цофнас

(централизации) и "дегрессии" (создания защитных скелетных форм), и др.

Всилу ее достаточно широкого характера и философского происхождения адекватность такой концепции исследованию некоторых гносеологических проблем, казалось, была заранее обеспечена. Областью приложения тектологии, по определению, оказывалась любая область знаний – от механики до психологии и геронтологии. И философия не составляла исключения. Богданов, например, переосмысливает в качестве организационных сами законы диалектики [35, С. 267-271]. В виде организационного предстает и в целом процесс научного познания, в котором на первый план выдвигается деятельность по анализу, обобщению и классификации [34, С.157-159, 179]. Все это ничем не хуже других концепций современной исторической школы философии науки.

Втектологическом духе Богданов переосмысливает и проблему истины. Истина добывается методом познавательного подбора: "Человеческое мышление постоянно работает по этому способу, постоянно ведет подбор понятий и их комбинаций, испытывает их одну за другой, отбрасывает те, удерживает эти и сохраняющийся остаток обозначает как

"истину" [34, С. 175].

Эта индуктивная ориентация может показаться тривиальной, но вот замечание на ту же тему более знаменитого методолога по поводу "диалектического развития научных систем": "Против этой мысли, собственно, нечего возразить – хотя я лично думаю, что диалектическое описание развития науки не всегда применимо без насилия над фактами и что лучше описывать развитие науки менее амбициозным и расплывчатым образом, например, в терминах теории проб и ошибок" [171, С. 136].

Тогда почему же через 80 лет после опубликования большая часть идей богдановской тектологии все еще ждет благодарного пользователя, в том числе и в анализе гносеологических проблем?

Считается, что роковую роль в судьбе "Тектологии" сыграли политические взгляды автора: для ортодоксальных социалистов-большевиков он, со своей мечтой превратить диалектику в работающий инструмент строительства коммунистического

47

общества, был слишком либерален, а для теперешней либеральной ментальности философского сообщества он – слишком утопический социалист. В какой-то мере так оно и есть: на долю Богданова достались только весьма кратковременные периоды идеологических оттепелей и перестроек. Но главное все же не в этом, а в вопросе об адекватности метода.

Если даже оставить пока в стороне вопрос о сводимости всех философских проблем, связанных с описанием структур и структуры мира в целом, к проблемам организационным, то остается все же выяснить, достаточно ли отличен от привычного философского рассуждения, не выходящего за границы натурального языка, его метод исследования.

Метод тектологии, полагает Богданов, состоит в обобщении и систематизации тех способов организации, "какие... наблюдаются в природе и в человеческой деятельности"; необходимо "обобщить и систематизировать эти способы; далее объяснить их, т.е. дать абстрактные схемы их тенденций и закономерностей; наконец, опираясь на эти схемы, определить направления развития организационных методов и роль их в экономии мирового процесса" [34, С.127]. Исследованию подлежат организационные явления любой природы, а образцом такого универсализма для Богданова служит математика, которая "отвлекается от всякого конкретного характера элементов, скрытых под ее схемами". Но... не более, чем образцом: Богданов не использует ни математических, ни специфически логических средств в качестве метода тектологии, поскольку "само математическое мышление – процесс организационный, и потому его методы подлежат ведению общей тектологии наряду с методами всех других наук, равно как и всякой практики. ...Тектология – единственная наука, которая должна не только непосредственно вырабатывать свои методы, но также

исследовать и объяснять их" [34, С. 128].

Последнее требование не слишком ясно. Если математическое мышление – организационный процесс, то почему (по этой причине!) к его исследованию нельзя применять, допустим дифференциальные уравнения? Неприменимость, как уже говорилось, может быть следствием совсем иных обстоятельств. Но как бы там ни было, факт остается фактом: в теоретической части метод тектологии ничем не отличается от методов традиционного философского рассуждения. В данном случае – это обычный индуктивный метод, пожалуй, еще в бэконовском его

48

виде: Богданов говорит, что надо строить обобщающие описания, которые после проверки, в свою очередь, снова обобщать – вплоть до получения абстрактных организационных закономерностей. После этого становится возможной "широкая тектологическая дедукция" [34, С. 133]. За пределы философии выходит лишь требуемая эмпирическая проверка. Но если все это так, то не выполняется, или выполняется в малой степени, второе условие адекватности.

Не забудем, что у Богданова существенно обеднен и предмет гносеологии: он выбрасывает из нее все проблемы, не видимые через тектологическую призму. Читаем: "Так называемую "гносеологию", или философскую теорию познания, которая стремится исследовать условия и способы познания не как жизненного и организационного процесса в ряду других, а отвлеченно, как процесса, по существу отличающегося от практики, тектология, конечно, отбрасывает, признавая это бесплодной схоластикой" [34, С. 140].

