och_istor_farm_ch_2

Среди народных целителей того времени встречались более или менее знающие лекарственные возможности природных веществ. У одних знахарей молитвы и заговоры сочетались с фитопрепаратами; а у других очевидна сплошная психотерапия. Все они были обречены балансировать между неким гонораром (чаще всего, вероятно, скудным) за успешное лечение и обвинением в колдовстве (за которым неизбежно следовали арест, жесточайшие пытки, тюремное заключение, а то и сожжение на костре). В роли доносчика на настоящего или предполагаемого колдуна мог выступить кто угодно, включая самых ничтожных маргиналов или личных врагов, конкурентов обвиняемого, — власти верили всем доносчикам по делам о врачебной магии. Даже ветеринары-самоучки, бравшиеся лечить лошадей и прочий домашний скот, не были защищены от клеветнических обвинений в ведовстве.

Надо обратить внимание, что за многочисленными уголовными делами о медицинском колдовстве просматривается обширная врачебная практика этих самых знахарей. К ним обращались в случае любых жизненных затруднений, не только болезней органических или психических, но при импотенции, супружеских разногласиях, прочих конфликтах, неудачи в делах. В те жестокие времена, когда жизнь простого человека целиком зависела от его хозяина-помещика; судьба жены и детей находилась в полной власти мужа и отца; при постоянных войнах и разбойных нападениях, спрос на услуги настоящих или мнимых целителей оставался на высоком уровне. Множество жертв болезней или личных неурядиц могли надеяться только на знахарей и больше ни на кого.

Можно согласиться с составителем обильно цитируемого нами издания, что именно ведовство послужило «колыбелью народного врачебного знания», духовной «подпочвой народной медицины». Изложенные материалы наглядно демонстрируют, что целый ряд столетий мало-мальски профессиональные лекари составляли абсолютное меньшинство, и их услугами имел возможность пользоваться узкий круг представителей знати, богачей. Масса народа должна была довольствоваться услугами самодеятельных знахарей, чей состав по уровню знаний и навыков оставался очень пёстрым. С другой стороны, эти же документы должны предостеречь от преувеличения возможностей знахарского целительства — они всегда были и остаются до сих пор крайне скудными, а в целом ряде клинических случаев — просто нулевыми, а то и отрицательными, т.е. вредоносными, опасными для здоровья и жизни пациентов, обращавшихся ко всякого рода знахарям.

Православная Россия относилась к ведьмам и ведьмакам точно так же, как это делали на католическом и протестантском западе Европы — их безжалостно наказывали, вплоть до того, что сжигали на кострах. Разница состояла только в том, что на Западе под влиянием схоластической философии, впитавшей в себя некоторые античные понятия, богословы и философы развивали целое учение о колдовстве как дьявольском наущении, а на Руси колдунов выжигали калёным железом, исходя из примитивного

291

двоеверия — азбучного христианства, смешанного с пережитками язычества.

Магическое целительство в век Просвещения: судебные обвинения в колдовстве в XVIII столетии

После того, как Россия усилиями Петра I и его преемников вступила на путь модернизации, начала от патриархального Средневековья разворачиваться к индустриальной цивилизации, отношение к медицине и народной, и профессиональной стало меняться. Врачей, получивших европейскую подготовку, стало гораздо больше. Врачебной практики у них теперь хватало — представители новой элиты (военные, чиновники, инженеры, моряки, люди искусства, учёные и все прочие, чьи знания и навыки ценило

иоплачивало российское государство) начали понимать истинные причины болезней и способы борьбы с ними. Знахари, разумеется, тоже оставались, особенно в сельской местности, но государство уже считало их не реальными волшебниками, а мошенниками, обманщиками. Светскую юстицию они постепенно перестают интересовать. Наказывал (отлучал от церкви) их теперь чаще всего церковный суд наравне со случаями супружеской измены, богохульства и т.п. морально-нравственными казусами.

