билеты / 20 вопрос. красноречие. Кирилл Туровский

Русское красноречие возникло чрезвычайно рано, вместе с самой русской словесностью и русской письменностью, и достигло расцвета уже в 11-12 вв. Оригинальные, непереводные сочинения, созданные в области красноречия, появились на Руси едва ли не раньше, чем все другие отрасли литературы, наравне с летописанием и первыми житиями святых. Образцом для этих сочинений послужило византийское.

В Киевской Руси положение дел было намного лучше. Риторическая школа существовала. Ее хрестоматию составляли как переводные, так и оригинальные тексты. Из первых решающее значение имели тексты Иоанна Златоуста (Хризостома), собранные, в частности, в сборнике «Златоструй», имевшем широкое распространение уже в 12 в. Из русских авторов следует назвать митрополита Киевского Иллариона (середина 11 в.), епископа Новгородского Луку Жидяту (11 в.), епископа Туровского Кирилла (12 в.), митрополита Киевского Климента Смолятича (12 в.). К авторам известных текстов риторического характера могут быть отнесены также великий князь Владимир Всеволодович Мономах (1053 - 1125), Даниил Заточник (12 или 13 в.), епископ Владимирский Серапион (13 в.), анонимный автор «Слова о полку Игореве» и некоторые другие.

Что касается риторической теории, то хотя специальных сочинений по риторике не было, в состав «Изборника» Святослава 1073 г. была включена переводная статья «О образах». Под «творческими образами» понимались тропы, т.е. метафоры, метонимии и т.п. и некоторые риторические фигуры. Однако предлагаемые в статье термины (такие, например, как поиграние, похухнание, лихновное и др.) уже своим экзотическим звучанием подтверждают догадку о том, что жили они недолго и в памяти книжников не сохранились. Однако определенную связь между «образами» трактата и риторической практикой 11-12 вв. уловить все же можно. Статья «О образах», вероятно, играла для древнерусских ораторов роль учебника, хотя эта роль и несоизмерима с ролью образцовых текстов.

Среди жанров византийской литературы почетное место занимали сочинения отцов церкви — богословов и проповедников. Эти «слова» и поучения византийских авторов были широко известны на Руси, и уже в XI в. появляются оригинальные произведения русских писателей: «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, поучения новгородского епископа Луки Жидяты и игумена Киево-Печерского монастыря Феодосия [1]; в XII в. древнерусская литература обогащается такими шедеврами торжественного красноречия, как «слова» Кирилла Туровского.

Кирилл Туровский. Позднейшее «Житие Кирилла» сообщает, что он рано постригся в монахи, стал затворником (т. е. жил уединенно в келье) и в период своего затворничества «много божественная писания изложи». Позднее князь и горожане умолили Кирилла занять епископскую кафедру в городе Турове (на северо-западе Киевской земли). Умер Кирилл не позже 1182 г.

Авторитет творений Кирилла был настолько велик, что многие его «слова» включались в сборники «Златоуст» и «Торжественник» наряду с произведениями Иоанна Златоуста.

Авторство ряда произведений, надписанных именем Кирилла Туровского, спорно, но с достаточным основанием можно считать, что ему принадлежит «Притча о душе и теле», «Повесть о белоризце и о мнишстве», «Сказание о черноризском чине», восемь «слов» на церковные праздники, тридцать молитв и два канона (цикла песнопений в честь святого) [6].