Таким образом, возможности применения тектологии к анализу гносеологических рассуждений, по-видимому, ограничены по следующим причинам. Далеко не все структурные задачи гносеологии носят характер организационных (первое условие адекватности выполняется лишь отчасти). В теоретической части метод тектологии недостаточно специфицирован по отношению к философии (не выполняется второе условие адекватности). Если же считать метод тектологии эмпирическим, как того хотел автор, он не будет адекватным анализу гносеологических проблем по первому условию.

Предлагаемые тектологией закономерности, даже в современном ее изложении [213], действительно, носят подчеркнуто эмпирический характер, а следовательно, несут на себе недостатки всякого эмпирического знания. Нельзя недостатки, пусть даже вполне естественные, возводить в достоинство. Вывод о том, что "тектологические обобщения нельзя вывести дедуктивно из аксиом и постулатов" и что "соответствующие концептуальные схемы могут быть созданы лишь в результате обобщения и систематизации всего многообразия реальных структурных отношений в природе и в человеческом обществе "[214, С. 275], кажется чрезмерно категоричным.

К другим общим теориям относятся, например, системологические концепции М.Петровича и Ю.А.Урманцева. Одна из известных работ первого –"Механизмы, общие для разнородных

49

явлений" (Париж, 1921 г.) – была известна еще Богданову, который оценил ее как работу, ведущую к тектологическим выводам [34, С. 278-291]. Петрович в своей концепции "общей феноменологии" классификацию и закономерности систем ("групп") выводил из аналогии различных явлений по их функциям и ходу процессов. От общности функций строятся заключения об общности механизмов явлений из разных областей действительности, по общности механизмов мы узнаем о сходстве процессов, по общности механизмов – об общности функций и т.д. [См.: 225, С. 198-200]. Группы совершенной аналогии описываются одинаковыми дифференциальными уравнениями. Исключая онтологические представления о структурном единстве мира, предпосылкой этой концепции служила не столько философская, сколько математическая идея универсальности морфизмов.

Определение 2. Система – это произвольная вещь, какие-либо свойства которой удовлетворяют определенному отношению. (Это определение именуют реляционным).

Далее мы специально рассмотрим философские основания и следствия этих дефиниций, а предварительно, в тезисной форме, лишь зафиксируем несколько принципиально важных их особенностей.

•В обоих определениях эксплицитно используется тройка философских категорий, указанная еще Аристотелем: вещь, отношение и свойство. Без этих категорий не обходится никакое структурное описание.

•Не столь явно, но в дефиниенсах определений присутствует указание на вторую тройку категорий – на определенное (иногда пользуются натуральными выражениями "фиксированное",

53

"заранее заданное", "заранее определенное", "предполагаемое"), неопределенное (выражается словами "какое-либо", "некоторое", "какое-то") и произвольное ("любое", "какое угодно", "всякое" и т.п.). Никаким теоретико-множественным смыслом эти категории не нагружены: "некоторый" не означает "существует такой объект в заданном множестве, который...", также, как и "любой" – не синоним выражения "всякая вещь предполагаемого множества".

•Оба определения фиксируют некий порядок представления вещи в виде системы:

1)предполагается известным, в каком смысле данный объект рассматривается как система ("определенное свойство" в первой, или "определенное отношение" – во второй дефиниции); 2) выбираются какие-то отношения (или свойства – по второму определению), соответствующие предполагаемой определенности; 3) та самая "любая вещь" предстает тем, на чем реализуются выбранные отношения (свойства).

•Поскольку, согласно определениям, в виде системы представим любой объект, мир не делится на множества тех вещей, которые изначально и всегда являются системами, и тех, которые системами не являются ни в каком смысле и ни при каких обстоятельствах. Иначе говоря, данная концепция системологии принимает членение действительности на системы и не-системы лишь по интенсиональному принципу: всякая вещь может быть понята и как система, и как не-система. Все, что изначально воспринимается как нечто бессистемное, немедленно становится системой, когда обнаружены отношения, удовлетворяющие определенному свойству, или свойства, находящиеся в определенном отношении.

•Определения структурно аналогичны, они сохранятся, если мы одновременно заменим в них слово "отношение" на слово "свойство", и наоборот. Это означает, что дефиниции подчиняются так называемому принципу двойственности. Идея двойственности широко используется не только в науке (в геометрии: "две прямые определяют точку" и "две точки определяют прямую), но и вне ее. Например, из суждения Фейербаха "Для любви необходимы двое" двойственным преобразованием можно получить другое суждение "Двоим необходима любовь". Смысл этих суждений, независимо от их истинности, разный. И представление вещи в виде системы двумя двойственными способами дает две разные системы.

