Три вида консерватизма

Как мне кажется, шансы на это невелики. Так возникла атмосфера, охватившая в большей или меньшей степени весь западный мир и поощряющая течения, критически настроенные к модернизму. При этом отрезвление, наступившее после краха программ ложного «снятия»искусства и философий, а также вышедшие на поверх­ность апории культурного модерна служат предлогом для форми­рования консервативных позиций. Позвольте мне дать краткие ха­рактеристики, позволяющие различать антимодернизм младокон-серваторов, премодернизм староконсерваторов и постмодернизм неоконсерваторов.

Младоконсерваторы присваивают ключевой опыт эстетичес­кого модерна, опыт совлечения покровов с децентрированной субъ­ективности, освобожденной от всех ограничений когнитивного про­цесса и утилитарной деятельности, от всяческих императивов труда и полезности, и вместе с ней покидают мир современности. Приняв модернистскую позу, они формируют непримиримый антимодер­низм. Спонтанные силы воображения, опыт самопостижения, сферу эмоций они переносят в далекие и архаические времена и по-манихейски противопоставляют инструментальному разуму доступный разве что заклинаниям принцип, будь то воля к власти или суверени­тет, бытие или дионисийская сила поэтического начала. Во Франции эта линия ведет от Жоржа Батая через Фуко к Дерриде. И уж, конеч­но, над ними всеми парит дух воскрешенного в 70-х гг. Ницше.

465

Староконсерваторы не позволяют пристать к себе заразе куль­турного модерна. Они недоверчиво следят за распадом субстанциаль­ного разума, за расхождением науки, морали и искусства, за совре­менным миропониманием и его разве что процедурной рационально­стью, рекомендуя (в чем Макс Вебер увидел в свое время возврат к материальной рациональности) возвращение к домодернистским по­зициям. Какой-то успех снискало в первую очередь неоаристотелианство, в рамках которого можно ожидать сегодня — благодаря эко­логической проблематике — обновления космологической этики. В этом русле, у начала которого стоит Лео Штраусе, находятся, на­пример, интересные работы Ханса Йонаса и Роберта Шпеманна.

Неоконсерваторы относятся к достижениям модерна скорее с одобрением. Они приветствуют развитие современной науки, пока она выходит за пределы своей собственной области лишь для того, чтобы способствовать техническому прогрессу, росту капиталистической экономики и совершенствованию рациональной организации управ­ления. В остальном же они рекомендуют политику обезвреживания взрывоопасных содержаний культурного модерна. Согласно одному из их тезисов, наука, если ее правильно понимать, уже не играет ника­кой роли для ориентации в жизненном мире. Согласно другому, — по­литику следует по возможности освобождать от требований мораль­но-практического оправдания. А третий утверждает чисто имманент­ный характер искусства, оспаривает наличие в нем утопического содержания, ссылается на присущий ему характер иллюзии, чтобы ограничить эстетический опыт сферой субъективного. В качестве сви­детелей можно призвать раннего Витгенштейна, Карла Шмитта в его среднем периоде и позднего Готфрида Бенна. При окончательном за­мыкании науки, морали и искусства в автономных, отъединенных от жизненного мира сферах, управляемых специалистами, от культур­ного модерна остается лишь остаток после вычета из него проекта мо­дерна. Освободившееся место предполагается предоставить традици­ям, на которые не распространяются требования их обоснования; правда, не вполне ясно, каким образом они смогут выжить в современ­ном мире без поддержки со стороны министерств культуры.

Эта типология, как и все прочие, грешит упрощением; однако для анализа полемики в духовно-политической сфере она сегодня не вовсе бесполезна. Я опасаюсь, что идеи антимодернизма, сдобренные толикой «премодернизма» найдут питательную почву среди движе­ния зеленых и альтернативных групп. И напротив, в метаморфозах сознания политических партий вырисовывается поворот господст­вующей тенденции, что свидетельствует об успехе альянса сторон­ников постмодерна с приверженцами премодерна. Ни одна из пар­тий, как мне кажется, не может обладать монополией ни на порица­ние интеллектуалов, ни на неоконсерватизм. В связи с этим, а тем

466

более после пояснений, данных в Вашей вступительной речи, г-н обер-бургомистр Вальманн, у меня есть хороший повод, чтобы выра­зить благодарность за тот либеральный дух города Франкфурта, ко­торому я обязан премией, носящей имя Адорно, сына этого города, философа и писателя, более других в Федеративной республике со­действовавшего формированию образа интеллектуала и ставшего для интеллектуалов примером для подражания.