«Притча о душе и теле», написанная, по мнению И. П. Еремина, между 1160-1169 гг., является обличительным памфлетом против ростовского епископа Федора (Федорца) [7]. В основе притчи лежит сюжет о слепце и хромце. Суть его в следующем. Некий владелец виноградника поручил стеречь его двум сторожам: одному — слепому, другому — хромому. Он рассчитывал, что хромой не сможет войти в виноградник, а слепой, если зайдет, то заблудится. Однако хромой увидит вора, а слепой — услышит его. Но сторожа решили перехитрить господина: хромой сел верхом на слепого и указывал ему, куда идти. Таким образом они смогли ограбить виноградник, но жестоко поплатились за это. В притче слепец — это аллегория души, а хромой — аллегория тела. При этом именно душа (слепец) соблазняет, на проступок тело (хромца). Кирилл Туровский, толкуя «Притчу», позволял читателю догадаться, что под слепым имеется в виду епископ Федор, а под хромым — князь Андрей Боголюбский. Поводом для написания притчи явилась попытка князя учредить во Владимире епископию, независимую от киевского митрополита, для чего Федор отправился в Константинополь принять посвящение от тамошнего патриарха, причем обманул последнего, сказав, что в Киеве будто бы нет митрополита — он умер. Впоследствии обман раскрылся, киевский митрополит отлучил Федора от церкви, а попытка Андрея Боголюбского добиться церковной автономности от Киева была осуждена.

Наибольшей известностью пользовались торжественные «слова» Кирилла, предназначенные для чтения в церкви в дни церковных праздников. В этих «словах» Кирилл дополняет и развивает лежащие в их основе евангельские сюжеты новыми подробностями, сочиняет диалоги персонажей, создавая, таким образом, новый сюжет, который представлял бы ему большие возможности для аллегорического истолкования значения того или иного праздника.

Основным художественным принципом в «словах» Кирилла является риторическая амплификация [8]. «Та или иная тема у него, — пишет И. П. Еремин, — всегда словесно варьируется, распространяется до тех пор, пока содержание ее не будет полностью исчерпано». Каждая тема облекалась в форму риторической тирады, в которой чередуются синонимичные по смыслу и однотипные по синтаксической структуре предложения [9].

Рассмотрим одно из «слов» Кирилла Туровского — «Слово на новую неделю по Пасхе» [10].

«Слово» начинается своего рода введением, объясняющим повод его написания: «Велика учителя и мудра сказателя требуеть церкви на украшение праздника», мы же, «нищие словом» и «мутные умом», — продолжает Кирилл, — лишь можем сказать «мало нечто» о празднике.

Далее автор характеризует праздник Пасхи: когда «всему пременение (изменение) бысть»: небом стала земля, очищенная от бесовской скверны, обновились люди, ибо из язычников они стали христианами... Новая неделя — это обновление людей, принявших христианскую веру. Кирилл Туровский рисует картину весеннего пробуждения природы: светлеет небо, освободившееся от туч, солнце восходит на высоту и согревает землю, тихо веют ветры, земля рождает зеленую траву, скачут, радуясь весне, «агнци и унцы» (т. е. ягнята и бычки), расцветают цветы и распускаются листья на деревьях... Однако каждому элементу этого описания Кирилл Туровский тут же приводит параллель, после которой становится ясно, что яркая картина эта — всего лишь ряд метафор и сравнений, призванных возвысить, прославить и, что особенно важно, разъяснить верующим те или иные догматы христианской веры. Весна — это вера Христова, «агнци» — «кроткие люди», «унцы» — «кумирослужители» языческих стран, которые приобщились или приобщатся к христианству, и т. д.

Каждое из «слов» Кирилла — яркий образец праздничного, торжественного красноречия. Автор в совершенстве владеет риторическим искусством: он то обращается к слушателям, то передает евангельский сюжет или сложную богословскую концепцию с помощью красочных аллегорий, как это было показано выше, то вопрошает и тут же отвечает сам себе, сам с собой спорит, сам себе доказывает.

Исследователи творчества Кирилла Туровского давно установили, что и в аллегориях, и в приемах их истолкования, и в самих риторических фигурах автор далеко не всегда оригинален: он опирается на византийские образцы, цитирует или пересказывает фрагменты из «слов» прославленных византийских проповедников. Но в целом произведения туровского епископа не просто компиляции из чужих образов и цитат — это свободное переосмысление традиционного материала, в результате которого является новое, совершенное по форме произведение, воспитывающее у слушателей чувство слова, завораживающее их гармонией ритмически построенных речевых периодов.