54

• Благодаря именно методу реляционного обобщения, с помощью которого они получены, оба определения сохраняют то общее, что имеется в структуре всех других корректных определений. Всякий объект, который определен как система в одной из частных или обобщенных концепций системологии, непременно окажется системой и по одному из двух приведенных определений. Вероятно, верно и обратное: для любого объекта, определенного в виде системы по одной из двух приведенных дефиниций, найдется какаянибудь системологическая концепция, где такие объекты могут рассматриваются как системы.

2.1.2. Системные дескрипторы. Оба определения систем строятся, как отмечено, по одной схеме: от фиксации некоторой определенности, т.е. от выбора смыслового поля, в котором произвольный объект нас интересует и в котором он либо окажется, либо не окажется системой, к поиску некоторых, заранее не определенных, аспектов данного объекта, которые либо позволят, либо не позволят увидеть его в таком качестве. Обобщение этих шагов находит выражение в понятии дескрипторов, а именно, в понятиях концепта,

структуры и субстрата системы.

Концепт – это и есть та самая определенность (определенное свойство, или определенное отношение), с которой начинается системное представление. Чаще всего он не формулируется явно, а "имеется в виду" как что-то само собой разумеющееся и известное до системного представления. Исследователь заранее знает, в каком смысле объект его интересует. Если рассуждают о системе точек на плоскости, то и школьнику ясно, речь идет о "геометрическом" концепте, при котором нет смысла ожидать от точек, чтобы они обладали такими свойствами, как масса, скорость, цвет, размеры и т.п., но зато встает вопрос о соотношениях точек. Богданова интересовал "организационный" концепт, все тектологические объекты подобраны только с этой точки зрения. У Петровича чаще всего концепт понимается реляционным образом – как отношение изоморфизма. У Берталанфи

– "организмический" концепт. Всякий, кто определяет систему как то, что соответствует такому-то классу математических уравнений, опирается на "математический" концепт и понимает "систему" по второму определению. И т.д.

Только некоторые абстрактные системы задаются однозначно, да и то при максимально детализированном концепте, т.е. могут иметь всего одно отношение, концептом определяемое. (Речь

55

идет о первом определении, но mutatis mutandis это относится и ко второму). Как правило же приходится иметь дело с концептами, которые определяют системообразующие отношения неоднозначно. Эта неопределенность снимается только субъектом, осуществляющим выбор этих отношений из тех, которые дозволено выбрать уже принятым концептом. Скажем, человек как система, пусть даже лишь в анатомическом смысле (концепт),– это не одна, а много разных систем. Известно ведь, что тибетская медицина знает не такую систему человеческих органов, как европейская. Методологически неоправданными и безнадежными были попытки построить одну единственно возможную (и тем самым – абсолютную) систему философских категорий.

Структура системы, также, как и концепт, проявляется в двух вариантах – в соответствии с двумя способами системного представления: реляционная (случай первого определения) и атрибутивная. Обычно структурой называют именно системообразующее отношение (или, соответственно второму определению, системообразующие признаки). Но если система уже задана, то ничто не мешает обнаружить в ней и другие отношения (свойства), которые могут как-то влиять на характеристики системы. Это – структура в широком смысле слова.

Структура – может быть самый важный дескриптор системы, именно на неё, главным образом, направлено внимание исследователя. Однако системный подход тем и отличается от структурного подхода, структурализма вообще, что при системном подходе структуры рассматриваются не отдельно от вещей, как, допустим, в алгебре, а именно вместе с вещами, т.е. интерпретированными. Последнее обстоятельство не означает, что структуру нельзя абстрагировать от той системы, в которой она установлена.

Субстрат системы – это та вещь, на которой реализуется структура. Выбор этой вещи, как говорилось, произволен, она может быть любой природы – относящейся к неорганическому или органическому миру, к социальной области или к сфере познания. Поэтические образы и фантастические представления не менее системны, чем система телефонной связи. Такая экстравагантная вещь, как "необъятное", столь сильно занимавшая

рания, снежинки и других вещей из нашего списка по признакам стабильности, расчлененности, вариативности, сложности, завершенности, целостности, надежности и т.п. вполне осмысленно, но только в том случае, если, осознанно или нет, мы представляем их в системном виде.