Количество судебных дел в отношении магического целительства в XVIII в. резко сократилось. Специальное исследование 48 насчитывает уже не сотни, как в предыдущем столетии, а три-четыре десятка такого рода сюжетов. Но и по этим архивным делам очевидно, что размах колдовского знахарства ничуть не уменьшился. Народ по-прежнему верил в целебные и вредоносные заговоры, искал спасения от недугов у знахарей. Только среди образованной части русского общества формировалось более здравое отношение к ведьмам и колдунам как шарлатанам. Появилась возможность описать болезнь рациональными понятиями, не прибегая к заклинаниям злых духов и призывам ангелов. С тех пор такое противоречивое отношение к медицине сохраняется в общественном сознании русских людей, пожалуй что и до сих пор.

Часть архивных дел такого рода просто повторяет средневековые процессы против ведьм. Например, в 1752 г. в Сыскной приказ (тогдашнее Министерство внутренних дел) обратилась помещица Авдотья Ступишина, она обвиняла свою крепостную в том, что та подала ей к столу отравленный (наговорной солью) суп, в результате чего господа заболели. Такие точно обвинения мы во множестве встречали в XVII в. Бедная помещица испытала «превеликую тоску исступление ума, а потом великую тошноту,

ис утра … внутреннем в животе и в гортани было великое жжение, и рвота продолжалась даже до вечера».

Яркий эпизод рассматриваемой тематики — «видения» ребёнка, десятилетней Матроны Дудиной из Северодвинска, записанные её отцом

48 См.: Смилянская Е.Б. Магическое целительство, или Ведьмы, знахари и клирики как лекари в России XVIII века // Библиотека для чтения (Интернет-версия).

292

Егором в 1750 г. По сути, это история болезни девочки, осложнённой религиозным фанатизмом и суевериями медицинского толка. По всей видимости, речь шла о типичном случае женской (девичьей) истерии, впоследствии гениально изученной З. Фрейдом. Больная неоднократно «лежала в расслаблении», испытывала нарушения речи, унеё отказывали ноги. По ходу всех этих страданий она «мучилась дьявольскими видениями», в связи с чем ей шесть раз являлся Николай Угодник, дважды — ангел и дважды — сам Спаситель. В результате общения с этими святыми личностями пришло исцеление. Благоприятный исход болезни побудил благочестивого родителя запечатлеть эту историю на бумаге (вышла толстая тетрадь). Кроме этого, Дудин учредил в своем доме своего рода часовню Николая Чудотворца — к целебной иконе потянулись люди, прося у святого исцеления своих нужд. Местный священник донёс властям о такой конкуренции с официальной церковью, в результате чего последовало расследование (в материалах которого и сохранилась упомянутая рукопись «видений Матроны»).

С вмешательством «нечистой силы», «дурным глазом» простым народом всё так же связывались случаи кликушества (той же женской истерии). Показательно, что и профессиональные врачи того времени сознавали ограниченность своих средств в лечении подобного фанатизма. Вот официальный отзыв городского врача, которому в 1765 г. доставили на освидетельствование нескольких кликуш: «У тех жёнок временно бывает тоска, которая к ним приходит от давнего повреждения в кровях и во внутренних женских частях… Но как те жёнки сурового воспитания и к лекарствам непривычные, то выпользовать их вскоре надежды мало осталось…»

Как и в Средние века, несчастная любовь, приводящая к меланхолии («страсти», «тоске»), опять-таки приписывалась в народе чьему-то колдовству.

Кроме душевных расстройств, по ведомству магии продолжали проходить многие телесные недуги — грыжи, лихорадки (жара), расстройства пищеварения (животная болезнь), импотенция, венерические заболевания (французская болезнь), зубная боль, запои (упомянутая девочка Матрона объясняла запои отца тем, что он в гостях выпил «порченное пиво»). В этих и многих других случаях многие русские люди предпочитали обращаться к ведьмам или колдунам.