Синтаксический параллелизм форм, широкое применение морфологической рифмы (употребление рядом сходных грамматических форм) в «словах» Кирилла Туровского как бы компенсировали отсутствие книжной поэзии, подготавливали русского читателя к восприятию «плетения словес» и орнаментального стиля XIV-XVI вв. Приведем лишь один пример. В тирад «(Христос) вводит душа святых пророк в небесное царство, разделяет своим угодником горняго града обители, отверзает праведникам рай, венчает страдавъшая за нь мученики...» параллельными оказываются каждый из трех членов синтаксической конструкции (сказуемое, прямой и косвенный объекты). Далее ее ритмический рисунок еще более усложняется, так как прямой объект, выраженный в конструкциях приведенного выше отрывка одним словом, теперь превращается в словосочетание, каждый из компонентов которого, в свою очередь, имеет параллельные конструкции: «милует вся творящая волю его и хранящая заповеди его, посылает благоверным князем нашим съдравие телесем и душам спасение и врагом одоление... благословляет вся крестьяны, малыя с великими, нищая с богатыми, рабы с свободными, старьце с унотами и женимыя с девицями...»

Творчество Кирилла Туровского свидетельствует, что древнерусские книжники XII в. достигли высот литературного совершенства, свободно владели всем многообразием приемов, выработанных античной риторикой и развитых классическим торжественным красноречием Византии. Кирилл Туровский, воплотив в своем творчестве те принципы «притонного толкования», которые отстаивал еще Климент Смолятич, пошел вслед за ним и в искусстве широкого употребления приема риторической амплификации.

Гомилия — аналитико-экзегетическая форма проповеди, содержащая истолкование прочитанных мест Cвященного Писания. Является наиболее древней формой проповеди, введена в употребление Оригеном; древнейшая сохранившаяся гомилия принадлежит Клименту, епископу римскому. Беседы встречаются в гомилетическом наследии большинства как восточных, так и западных Отцов Церкви.

Истоки подобной «беседы» восходят к ветхозаветному субботнему богослужению, содержавшему как обязательный элемент чтение и истолкование прочитанных отрывков. В такой форме гомилия практиковалась Иисусом (Мф.13:54; Лк.4:16-21 и др.) и апостолом Павлом (Деян.20:7-11)[2].

Первоначально термин обозначал речь в собрании, «беседу со многими». По мере хронологического развития толкование термина претерпело несколько изменений:

1. Древнейший (апостольских времен) вид христианской храмовой проповеди, преимущественно речи тех пастырей-пресвитеров, которые не получили школьного образования, но, глубоко уверовав в истины христианства, излагали и объясняли их языком безыскусственным и простым, представлявшим прямую противоположность так называемому слову — ораторски-искусственной форме проповеди.

2. После того, как древняя Церковь сформировала стандарт чина литургии с обязательным чтением в известном порядке священных книг Нового Завета, этим термином стали называть беседы пастырей на литургии, следовавшие непосредственно за прочтением Св. Писания и обязательно содержавшие в себе истолкование прочитанных мест — так называемых перикоп. Иногда, кроме перикоп, за литургиею в последовательном ряде гомилий объяснялись и целые книги Священного Писания, не только Нового, но и Ветхого Завета, глава за главой, стих за стихом. Прототипом этого рода гомилий послужила беседа Иисуса Христа в назаретской синагоге (ср. Лк.4:16-2).

Первоначально гомилия представляла собой последовательное (стих за стихом) истолкование отрывка из Священного Писания, прочитанного после богослужения. В современной практике в ней может анализироваться и небиблейский текст (например, богослужебный).

В отличие от слова и поучения гомилия не имеет ясно сформулированной темы (ею является собственно истолковываемый фрагмент текста). Этот же текст обуславливает и метод гомилии: отличие от тематических форм проповеди в ней преобладает не синтез, а анализ (как логическая операция). Жанру характерно отсутствие четко выраженной собственной структуры, которое проистекает из тесной связи с текстом Св. Писания. Это диктует построение классической гомилии, которая создается последовательностью стихов комментируемого фрагмента, или перикопы). Избранный текст сначала разбивается на части (стихи), а затем по этим частям анализируется (истолковывается).