ЛИОТАР ЖАН-ФРАНСУА

Заметка о смыслах «пост»

Джессамии Блау

Милуоки, 1 мая 1985 г.

Я хотел бы изложить тебе несколько своих соображений, единствен­ная цель которых — выделить ряд проблем, связанных с термином «постмодерн», не пытаясь разрешить их. Поступая таким образом, я не стремлюсь закрыть обсуждение этих проблем, а скорее направ­ляю его в надлежащее русло, дабы избежать путаницы и двусмыс­ленности. Ограничусь тремя пунктами.

1. Начнем с противопоставления постмодернизма и модерниз­ма, или Mouvement moderne (1910—1945), в архитектуре. Согласно Портогези, прорыв от модерна к постмодерну стал возможен благода­ря тому, что была отменена гегемония Евклидовой геометрии, напри­мер в пластической поэтике группы «Styl». Если верить Греготти, то различие между модернизмом и постмодернизмом состоит прежде всего в исчезновении тесных уз, связывавших архитектурный про­ект модерна с идеей прогрессивной реализации социального и инди­видуального освобождения в масштабах всего человечества. Получи­лось так, что постсовременная архитектура обречена продуцировать серию каких-то незначительных модификаций в унаследованном от современности пространстве и отказаться от глобальной реконст­рукции пространства, обитаемого человеком. В этом смысле глазам постсовременного человека, в частности архитектора, открывается вид на широко раскинувшийся ландшафт, уже не определяемый го­ризонтом универсальности или универсализации, всеобщего осво­бождения. Исчезновение Идеи прогрессивного развития рациональ­ности и свободы может объяснить известный «тон» архитектуры постмодерна, ее особый стиль или манеру, я бы сказал — своеобраз­ный «бриколаж»: изобилие цитат — элементов, заимствованных из предшествующих стилей и периодов, как классических, так и совре­менных; недостаточное внимание к окружению и т. д.

Одно замечание по поводу вот какого аспекта проблемы: при­ставка «пост» в слове «постмодернизм» понимается этими авторами в таком смысле, будто речь идет о простой преемственности, какой-то диахронической последовательности периодов, каждый из которых

467

можно четко идентифицировать. «Пост» в таком случае обозна­чает нечто вроде конверсии: какое-то новое направление сменяет предшествующее.

Однако эта идея линейной хронологии всецело «современна». Она присуща одновременно христианству, картезианству, якобин­ству: раз мы зачинаем нечто совершенно новое, значит, надлежит перевести стрелки часов на нулевую отметку. Сама идея такой со­временности теснейшим образом соотнесена с принципом возмож­ности и необходимости разрыва с традицией и установления какого-то абсолютно нового образа жизни или мышления.

Сегодня мы начинаем подозревать, что подобный «разрыв» предполагает не преодоление прошлого, а скорее его забвение или подавление, иначе говоря — повторение.

Хотел бы отметить, что цитирование в «новой» архитектуре элементов, заимствованных из предшествующих архитектурных стилей, обусловлено процедурой, аналогичной использованию в ра­боте сновидений — следов дневных впечатлений, восходящих к пе­режитому, как это описывается Фрейдом в «Traumdeutung» («Тол­кование снов»— нем.).

Это роковое повторение и/или цитирование, принимается ли оно с иронией, цинизмом или попросту бездумно, представляется совершенно очевидным, стоит лишь обратить внимание на господ­ствующие ныне в живописи течения, носящие имена «трансаван­гардизма», «неоэкспрессионизма» и т. п. Несколько ниже я еще вер­нусь к этому.