Общей причиной сохранение авторитета магов от медицины оставалось непонимание причины заболевания, невозможность исцелиться от него иным способом. Официальные врачи в ту пору уверенно помогали в относительно простых случаях, а при сложных, особенно нервносоматических недугах мало что могли сделать. Эта ситуация и сохраняла социально-психологическую нишу для магических целителей, несмотря на явный прогресс науки и просвещения в новой России. Когда рациональные приёмы врачевания оказывались неэффективными, пациенты обращались к старым поверьям о колдунах и ведьмах. Например, дьяк Василий Васильев, перепробовав нескольких докторов, которые не смогли помочь его

293

захворавшей супруге, решил «искать как узнать, кто её испортил и [как] от порчи освободить».

Первым признаком не естественного, а волшебного заболевания служила его внезапность. Скажем, в 1749 г. помещик Сафьянников обратился в тот же сыскной приказ по поводу болезни жены. Та «нечаянным образом» слегла, отчего он решил, что его благоверная «волшебным образом отравлена». Как видно, внезапное наступление расстройства ассоциировалось не с природной болезнью, а чьим-то злым умыслом. Такой умысел Сафьянников приписал крепостной девке Анне, которая будто бы наслала на барыню «гадину наподобие мыши». Только «родив» эту гадину, помещица выздоровела. Стоит отметить, что загадочное существо было доставлено на показ чиновникам, но в архиве, конечно, не сохранилось. Тут имеет место приём, который используют известные филиппинские хилеры и прочие колдуны, подбрасывая своим клиентам экзотические артефакты в доказательство своих врачебных возможностей.

Упомянутый выше отец Матроны Дудиной в свою очередь с удивлением вопрошал о неожиданности дочерней хвори: «… Приключилась ей по осени неведомо с чего презлая во всём теле болезнь…»

Как в древние времена, христианское понимание болезни — наказа-

ние за грехи — мирно сочеталось с языческой верой в злых духов. Обвинённый в колдовстве Семён Минин подтвердил, что две его пациенткикрестьянки заболели от того, что одна из них «наступила в наговорённый след», а другая переступила через «наговорённые корешки» — так их обеих и «испортили». Той же Матроне Дудиной её болезнь являлась то в образе огромной («как с быка») кусачей собаки, то петуха, который тоже «давит по горлу», то белого быка, то овцы и т.д. Ей же виделись «лихорадки» в виде «жёнок» с распущенными волосами, которых сопровождал черноволосый старик. Он якобы запрещал больной молиться и креститься, ездить в церковь: «Не езди ты в башню, рот не может произнести слова «церковь» — С.Щ.), там лешие живут, они тебя удавят, а как в башню поедешь, я тебе там руки-ноги переломаю». В конце концов в воспалённом воображении невменяемой девочки появился «настоящий» чёрт — «большой, чёрной, рот до ушей, губы большие, язык высунул, большой хвост у гузна, сам скачет и говорит: «Назови себя «я чёртова, а ты божий», тогда я от тебя отойду»».

Похожие галлюцинации были типичны для суеверных больных того времени. Запойный пьяница Михаил Смирнов так описывал свои видения: бесы «придут многолюдством, … да ещё с дрекольем и …, обступя избу, кричат, чтоб его, Михайлу, тащили вон… А потом в образе знакомых людей [приходили и], смотря в окно, говорили: «Полно, Михайла, Богу молиться, поедем на базар…»

Представитель архаичного, а затем и традиционного общества воспринимал болезнь как битву злых и добрых сил, дьявольских и божеских существ. Знахарь или священник приглашался для того, чтобы помочь па-

294

циенту в этой битве. При этом, как мы видели уже неоднократно ранее, обычно сочетались такие духовные практики, как:

магические приёмы языческого врачевания;

обряды христианской церкви;

элементы настоящей, рациональной медицины и фармации.

Пропорция тех, других и третьих могла изменяться от случая к слу-

чаю.

В новой России окончательно установилось разделение труда, а моментами и взаимодействие типичных фигур целителей, субъектов врачевания.

