Ярская-Смирнова.Романов.СА

из своих качественных социологических исследований Шуламит Рейнхартц собрала рассказы женщин о неудачной беременности, записанные в дневниках, сочинениях и других личных документах. Затем она попыталась определить сходства и различия смысла неудачной беременности для женщин из различных мест, эпох и социальных страт. Оказалось, что разные женщины применяют различные категории для объяснения своей ситуации, говоря о причинах, последствиях, своем отношении к беременности и ее завершении, о той помощи, которую могут получить от окружающих1.

Фольклористом и собирателем С.Б. Борисовым был исследован особый феномен: письменный жанр современного городского фольклора — рукописные девичьи рассказы о любви, представляющие собой «наивное творчество» подростков2.

Приведем несколько примеров феминистского контент-анализа, проведенного новосибирскими учеными. Татьяна Барчунова исследовала представление женщин в символическом дискурсе националистической прессы. Виктимизация женщин, по словам исследовательницы, является концептуальным кластером, включающим понятия жертвы, жертвенности, защиты, вины. Сюда же Барчунова относит мотивы старения и старости, смерти, суицида. В газете «Завтра», как показало это исследование, содержатся не только многочисленные примеры виктимизированной репрезентации женщин, но и материалы, содержащие ее идеологическое обоснование со ссылками на «объективные» условия современной кризисной ситуации3.

Татьяна Максимова, проанализировав ряд женских романов и журналов, обнаружила тенденцию преобладающей представленности в этих текстах сексуальных и эмоциональных качеств любовной жизни в ущерб личностным и интеллектуальным. Журнальный материал включал как вербальные, так и визуальные тексты. Максимова пришла к выводу, что традиционно «неженские» качества не становятся гармоничной и неотъемлемой частью женщины и в «культурном ядре женского мира» в изданиях, которые делаются женщинами и для женщин. В ответ на феминистский вызов общества женская массовая литература и пресса поиронизировала над мужской половиной, опубликовав материалы и дискуссии по вопросам и правам пола, о возможностях сочетания независимости и традиционных брачных ценностей. Но чтобы отстоять свою независимость, по словам

1Reinharz S. Feminist methods in social research. New York, Oxford: Oxford University

Press, 1992. Р.160.

2 Борисов С.Б. Рукописный девичий рассказ. М: Объединенное гуманитарное изда-

тельство, 2002 3Потолок пола: Сб. науч. и публицист. статей / Под ред. Т. В. Барчуновой. Новоси-

бирск, 1998. С.89.

Максимовой, женщине придется противостоять устойчивым стереотипам маскулинной культуры1.

Екатерина Таратута в своей статье проводит анализ произведений русской классики, на которых во многом построена школьная программа по литературе. В произведении И.С.Тургенева она проследила неоднозначное отношение писателя к героиням с социально активной жизненной позицией, обусловленной различием самих героинь. Наиболее распространенный тип отношения – скептично-ироничный. Автор пытается дискредитировать героиню как женщину: Авдотья Кукшина («Отцы и дети»), Суханчикова («Дым»). Другие героини вызывают удивление и восхищение Тургенева, а в некоторых случаях он рисует традиционный для русской литературы тип женщины как нравственного идеала в силу ее «исконного», «природного» и потому «истинного» мировоззрения: Елена Стахова («Накануне»), Наталья Ласунская («Рудин»), Лиза Калитина («Дворянское гнездо»). Женщины с активной социальной позицией прописаны карикатурно, поскольку декларируют свое отношение к конкретному социальному движению, такие женщины, как и мужчины, поданы у Тургенева в невыгодном свете, являясь второстепенными персонажами, как бы оттеняя главного героя – мужчину, который, впрочем, сам является рупором известных в обществе идей2. Вместе с тем, параллельно эмансипации женщин – второстепенных персонажей, Таратута отмечает феминизацию главных героев Тургенева, их нерешительность и сомнения.

Лариса Косыгина3 провела гендерный анализ сборников анекдотов, изданных в период с 1990 по 1995 год. Исследовательница пришла к выводу, что в отличие от мужчин женщины из анекдотов положительно относятся к браку, они более терпеливы и не имеют права голоса в решении о разводе. Такова репрезентация, поданная в популярных текстах, но следующая цель Косыгиной – выявить, насколько влияют стереотипные образы мужчин и женщин на отношения между реальными людьми.

Анализ кинотекстов

В социокультурном анализе гендерных отношений важное место отведено анализу репрезентаций. Ведь типы идентичности, в том числе и гендерной, специфические для данной социальной общности и данного времени, входят в так называемую репрезентативную культуру общества, которая, в свою очередь, организует ориентацию и поведение людей в повседневной жизни. Это означает, что типы гендерной идентичности могут наблюдаться в повседневной жизни, а утверждения о них – верифицировать-

1Там же. С.126-127.

