М. Бахтина «Слово в романе»

Роман как целое — это многостильное, разноречивое,

разноголосое явление. Исследователь сталкивается в

нем с несколькими разнородными стилистическими единствами,

лежащими иногда в разных языковых планах и

подчиняющимися разным стилистическим закономерностям.

Вот основные типы композиционно-стилистических

единств, на которые обычно распадается романное

целое:

1) прямое авторское литературно-художественное повествование

(во всех его многообразных разновидностях);

2) стилизация различных форм устного бытового повествования

(сказ);

3) стилизация различных форм полулитературного

(письменного) бытового повествования (письма, дневники

и т. п.);

4) различные формы литературной, но внехудожест-

венной авторской речи (моральные, философские, научные

рассуждения, риторическая декламация, этнографические

описания, протокольные осведомления и т. п.);

5) стилистически индивидуализированные речи героев.

Эти разнородные стилистические единства, входя в

роман, сочетаются в нем в стройную художественную

систему и подчиняются высшему стилистическому единству

целого, которое нельзя отождествлять ни с одним

из подчиненных ему единств.

Речи героев, обладающих в ромайе Ё той или иной

степени словесно-смысловой самостоятельностью, своим

кругозором, будучи чужою речью на чужом языке, могут

также преломлять авторские интенции и, следовательно,

в известной степени могут быть вторым языком

автора.Вечь героев, кроме того, почти всегда оказывает

[злияние (иногда могущественное) на авторскую речь,

рассеивая по ней чужие слова (скрытую чужую речь героя)

и этим внося в нее расслоение, разноречивость.^

Поэтому и там, где нет юмора, пародии, иронии и

т. п. и где нет рассказчика, условного автора и повествующего

героя, — разноречивость, расслоенность языка

все же служит основою романного стиля. И там, где

язык автора при поверхностном взгляде кажется единым

и выдержанным, прямо и непосредственно интен-

циональным, — за этой гладкой единоязычной плоскостью

мы все же раскроем прозаическую трехмерность, /

глубинную разноречивость, входящую в задание стиля '

и определяющую его.

Так, единоязычным и чистым кажется язык и стиль

Тургенева в его романах. Однако этот единый язык и

у Тургенева очень далек от поэтического абсолютизма,

В своей основной массе этот язык вовлечен, втянут в

борьбу точек зрения, оценок и акцентов, вносимых в

пего героями, он заражен их противоборствующими интенциями

и расслоениями; по нем рассеяны слова, словечки,

выражения, определения и эпитеты, зараженные

чужими интенциями, с которыми автор не солидаризуется

до конца и сквозь которые он преломляет свои собственные

интенции. Мы отчетливо ощущаем различные

дистанции между автором и различными моментами его

языка, пахнущими чужими социальными мирами, чужими

кругозорами. Мы отчетливо ощущаем разную степень

присутствия автора и его п о с л е д н е й смысловой

и н с т а н ц и и в разных моментах его языка. Разноречивость,

расслоенность языка у Тургенева служит

существеннейшим стилистическим фактором, и он оркеструет

свою авторскую правду, и его языковое сознание,

сознание прозаика, релятивизовано.

У Тургенева социальное разноречие вводится преимущественно

в прямых речах героев, в диалогах. Но-

°но, как мы сказали, рассеяно и в авторской речи вокруг

героев, создавая особые зоны героев. Эти зоны.

образуются из полуречей героев, из различных форм крытой передачи чужого слойа, йЗ р&ссеяйных слой й

словечек чужой речи, из вторжений в авторскую речь

чужих экспрессивных моментов (многоточий, вопросов,

восклицаний). Зона — это район действия голоса героя,

так или иначе примешивающегося к авторскому голосу.

Однако, повторяем, у Тургенева романная оркестровка

темы сосредоточена в прямых диалогах, герои не

создают вокруг себя широких и насыщенных зон, развитые

и сложные стилистические гибриды у Тургенева

довольно редки.

Остановимся на нескольких примерах рассеянного

разноречия у Тургенева.

1) «Зовут его Николаем Петровичем Кирсановым.

У него в пятнадцати верстах от постоялого дворика хорошее

имение в двести душ, или, как он выражается

с тех пор, как размежевался с крестьянами и завел

«ферму», — в две тысячи д е с я т и н земли»

(«Отцы и дети», гл. I).

Характерные для эпохи новые выражения, в либеральном

стиле, здесь взяты в кавычки или оговорены.