Знахарь в народной культуре то отличался от колдуна (тем, что лечит тайным знанием растений, заговоров и т.п., а не контактами с нечистой силой), то отождествлялся с колдуном или ведьмой. Способы и атрибуты знахарского лечения располагались в такой последовательности:

прежде всего знахарь произносил заговоры — словесное обращение к Богу, святым и добрым силам природы; вариант — наговаривание на различные предметы (воду, соль, водку, чеснок и т.п.), которые съедал или выпивал больной, ими же обтирались и обмывались больные места;

изготовлял и давал больному различные зелья — отвары, настои, другие формы обработки лекарственных растений и прочих субстанций (корней, коры и т.д.); у знахарей обычно имелась целая аптечка сушёных трав, порошков из минералов, мазей для растираний и т.п. препаратов из арсенала народной медицины;

предметы, которым приписывалась магическая сила — земля (обычно с кладбища), шкурка змеи, «громовая стрелка» — кремнёвое орудие каменного века; нож и другие острые предметы; освящённая вода; верба; пасхальная скатерть; венчальная свеча и т.д.;

протыкал изображение болезни иголками, заклинал её покинуть пациента и т.п.

Кроме собственно лечения, от знахарей ждали целый ряд услуг — находил потерянные вещи, указывал на вора, предсказывал будущее, привораживал девушкам женихов, охранял молодых на свадьбе от сглаза; уничтожал вредных насекомых и мышей в доме, обеспечивал добычу на охоте и рыбалке; предохранял домашних животных на весь летний пастбищный сезон; его призывали остановить эпидемию, падёж скота; разогнать грозовые тучи и т.д. Нередко знахари специализировались на лечении какой-то одной болезни — зубной боли или же детской бессонницы. Врачебные действия знахарей сплошь и рядом сочетались с такими типично колдовскими функциями, как гадания (на картах, на бобах, на воде и прочем). Некоторые знахари уверяли, что видят «тот свет», могут разговаривать с мёртвыми.

Познания знахаря считались то врождёнными, то приобретёнными через ученичество у опытных колдунов. Считалось, что перед смертью или

срешением избрать себе преемника знахарь теряет свою волшебную силу.

295

Славянские народы считали, что знахарству способен обучиться любой человек (как и иному ремеслу), но чаще тайны врачевания передавали по наследству — от старшего младшему, так будет надёжнее. Обычно знахарство передавалось девочке, у которой ещё нет месячных, или мальчику лет десяти; порой девушке перед венчанием (чтобы во время этого последнего она бы тайно «обвенчалась» бы и со знахарем). Но тот, кому передали тайные знания, начинал ими пользоваться только после смерти наставника.

Первоисточником знахарского мастерства славянские народы считали потусторонние силы либо языческие (лешие, прочие духи; юродивые, нищие странники), либо христианские (Богородица, Параскева Пятница, прочие православные святые).

Процедура знахарского врачевания оставлялась, как правило, вполне в шаманском духе. Для пущей убедительности проводилась по конец недели. В субботу (чтобы вместе с неделей завершилась болезнь); на сходе месяца, на заходе солнца (по той же причине). Впрочем, некоторые заболевания могли врачевать на рассвете. Не приветствовалось знахарство в воскресенье, в дни церковных праздников и в Великий пост.

Место лечения зависело от характера недуга. Порчу снимали дома, около очага; детские болезни — на пороге дома, в бане, на меже пашни; бородавки заговаривали на могиле, на овощной грядке; эпилепсию — на том месте, куда пациент упал в припадке головой; лихорадку — около осины, чьи ветви постоянно трясутся; высокую температуру тела — перед огнём и т.д. Во всех эти случаях налицо примитивная магическая логика, как и у гомеопатии — подобное изгонять подобным.

Большая часть лекарей в народе была женского пола, но встречались и мужчины. Знахаркой охотнее признавалась «чистая» женщина — старуха, одинокая или вдова. Замужняя знахарка должны была обмываться после сеанса лечения, прежде чем вступить в интимные отношения с мужем. Легче стать знахарем было человеку, родившемуся после смерти своего отца, или же имеющему на теле какие-нибудь знаки (родимые пятна, врождённые уродства). Во многих случаях народ больше доверял знаха- рям-инородцам (так, украинцы считали сильными знахарями русских; сербы — румын и т.п.).

