Альтернативы ложному «снятию» культуры

Мне думается, что из той путаницы, которая сопровождает проект мо­дерна, из ошибок экстравагантных программ упразднения культуры — нам скорее следует извлечь уроки, чем признать поражение модер­на и его проекта. Пожалуй, на примере рецепции искусства можно по крайней мере наметить выход из апорий культурного модерна. Со вре­мен разработанной романтиками художественной критики существо­вали встречные тенденции, сильнее поляризовавшиеся с возникнове­нием авангардистских течений: художественная критика претенду­ет, во-первых, на роль продуктивного дополнения к произведению искусства, а во-вторых, на роль защитника широкой публики, нужда­ющейся в истолкователе. Буржуазное искусство связало со своими адресатами оба ожидания: с одной стороны, дилетанту—любителю искусства следовало получить подготовку специалиста, с другой, он имел право вести себя как знаток, соотносящий эстетический опыт с собственными жизненными проблемами. Второй, более безобидный на первый взгляд, тип рецепции утратил свою радикальность, видимо потому, что он сохранил неясную связь с первым.

Конечно, художественное продуцирование обречено на семан­тическое увядание, не осуществляйся оно как специализированная обработка своевольных проблем, как дело экспертов без учета экзотерических потребностей. Причем все (в том числе и критик как про­фессионально подготовленный реципиент) втягивается в сортировку

463

обрабатываемых проблем в соответствии с каким-либо одним абст­рактным аспектом значимости. Такое разграничение, такое сосредо­точение на одном измерении немедленно утрачивает смысл, как только эстетический опыт включается либо в индивидуальную жиз­ненную историю, либо в коллективную жизненную форму. Рецепция непрофессионала или даже эксперта повседневности обретает иное направление по сравнению с рецепцией критика-профессионала, на­блюдающего за внутренним развитием искусства. Альбрехт Вельмер обратил мое внимание на то, как эстетический опыт, еще не транс­формированный в суждения вкуса, изменяет свою значимость. Когда он используется в исследовательском плане, эксплоративно, для про­яснения жизненной ситуации, связывается с жизненными проблема­ми, он включается в рамки языковой игры, уже не являющейся язы­ковой игрой эстетической критики. В этом случае эстетический опыт не только обновляет интерпретацию потребностей, в свете которых мы воспринимаем мир; он одновременно вторгается в когнитивные истолкования и нормативные ожидания, изменяя характер соотне­сенности всех этих моментов друг с другом.

Пример этой эксплоративной, помогающей ориентироваться в жизни силы, которая может появиться от встречи с каким-либо великим полотном в то время, когда в биографии человека наступа­ет узловой момент, рисует Петер Вайс, заставляя своего героя блуждать по Парижу после отчаянного бегства с гражданской вой­ны в Испании и в своем воображении предвосхищать ту встречу, ко­торая чуть позже состоится в Лувре перед картиной Жерико «Плот «Медузы». Тип рецепции, который я имею в виду, схвачен в одном конкретном варианте еще точнее благодаря героическому процессу усвоения, описанному тем же автором в первом томе «Эстетики Со­противления» на примере группы политизированных, жадных до учения берлинских рабочих в 1937 г., молодых людей, получающих в ходе учебы в вечерней гимназии средство проникнуть в историю, в том числе в социальную историю европейской живописи. От непо­датливой скалы этого объективного духа они откалывают осколки, усваивают их, помещая в опытный горизонт их среды, равно дале­кий как от традиции образования, так и от существующего режима, и вертят их то так, то сяк, пока их не осеняет: «Наше представление о культуре лишь редко совпадает с образом гигантского резервуара предметов, накопленного опыта и пережитых озарений. Боязливо на первых порах, почтительно приближались мы — обездоленные — к хранилищу, пока нам не стало ясно, что мы все это должны за­полнить своими собственными оценками, что общее понятие могло быть полезным лишь в том случае, если оно что-то говорит о наших жизненных условиях, а также о сложностях и специфике нашего мышления».

464

В таких примерах усвоения культуры специалистов с позиций жизненного мира сохраняется что-то от интенции безнадежного сюрреалистического бунта, более того, от экспериментальных рассуждений Брехта и даже Беньямина по поводу рецепции не-ауратических произведений искусства. Подобные соображения можно при­вести и для областей науки и морали, если учесть, что науки о духе, об обществе и о поведении еще не вполне отошли от структуры ори­ентированного на практику знания и что концентрация универса­листских этических систем на вопросах справедливости куплена це­ной абстракции, требующей подключения к отсеченным поначалу проблемам обеспечения хорошей жизни.

Дифференцированная обратная связь современной культуры с повседневной практикой, зависящей от жизненных традиций, но оскудевшей из-за голого традиционализма, удастся лишь тогда, ког­да можно будет направить также и социальную модернизацию в другое некапиталистическое русло, когда жизненный мир сможет выработать в себе институты, которые ограничат собственную сис­тематическую динамику экономической и управленческой системы деятельности.