Таким образом, общесистемный параметр – это такой признак, который может служить основанием деления объема понятия "система" на классы в соответствии с обычными в логике правилами: соразмерности, единого основания, непересечения классов, непрерывности деления. Тогда такие, например, характеристики, как "ненадежность", "завершенность", "такая-то степень сложности", "стабильность" и т.д. выступают значениями этих параметров. Иначе говоря, значение системного параметра всегда указывает на тот класс, к которому может быть отнесена вещь, если она рассматривается как система.

Системные параметры могут быть двух родов – те, которые характеризуют систему саму по себе (их называют атрибутивными), и те, которые характеризуют систему в ее отношении к другой системе (это – реляционные параметры).

2.1.4. Атрибутивные системные параметры. Приведем лишь некоторые приме-

ры дихотомического деления систем

58

по атрибутивным общесистемным параметрам. Почти все эти характеристики систем выпали из поля зрения авторов рассмотренных выше системологических концепций именно по указанной причине: всех интересовали системы только определенных видов.

Любым системам не бессмысленно приписывать, скажем, такой двузначный признак, как расчлененность. Соответственно данному свойству системы, могут быть расчлененными, т.е. состоять из элементов, либо нерасчлененными. Примером нерасчлененной системы может служить система отсчета в физике. Когда нечто соотносят с системой отсчета, ее элементы не слишком интересны – она важна сама по себе, целиком. Пресловутый "субъект познания" классической гносеологии – также нерасчлененная система. Системообразующее отношение нерасчлененных систем, как уже отмечено, всегда рефлексивно.

Другая общесистемная характеристика задается по такому основанию, как наличие взаимной автономности элементов. Соответственно этому свойству у системы может быть параметр элементарной автономности тогда, когда каждому ее элементу присущи основные свойства системы в целом. (Второе значение данного, как, впрочем, и всех других называемых ниже параметров, получается путем характеристики дополнительного класса). Если под системой аксиом понимается просто группа принимаемых положений, применяемых для доказательства других положений теории, то этой характеристикой обладает и каждая отдельная аксиома. Именно элементарная автономность подразумевается пословицей "И один в поле воин". Ясно, что у нерасчлененных систем это значение системного параметра наличествует как вырожденный случай.

Предыдущий общесистемный параметр отличается от параметра элементарности. Система элементарна тогда, когда ни один ее элемент не является системой с тем же самым концептом, что и система в целом. К формальной аксиоматической системе предъявляются такие требования (полноты, непротиворечивости, независимости), которым не может соответствовать каждая отдельная аксиома; эта система элементарна. Зато, если, по Лейбницу, животное – это естественная машина, каждая часть которой тоже машина (или "сад, всякая часть которого тоже сад"), то речь явно идет о системном параметре неэлементарности.

И Богданова, и Берталанфи, и многих других интересовали системы, которые динамично изменяются. Изменяемость,

59

действительно, признак, характеризующий многие системы существенным образом. Этот признак является одним из значений параметра вариативности. Вариативная система может изменяться – как по структуре, так и по субстрату – и, проходя ряд состояний, даже превращаться в другую систему. Между тем далеко не все системы таковы, в том числе и в области гносеологии. Невариативные системы понятием изменения не характеризуются. Они не имеют "состояний" в прямом смысле этого слова.

Утверждение о существовании невариативных систем не противоречит вере во всеобщность движения: объект может, например, изменять свое пространственное положение или даже изменяться качественно, но не в том смысле, как он определен в виде системы. Географическая карта, конечно, изнашивается, т.е. изменяется, при переиздании географических карт в них вносятся какие-то изменения. Но данная карта, как определенная система условных обозначений, не имеет состояний и, безусловно, является невариативной системой. К невариативным системам относятся натуральный ряд чисел, кристаллическая решетка, равносторонний треугольник, анатомический атлас. Человеческое познание развивается, знает множество состояний, вариативно, но, к примеру, кантовская система категорий невариативна. Понятие абсолютной истины, как и другие абстракции, – система невариативная, а вот истины относительные, напротив, именно вариативны по определению.

Для гносеологии представляет интерес и такой параметр, как имманентность. В неимманентных системах системообразующее отношение охватывает не только субстрат данной системы, но и другие вещи. Для реализации же структуры имманентной системы посторонние объекты не требуются, ее субстрат и корреляты системообразующего отношения совпадают. Примером первого рода систем может служить любая система коммуникации – скажем, характер лекции определяется не только материалом, но и составом аудитории. Эмпиризм, требующий внешнего обоснования знания, также видит в познании неимманентную систему, а крайний рационализм – напротив, имманентную.

Не давая развернутых характеристик, назовем еще ряд двузначных общесистемных параметров.