Какая-то часть знахарей входила в числе типичной для всего европейского Средневековья когорты специалистов — странствующих ремесленников. Кроме ювелиров, оружейников и прочих, бродили от поселения к поселению в поисках платёжеспособной клиентуры и лекари. В известной былине об Илье Муромце калики перехожие преподносят будущему богатырю некое питье, вылечившее длительный паралич его ног. За эпическим сюжетом просматривается жизненная практика наших предков.

Уличённых в колдовстве знахарей в послепетровские времена уже не пытали огнём и кнутом, не сжигали на площадях, как в XVII столетии, а «просто» ссылали в Сибирь на поселение или на каторгу. А ближе к веку XIX ограничивались в отношении колдунов церковной епитимьёй.

296

К примеру, в деле одержимого бесами монаха Григория Зварыкина содержится типичный эпизод. В юности он был ранен. Для лечения был приглашён «старик слепой», который ту «рану смотрел [вероятно, всё же ощупывал] и присыпал травою, а потом приложил пластырь». Через неделю пациент принес лекарю «рублёвик», потому что рана стала заживать. Тут знахарь дал Григорию целый мешочек с травами, обещая, что те сделают его «добрым» и помогут «призывать бесов».

В 1764 г. крестьянин подмосковного Серпуховского уезда Пётр Яковлев был уличён в магической практике — он врачевал импотенцию и другие недуги, происходившие, как тогда считалось, «от сглаза». Способ лечения был типичен: произнесение заговора над водой, которую затем пили пациенты.

Священник (дьякон из церкви или монах из монастыря) молились, читая молитвословы (требники, евхологионы); произносили утешительные слова в виде проповеди; рекомендовали совершить паломничество к святым местам, где имеются чудотворные иконы, мощи святых и т.п.

Часть священнослужителей, особенно монахов, могла использовать наряду с обрядами некие лекарственные препараты, в то время всё еще почти исключительно из арсенала народной медицины. Об этом свидетельствуют некоторые сюжеты древнерусской литературы. Так, один из основоположников Соловецкого монастыря Зосима в юности, до принятия монашеского пострига, занимался знахаркой практикой. Поскольку при нём на Соловках оказывали врачебную помощь, надо полагать, ему и там пригодились приёмы народной медицины.

Впрочем, церковный подход к лечению болезней то и дело чередовался с языческим. Средневековый человек, надо полагать, воспринимал как колдовские чары и действия волхвов, и православные обряды. Скажем,

визвестной «Повести о Петре и Февронии» эта дева врачует своего мужа от какого-то тяжёлого кожного заболевания (струпья и язвы), намазав его в бане киследжью — забродившим мёдом. Приём вполне понятен — эта самая Феврония происходила из семьи простых крестьян-бортников (пчеловодов). Не надо думать, что в этом литературном сюжете перед нами пример каких-то тайных возможностей народной медицины. От мёда, да ещё в жарко натопленной бане, как правило, вреда не будет, но сама обстановка лечения («дутьё» на целебный раствор) остаётся вполне магической, шаманской. Православия тут нет и в помине.

Учёные доктора вели приём на обычный европейский манер, осматривая и расспрашивая больного и его близких о причинах и симптомах болезни; ставили диагноз и подбирали консервативное либо оперативное лечение. Поскольку магических приёмов они больше не использовали, а власти перестали верить басням о сглазе и наговоре, судебных дел против учёных врачей больше не возбуждали. Поэтому же мы теперь меньше знаем о подробностях их врачебной практики — в архивах российской юстиции она почти не отражалась.