Характерной чертой гомилия является также доступность содержания широкому кругу слушателей, общедоступность предлагаемых толкований, что отличает ее от научных экзегетических трактатов.

Древнейшей сохранившейся до наших дней гомилией признается т. н. «Второе послание Климента, епископа Римского, к коринфянам» из 12 глав (обнаружена в 1875 г., издана Вриеннием под заголовком «послание», так как во многих списках была разослана из Рима в другие церкви. Ориген в форме гомилий истолковал почти все Писание (сохранилось свыше 200) и узаконил своим примером этот тип проповеди на долгое время.

Разработка жанра в христианском мире осуществлялась по мере совершенствования методов толкования Св. Писания. Экзегетическая гомилия (экзегеза) достигла расцвета в III—VI вв. в творчестве Оригена, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского, Августина, Иеронима, папы Григория I Великого. Лучшими представителями жанра экзегетической гомилии на Востоке IV века являются Василий Великий и особенно Иоанн Златоуст (от которого до нас дошло более 800 гомилий, впрочем, часто подобные произведения приписывались его авторству для придания им бо́льшего авторитета. Златоуст довел этот тип проповеди до высшего совершенства. На Западе главными представителями жанра в патриотический период служат Гиларий Пуатьерский, Блаженный Августин и св. Григорий Великий.[3].

В V веке появились первые собрания гомилий — гомилиарии. В VII—VIII вв. на Западе проповедническая деятельность стала переживать упадок, и в 782 году император Карл Великий, который желал её возродить, приказал составить сборник лучших древних гомилий, чтобы они служили образцами для создания новых. В XIII веке году гомилия была вытеснена тематической проповедью, строившейся в соответствии с правилами логики и риторики.

Притча — это малый поучительный рассказ в дидактико-аллегоричном литературном жанре, заключающий в себе моральное или религиозное поучение (премудрость).

Близка к басне; в своих модификациях — универсальное явление в мировом фольклоре и литературе.

Притча — жанр эпоса: небольшое повествовательное произведение назидательного характера, содержащее религиозное или моральное поучение в иносказательной (аллегорической) форме. Близка к басне, но отличается от неё широтой обобщения, значимостью заключенной в притче идеи. В притче нет обрисовки характеров, указаний на место и время действия, показа явлений в развитии: её цель не изображение событий, а сообщение о них. Притча часто используется с целью прямого наставления, поэтому включает объяснение аллегории. Широкое распространение получили притчи с религиозным содержанием («поучением»), например, "Притчи Соломона", новозаветные притчи о десяти девах, о сеятеле и др.

Основным источником притчевых структур в европейской литературе является Новый Завет. В Ветхом Завете нет ещё того чёткого жанрового образования, которое принято называть притчей. Отдельные сюжеты, например, об Иове, Аврааме и т.д. тоже можно условно назвать притчами, но в них ещё нет окончательного разделения времени и вечности, принципиально отличающего евангельскую притчу.

Толкование в евангельской притче – это её суть, главная задача фабулы проиллюстрировать толкование. Евангельская притча призвана сделать более «осязаемыми» какие-либо истины, идеи христианства. То есть существуют некие элементы сознания, не доступные чувственному человеческому восприятию, ведь и Бога, и Царствие Небесное нельзя ни увидеть, ни объять разумом, а притча делает эти идей, принципиально лишенные зрительного и осязательного образа, «видимыми и ощутимыми». В притче происходит постепенное развоплощение земных реалий в сторону духовной абстракции. В евангельской притче толкование – часть неотъемлемая, в отличие от последующих эпох.

Именно евангельские притчи играют особую роль в эволюции этого жанра и, если можно так выразиться, «иносказательного типа сознания» вообще, которое можно назвать доминирующим для многих веков истории человечества.

Учебник Лихачева + лекции второкурсников.

Ерёмина посмотрела.

Еремин И. П. Ораторское искусство Кирилла Туровского - путное

Еремин И. П. Литературное наследие Феодосия Печерского - мало путного