Мальчик 1:

Это только в кино красиво под пули бегут, а там, где пули настоящие да впереди своего взвода из девятнадцати пареньков, там и заплачешь, и матом орать начнешь, и с жизнью прощаться, и мамочку звать…всё, только бы бойцы не подвели, не залегли раньше времени. Всё, только бы не упасть до назначенного тебе рубежа. «Вперёд! За Родину, за Сталина! Вперёд, мать вашу!..»

Замаскировались. Сидим. Ждем ночи, чтобы все-таки сделать попытку прорваться. И лейтенант Миша, лет ему было двадцать, стал вспоминать, как он любил танцевать, играть на гитаре. Потом спрашивает:

- Ты хоть пробовала?

- Чего? Что пробовала? - А есть хотелось страшно.

- Не чего, а кого... Бабу!

А до войны пирожные такие были. С таким названием.

- Не-е-ет...

- И я тоже еще не пробовал. Вот умрешь и не узнаешь, что такое любовь... Убьют нас ночью...

- Да пошел ты, дурак! - До меня дошло, о чем он.

Девочка 2:

Конечно, там, на фронте, любовь была другая. Каждый знал, что ты можешь любить сейчас, а через минуту может этого человека не быть. Ведь вот, наверное, когда мы в мирных условиях любим, мы ведь не с таких позиций смотрим. У фронтовой любви не было сегодня, завтра... Уж если любили, значит, любили. Во всяком случае, вот неискренности там не могло быть, потому что очень часто любовь кончалась фанерной звездой на могиле. Мужчина возвращался, так это герой. Жених! А если девчонка, то сразу косой взгляд: „Знаем, что вы там делали!.." И еще подумают всей родней: брать ли ее замуж? Честно признаюсь, многие скрывали, не хотели говорить, что были на фронте. Хотели снова стать обыкновенными девчонками. Невестами...

_________________________________

Осокина:

У меня на войне служил прадедушка. Его звали Христофор Иванович. Как-то раз меня привезли в деревню в полутора часах езды от нашего города. Мне было 4 года, я впервые увидела прадедушку. Он был уже очень старенький, почти не говорил, и у него не было половины руки… Понятно, что первым делом четырехлетний ребенок обратил внимание на руку. Я спросила у мамы, почему у прадедушки нет половины руки. Мама рассказала, что он воевал и потерял руку на войне. В то время я и не могла представить и понять, что такое война и как там можно оставить руку… Только после его смерти я узнала, что он был контужен и у него не было руки, потому что он подорвался на мине…

(из писем/воспоминаний)

Как-то мы проделывали проходы в минных полях. И вдруг один из бойцов случайно задел колючую проволоку, к которой были привязаны жестяные консервные банки. Немцы услышали шум и стали стрелять на звук. Дело было зимой, мы лежали на снегу в маскхалатах. Одного из ребят на наших глазах убило. Мы, оставшиеся, увидев это, не рискнули двинуться назад, замерли на снегу. Часа через два мой напарник узбек, стал причитать и вздыхать, а я ничем не мог ему помочь. Вскоре он затих, а я чувствую - у меня стали коченеть руки и ноги. Но подняться, значит сразу попасть под огонь противника. Я продолжал лежать, хотя и понимал, что на таком морозе до утра мне будет хана…Стал уже задремывать, а это верный путь к смерти на холоде, как вдруг по моему лицу прошлось что-то влажное и теплое. Я обомлел - передо мной стоял волк! Немного придя в себя, я заметил у него на боку красный крест, и понял, что это санитарная овчарка. Но руки так замерзли, что я не мог ничего сделать. Собака вскоре убежала, и я подумал, что теперь мне уж точно никто не поможет. Но вскоре я увидел девочку-санитарку, которая приползла за мной. С ней была и обнаружившая меня овчарка и деревянная лодочка. Санитарка переложила меня на сани, в которые была впряжена собака, и они вдвоем вытащили меня с нейтральной полосы.

* * * (Юлия Друнина)

Четверть роты уже скосило…

Распростертая на снегу

Плачет девочка от бессилья,

Задыхается: «Не могу!»

Тяжеленный попался малый,

Сил тащить его больше нет…

(Санитарочке той усталой

Восемнадцать сравнялось лет).

Отлежишься. Обдует ветром.

Станет легче дышать чуть-чуть.

Сантиметр за сантиметром

Ты продолжишь ратный путь.

Это был лыжный батальон, там одни десятиклассники. Их из пулемета построчили… Его такого привозят, он плачет. И мы такого же возраста, как они, но уже старше себя чувствовали. Обнимешь его: „Дитя милое…“ А он: „Побывала бы ты там, не сказала бы тогда – дитя…“ Женщина от жалости взрослеет. Когда вот такому мальчишке на твоих глазах отрежут руку или ногу, детское быстро выветрится из головы. Отрежут ногу, и я ее еле держу, еле несу, чтобы положить в таз. Возьмешь тихонько, чтобы раненый не слышал, и несешь, как ребенка… Помню, что они очень тяжелые. Особенно, если высокая ампутация, далеко за колено. Я не могла привыкнуть. Я сны видела, что ногу несу…

ОСОКИНА:

Сейчас, когда мне 19 лет, я вспоминаю прадедушку, и мне очень жаль, что тогда я была совсем маленькая, Он умер, когда мне было 7 лет… Но каждый год, я выходила 9 мая на площадь, танцевала со своим коллективом на сцене под всем известные песни военных лет и вспоминала о своем прадедушке, говоря про себя: «Спасибо тебе, прадедушка!»

ТАНЕЦ под песню военных лет.

____________________________

№ ____________________

МИНКИН:

Мой дедушка Женя пережил оккупацию, будучи шестилетним ребенком. Немцы пришли в их деревню, заняли ее и всю войну просто там жили. Не было боев, они ели, танцевали, гуляли. Особо не зверствовали и не убивали, потому что люди работали и кормили их. Однажды дедушка стащил со стола у немца конфету. Тот его схватил, вытащил пистолет и был готов застрелить. Ребенка. За конфету. Но, слава Богу, моя прабабушка отстояла его жизнь. В другой раз дедушка забрался в немецкий автобус, чтобы погреться на больших мягких сидениях. Немцы это заметили, закрыли его там и отвезли за шесть километров от деревни и высадили. Домой он вернулся поздно ночью. Когда немцы получили известие о приближающихся русских, они погнали всю деревню в амбар и намеревались сжечь, но не успели.