297

Порой эти типичные фигуры старинной медицины усваивали методики друг друга. Так, многие священники, кроме канонических текстов, хранили, переписывали и применяли апокрифические и даже явно магические заговоры от болезней и светские травники, лечебники. Церковное судопроизводство сохранило сведения о конфискациях таких медицинских библиотечек у представителей духовенства. Например, в 1731 г. у священника Григория (Фёдорова) изъяли целый комплект рукописей о магических свойствах трав и заговоров от зубной боли. Церковное начальство с подозрением относилось к любым врачебным аксессуарам, находимым у священников, — кореньям, травам, «каменьям» (минералам) и т.п. Скажем, в 1764 г. выяснилось, что дьяк Влас Федотов владел «книжицей», где были переписаны 33 заговора против разных болезней, и активно использовал эту рукопись для врачевания. Он читал эти заговоры над вином и давал это вино пить своим пациентам. Надо сказать, что сами священники-знахари не считали, что занимаются колдовством.

Соответственно, многие знахари из народа всё чаще произносили в своих «наговорах» имена христианских святых. Допустим, крестьянин Зот Грезин на следствии в Тайной канцелярии категорически отрицал занятия колдовством: «Волшебства и колдовства он, Зот, не знает и ни у кого тому не учился, только-де лечит он людей от сердца, а лошадей от притки (?), и даёт в вине и в квасе соль, наговаривая так: «Кузьма и Демьян, Михайла Архангел и Тихон преподобный, ангелы святые, честные, заступитесь за нас, грешных, и простите моё приговорье…» и т.д. Этот заговор он придумал сам — «только для того, чтобы ему от того пропитаться, потому что пропитание имел скудное, а вовсе не для какого-нибудь для людей или скота вреда». Это признание наглядно демонстрирует, что знахарство в рамках архаичной и традиционной культуры представляет собой особую профессию, предполагающую материальное вознаграждение. Упомянутого Зота всё же осудили за то, что он давал своей госпоже «наговорённую соль», чтобы с её помощью та снискала чьё-то благоволение и любовь.

Ту же Матрону Дудину во время её затяжной болезни лечили то церковными, то народными средствами. А именно, с одной стороны, — приложением креста, посещением храма, чтением богослужебной книги, выставлением икон, возжиганием свечей, окуриванием ладаном; а с другой — заговорёнными солью, маслом, «перьями кречетов», посещением бани.

В 1743 г. купец Иван Брыкин донёс властям про «доктора» Илью Грачёва, жившего в Москве за Никитскими воротами. Этот лекарь, «взяв кости, бросил по столу, а потом, взяв незнаемо какую книжку, в ней смотрел, и, посмотрев, говорил ему: надобно-де тебе на вино наговорить и то вино выпить, и сыну твоему-де надобно на масле наговорить и тем маслом его вымазать, так-де им от болезни будет посвободнее». Обыск у Грачёва действительно выявил и кости, и лечебник, и отдельные записи заговоров. Рукописи отдали на экспертизу московским медикам, но те не нашли в них ничего магического, только рецепты народной медицины. Любопытно от-

298

метить, что в данном случае обычный знахарь из народа именует себя «доктором».

И в деле Матроны Дудиной зафиксировал вызов «врача», но и он лечил девочку вполне магически: «говорил [заклинание? молитву?] в вино и давал пить». Интересно, что в дальнейших «видениях» этой истерички дьявол осудил действия «врача», заявив: «Неладно мужичок словцо молвил!» А вот явившийся вслед за бесом Христос действия врача одобрил и подтвердил его рекомендации: пить наговорное вино, сходить в баню и растереться маслом.

Видимо, это отражает расширение влияния рациональной медицины в российском обществе, раз названием врача пользовались колдуны.

Нетрудно видеть, что такого рода полузнахарское, полуцерковное врачевание имело место и в дальнейшем, в XIX–XX вв., вплоть до наших дней.

