие, из которого воз­звал ее Творец; становится ничто во Всеедином Ничто, забывается сном, беззвездной объятая ночью.

Для религии и мистики, которые знают лишь Бога единого, невозможно восстание души в Боге из ничто, восстановление личного ее бытия; и для них неизбежен уход в пантеизм. — Ведь это восстание к личному бытию в недрах Божественного Ничто возможно только тогда, если Бесконечное само Себя оконечивает, унижает до границ личного бытия души. И в мистике христианства, знающе­го совмещение в Боге бесконечности с внутренним Его самоограничением ипостасностью, с самоограничением ипостаси и воплощеньем ее в единичного человека, наме­чен путь к преодолению пантеизма.

В экстазе самозабвения душа умерла и стала Богом. Но став Им, она живет Божественной жизнью, превышающей различия движения и покоя, жизни и смерти. Будучи Бо­гом и в Боге, она становится Сыном, Божественно рожда­ется в нем; растворившись в потоке Божества, в Сыне вы­ливается в форму Его смирения или уничиженья и в Нем себя, как тварь Его снова находит. Она уже не только Бо­жья Жизнь, но Божья жизнь, явленная в ней, как в твари, из ничто изводимой и в себе самой ничто остающейся. Обретя сверхличное бытие в ипостаси Христовой, она об­ретает во всеединстве Христа личность Христа Иисуса и себя, как Им созидаемое сопутствие Ему. Так в противопо­ставленности тварному самосознанию Иисуса возникает ее тварное самосознание и становится возможным слияние с Иисусом силою единящей Любви, для того чтобы вновь чрез Него возвратиться в Слово чрез слово и Триединство в Божественный Мрак и тем завершить круг Любви.

Во Христе, в Слове душа сопричастна творческому делу Его. Она с ним и в Нем создает весь мир: и пространство, и время, и законы мышленья разумного и законы чув­ственности нашей. Она созидает и все чувственное как свое; творит себя самое: себя и свое дополненье, в един­стве с которым постигает весь мир и сопрягается с дву- единством Христа и Софии. Этим Божественным делом несомненно познанье ее и неложна ее любовь. И дерзно­венно она говорит: «Все могу в Том, кто укрепляет меня»; и себя со Христом отожествляет: «Уже не я живу, но Хри­стос живет во мне!» Как Христос, должна она в Нем и с Ним изливаться в мир, разъединяясь, т. е. страдая и плот­ски умирая, спасать — возносить в Божество сотворенное, мукой своей искупая его. — «Для всяческого всяческим стал я, дабы всяческое спасти».

2. «Бог не есть Бог мертвых, но — Бог живых». Христос-Человек реален во многоединстве всех человеков: уже отошедших во времени, и живущих в нем и еще в него не пришедших. И подобен Христу Христос-Иисус, и подо­бен каждый из нас, в вечности сразу — и дитя и старец, единый в полноте своего временного бытия. Полнота моей телесности только во всем телесном: в единстве всей моей плотской жизни, от зачатия моего до возвращенья в миро­вые стихии и в единстве самих стихий. Такова она в ис­тинной реальности своей — во всевременной и всепространственной жизни Христовой.

Всеедин Христос. Но, всеедино будучи всеми нами и каждым из нас, всеедино пребывая во всяком мгновеньи, Он приемлет в Себя и нашу разъединенность, которая без этого приятия существовала бы только для нас. Не Он ее созидает: она не Его недостаточность, не Его грех и вина. Но Он ее приемлет, и она и Его страдание, Его мука, де­лающая действительной нашу страшную грезу, спасающая нас во временно-пространственном нашем бытии.

Христос живет в каждом из нас: «Им же живем, и дви­жемся, и есмы». Он наслаждается во всем, что наслажда­ется; но Он и страдает во всем, что страдает. И непонят­ным для нас образом, только мгновеньями для нас ясным, едино в Нем наслаждение с мукой, не отделены страданья невинных детей от наслаждений виновных отцов. И нам, на земле живущим, разъединенным, полнее явлен Хрис­тос страдающий и умирающий. Для нас и за нас Он рас­пят на Голгофе.