2) «Он начинал чувствовать тайное раздражение. Его

аристократическую натуру возмущала ^совершенная развязность

Базарова. Этот лека pic кий сын не

т о л ь к о не робел, он даже о т в е ч а л отрыв

и с т о и неохотно, и в звуке его голоса

было что-то грубое, почти д е р з к о е » («Отцы и

дети», гл. VI).

Третье предложение этого абзаца, будучи по своим

формальным синтаксическим признакам частью авторской

речи, в то же время по выбору выражений («этот

лекарский сын») и по своей экспрессивной структуре

является скрытой чужой речью (Павла Петровича).

3) «Павел Петрович присел к столу. На нем был

изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове

красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно

повязанный галстучек намекали на свободу деревенской

жизни; но тугие воротнички рубашки, правда не

белой, а пестренькой, как оно и следует для

у т р е н н е г о ' т у а л е т а , "с обычною неумолимостью

упирались в выбритый подбородок» («Отцы и дети», гл.

V).

Эта ироническая характеристика утреннего туалета

Павла Петровича выдержана в тонах именно джентльмена

в стиле Павла Петровича. Утверждение «как оно и следует для утреннего туалета» не является, конечно,

простым авторским утверждением, а иронически переданной

нормой джентльмена круга Павла Петровича.

С известным правом можно было бы его заключить в

кавычки. Это — псевдообъективное обоснование.

4) «Мягкость в о б р а щ е н и и М а т в е я Ильича

могла р а в н я т ь с я только с его величавостью.

Он ласкал всех — одних с оттенком гадливости,

других с оттенком уважения; рассыпался «еп

vrai chevalier frangais»1 перед дамами и беспрестанно

смеялся крупным звучным и одинаким смехом, к а к оно

и с л е д у е т сановнику» («Отцы и дети», гл. XIV).

Аналогичная ироническая характеристика с точки

зрения самого сановника. Такая же псевдообъективная

обоснованность: «как оно и следует сановнику».

5) «Утром следующего дня Нежданов отправился на

городскую квартиру Сипягина, и там, в великолепном

кабинете, наполненном мебелью строгого стиля, вполне

с о о б р а з н о й с д о с т о и н с т в о м либерального

г о с у д а р с т в е н н н о г о мужа и д ж е н т л ь мен

а...» («Новь», гл. IV).

Аналогичная псевдообъективная конструкция.

6) «Семен Петрович служил в министерстве двора,

имел звание камер-юнкера; п а т р и о т и з м помешал

ему п о й т и по д и п л о м а т и ч е с к о й части, куда,

казалось, все его призывало: и воспитание, и привычка

к свету, и успехи у женщин, и самая наружность...»

(«Новь», гл. V).

Мотивировка отказа от дипломатической карьеры —

псевдообъективная. Вся характеристика выдержана в

тонах и с точки зрения самого Калломейцева и замыкается

его прямою речью, по своим синтаксическим

признакам являющейся придаточным предложением к

авторской («все призывало..., но покинуть Россию...» и

т. д.).

7) «В С.ую губернию Калломейцев приехал на

двухмесячный отпуск, чтобы хозяйством позаняться, то

есть «кого пугнуть, кого поприжать». Ведь без этого

невозможно!» («Новь», гл. V).

Заключение этого абзаца—характерный пример псевдообъективного

утверждения. Именно для того, чтобы

придать ему видимость объективного авторского сужде ния, оно не заключено в кавычки, как предшествуюшио

слова самого Калломейцева, включенные в авторскую

речь, и нарочито поставлено непосредственно после этих

слов.

8) «Зато Калломейцев воткнул, не спеша, свое круглое

стеклышко между бровью и носом и уставился на

с т у д е н т и к а , который о с м е л и в а е т с я не

р а з д е л я т ь его «опасений» («Новь», гл. VII).

Типичная гибридная конструкция. Не только придаточное

предложение, но и прямое дополнение («студентик

») главного авторского предложения даны в тонах

Калломейцева. Выбор слов («студентик», «осмеливается

не разделять») определяется возмущенной акцентуацией

Калломейцева, и в то же время в контексте

авторской речи эти слова и пронизаны ироническими акцентами

автора; поэтому конструкция двухакцентная

(ироническая передача — передразнивание возмущения

героя).

Наконец, приведем примеры вторжения в синтаксическую

систему авторской речи экспрессивных моментов

чужой речи (многоточий, вопросов, восклицаний).