Хотя образованное общество постепенно проникалось идеями рациональной медицины, и в его среде сохранялись дичайшие суеверия насчёт болезней. Выразительной иллюстрацией этого служит дело 1758 г. в отношении высокопоставленного придворного — камергера Петра Салтыкова (брата первого фаворита Екатерины II Сергея Салтыкова). Пётр посылал своих слуг искать себе знахарей, которые бы вызвались лечить его от нескольких болезней — от расстройства желудка до «французской хвори» (так называли тогда венерические недуги). А заодно помогли бы ему избавиться от опостылевшей супруги и снискать милость императрицы Елизаветы Петровны. На призыв Салтыкова откликнулись пять знахарей и две знахарки, которые лечили людей и животных, а также оказывали магические услуги по «приворотам» и «отворотам».

Наследники средневекового чародейства: современные российские целители «из народа» и их претензии

Вусловиях либерализации общественной жизни нашей страны, начиная с рубежа 1980 – 1990 гг. заметно активизировались всякого рода шарлатаны в области медицины, выдающие себя за «народных целителей». Их практика тупо копирует вполне средневековые образцы внушения и обмана доверчивых пациентов.

Вфеврале 2008 г. в Москве прошел очередной, уже вроде бы пятый всероссийский съезд представителей неофициального целительства и так называемой народной медицины. Он собрал более 400 делегатов — экстрасенсов, магов, астрологов, шаманов и прочей т.п. разношерстной публики. Руководители этого сборища противопоставляли его «конгрессу Ассоциации духовных и народных целителей мира», которые обосновались на ВВЦ (бывшая ВДНХ). Журналисты, освещавшие в печати и на телевидении пестрое сборище самозванцев от медицины, приходили в тупик при попытках их классифицировать. «Целителей много и они разные. Одни лечат грипп травами и настойками, другие заговорами снимают сглаз и от-

299

важивают мужа от любовницы, третьи берутся лечить рак и СПИД, гарантируя стопроцентный успех» 49.

Вся эта подозрительная братия надеется, что Государственная Дума России примет закон, предусматривающий обязательное лицензирование «народных целителей», астрологов, прорицателей, магов и ясновидящих. Такой законопроектов якобы уже внесен в законодательные органы Российского государства.

Современный рынок оккультно-магических услуг составляет заметный сегмент нынешнего российского предпринимательства. Надо признать, что ни государство, ни существующие общественные организации профессиональных медиков ничего не предпринимают для контроля над опасной для общества деятельностью мошенников от медицины.

Аптекарский приказ Московского государства

В XVII в. и в нашей стране распространяется книгопечатание, и его продукция уверенно дополняет и вытесняет рукописи из культурного обихода русских людей. Растёт число школ, всё новые и новые библиотеки появляются у частных лиц. Печатный двор выпускает книги по истории, географии, садоводству, ветеринарии, фармации и медицине. Спрос на эту последнюю литературу заметно возрастает с открытием в Москве в 1654 г. первой лекарской школы. Появляются издания вроде таких как «О болезнях детячьях», «Помогание жёнкам в рожении», сборники советов по санитарии и гигиене. Такого рода издания переводятся с польского и немецкого языков. Известно, что в 1658 г. Епифаний Славинецкий перевел семь книг труда выдающегося учёного хирурга Андрея Везалия «О строении человеческого тела». Этот перевод, к сожалению, не сохранился до наших дней.

Расширение дипломатических связей Московского государства способствовал обмену культурным опытом, в том числе в области медицины и фармации. В Москве и других центрах России появлялось всё больше иностранцев, прежде всего военных, и разного рода гражданских специалистов. Среди них были и врачи, и аптекари, и ветеринары. Их услуги востребовали как всё растущие войска, так и аппарат гражданского управления, боярство, дворянство и купечество, а вслед за ними и более широкие слои городского и сельского населения.

Первая аптека в России была открыта в столице английским фармацевтом Джеймсом Френшамом, которого у нас звали Якобом, потому что он приехал к нам в качестве компаньона доктора Роберта Якоби в

1581 г.

А вот когда был открыт специальный Аптекарский приказ, среди историков нет единого мнения. До петровских реформ центральные органы государственного управления назывались приказами. Это прообразы бу-

49 Елков И. Бал чародеев // Российская газета. 2009. № 24 (4848). 12 февраля.

С. 26.

300