Надежность. Соответственно этому свойству системы можно разделить на всецелонадежные и невсецелонадежные. Всецелонадежными системами являются те, которые сохраняют свое

60

системообразующее свойство при элиминации любого количества элементов, кроме одного. Политическая диктатура не всецелонадежна, она, как правило, рассыпается с устранением одного из элементов – диктатора. Данный пример характеризует также центрированные системы, о которых будет сказано ниже. В теории познания не является всецелонадежной гносеологическая система, обозначенная схемой "Субъект – Объект".

Однородность (гомогенность). Данное свойство может относиться и к элементам, и к структуре. Соответственно, говорят о субстратной и структурной гомогенности. Однородность, естественно, понимается в том самом плане, в котором образована система, т.е. по отношению к концепту. Системы, неоднородные в структурном или субстратном смысле, являются, соответственно, гетерогенными.

Завершенность. Структура завершенной системы такова, что она не допускает присоединения новых элементов без разрушения этой системы. В незавершенной системе присоединение новых элементов допускается. Человеческое знание в целом можно представить в виде незавершенной системы. В то же время, отдельные теории, особенно формальные, претендуют на завершенность. Так же к одному футбольному мячу нельзя добавить еще один без того, чтобы не разрушить игру. Этого не понимал известный мистик Старик Хоттабыч.

Минимальность. В противоположность завершенности, данное свойство указывает не на возможность присоединения, а на возможность удаления элементов. Если структура

системы такова, что система разрушается при удалении какого-либо элемента, то система минимальна. В противном случае говорят о неминимальности системы. Скажем, семантический треугольник Г.Фреге как система минимален, а натуральный язык – нет.

Стационарность. Та система, которая сохраняется именно как данная, несмотря на замены элементов системы другими, является стационарной. Украина остается Украиной несмотря на непрерывную смену поколений. В этом смысле, вопреки мнению Гераклита, и в ту же реку все же можно войти дважды. Требование стационарности обычно предъявляется, например, к научному закону: он должен объяснять более, чем один набор фактов. Нестационарная система не допускает такого "безразличия" к субстрату.

61

Стабильность. Аналогичным образом можно рассуждать об устойчивости системы относительно возможных перемен в ее структуре. В таком случае любые системы могут быть разделены на классы стабильных и нестабильных. Построение различных гипотез, имеющих одинаковый смысл, но разные способы объяснения одной и той же совокупности данных – случай нестабильной системы. Превращение гипотезы в теорию есть процесс стабилизации.

Упорядоченность. Иногда полагают, что упорядоченность характеризует любые системы. Определение "системы" как множества упорядоченных элементов встречается настолько часто, что попадает в словари. При этом одни, как И.Пригожин [177], считают, что необходимо объяснять возникновение порядка из хаоса, другие, напротив, полагают порядок более фундаментальным состоянием природы и человеческого знания, чем хаос, и что "система есть одно из названий порядка" [29]. Третьи разделяют точку зрения П.Гольбаха: "В природе не существует порядка и беспорядка. Мы находим порядок во всем том, что сообразно с нашим существом, и беспорядок во всем том, что противостоит ему" [73 ,С. 107]. Более последовательно эта точка зрения была выражена Кантом.

Однако судить о наличии или отсутствии порядка можно лишь после того, как система задана. Не для всех систем порядок в субстрате существенен. В случае, если без данного порядка система не может существовать (как, например, слово без относительного расположения букв в нем), то она упорядочена. Но совершенно не существенно как именно расположены песчинки в куче песка, которую, наряду с любой другой вещью, можно представить в виде системы, в какой последовательности идут пешеходы в системе "прохожие" и в каком порядке предъявляются предметы, когда мы строим систему по методу случайной выборки. Системы такого типа являются неупорядоченными.

Можно выявить и иные параметры, если за основание деления принять не упорядоченность, а какие-то ее виды. Например, системы могут быть центрированными или нецентрированными. В центрированной системе имеется некоторый элемент, посредством которого реализуются системообразующие отношения любых других элементов. Нецентрированная система таких "особых" элементов не имеет. Центрированные системы встречаются сравнительно редко. Чаще приходится иметь дело

62

с какими-либо случаями "частичной" центрированности. Но в гносеологических концепциях, так или иначе опирающихся на протагоровскую идею человека как меры всех вещей, центрированность выражена в чистом виде.

Системные параметры определяются лишь в уже заданной системе. Если это упустить из виду, могут возникнуть недоразумения. Так, солнечную систему привычно определяют как систему центрированную, но она является таковой лишь в геометрическом смысле, а в физическом – нет, поскольку нельзя пренебречь взаимодействием планет между собой.

Детерминированность. Структура системы соотносит элементы таким образом, что они с той или иной степенью могут определять или не определять существование друг