2Потолок пола: Сб. науч. и публицист. статей / Под ред. Т. В. Барчуновой. Новоси-

бирск, 1998. С.137-141. 3Там же. С.149-160.

ся или опровергаться обычными людьми, здравым смыслом. Идентичность, подчеркивающая уникальность индивида, есть социальный продукт, относительно стабильный элемент социальной реальности. Типы гендерной идентичности могут характеризовать половую принадлежность, сексуальные предпочтения, пересекаясь с профессиональным, семейным, образовательным, расово-этническим, экономическим и другими статусами. Эти определения влекут за собой множество символических предписаний относительно того, как себя вести, как выглядеть, на что рассчитывать в жизни, с кем общаться; они являются для людей чем-то вроде когнитивного путеводителя по жизни.

Репрезентации в визуальной культуре (кинематограф, живопись, реклама, медиа), дискурсы институциональных форм знания (например, медицина, психиатрия, сексология, социология, теология) влияют на социальные представления, направляя повседневные социальные практики, и тем самым конструируют саму сексуальность и субъекты сексуальности. В самом общем смысле «сексуальность» обычно означает биологически укорененный внутренний инстинкт или импульс (фрейдовский концепт либидо), сексуальную ориентацию индивида (гомосексуальность, гетеросексуальность) или сексуальную идентичность («ее сексуальность», «его сексуальность»). Однако в современных феминистских работах понятие сексуальности относится не только к индивидуальным эротическим желаниям, практикам и идентичностям, но также к дискурсам и тем социальным условиям, которые конструируют эротические возможности и определения женственности и мужественности в данное время, здесь-и-теперь.

В этой связи, например, интересны стратегии, сохранившиеся в научных и художественных текстах с прошлого по сей день и показывающие культурные практики гендерных отношений, те или иные паттерны сексуальности, образцы феминности и маскулинности как экзотическое, с диапазоном от эротического до странного, устрашающего и сверхъестественного. Фильмы и видеоклипы сегодня стали одним из самых популярных источников информации для социальных ученых на Западе и все чаще выступают материалом для социологического анализа отечественных исследователей. При этом используются не только любительские или научные фильмы – как, например, в случае видеоинтервью, – но и художественные киноленты, популярная видеопродукция. Андрей Дерябин провел анализ репрезентации гендерных отношений в русском музыкальном видео, показав соотношение доминантных и альтернативных смыслов в видеотексте. Ученый пользуется классификацией Стюарта Холла, одного из основателей Бирмингемской школы культурологических исследований. Согласно Холлу, существует два типа стратегий, при помощи которых зритель декодирует телевизионный дискурс: доминантное и альтернативное чтение. Кроме того, сам текст может быть преимущественно доминантным

или содержать альтернативные культурные практики. Если происходит доминантное чтение, текст ведет зрителя, который воспроизводит институциональную версию реальности, транслируемую медиумом. При этом существующий социальный порядок не подвергается сомнению, а напротив, утверждается и легитимируется. Примером может выступать советское кино, скажем, 30-х или 40-х годов и безоговорочное восприятие его многими советскими людьми в качестве правдивого и образцового изображения реальности. Во втором случае зритель признает легитимность доминирующих определений реальности, но учитывает и тот непосредственный социокультурный контекст, в котором пребывает конкретный индивид. Любой популярный продукт / текст, по словам Дерябина, с одной стороны, содержит доминантные смыслы и воспроизводит доминирующую идеологию, обыденные представления о социальной структуре и гендерных отношениях. С другой стороны, действительно популярный текст всегда содержит смыслы, в той или иной мере противостоящие доминантным социальным и гендерным практикам1. Дерябин выбирает для анализа видеоклипы В. Сташевского и А. Варум, показывая, как неохотно присутствует в обоих случаях потенциал оппозиционного содержания и прочтения. В клипе Сташевского за внешней феминизированностью, сексапильностью и нарциссизмом «нового мужчины» скрывается отказ женщине в способности и праве принимать решение. У Варум – агрессия героини является протестной формой неповиновения, не претендующей на истинную эмансипацию2.

Одно из направлений современной кинокритики3, – так называемый феминистский текстуальный анализ фильма – старается ответить на следующие вопросы: Кто выступает главным героем фильма, кто представляет оппозицию, какую функцию выполняет женский персонаж, а какую – мужской (и наоборот – как не функционируют женщины или мужчины, как они не представлены в фильме)? Каково социальное значение этих определений? В каких поворотах сюжета идет речь об отношениях глухих и слышащих, женщин и мужчин? Каковы способы визуальной репрезентации женщин? Насколько стереотипны и фиксированы образы женщин и мужчин, и как эти образы конструируются фильмом? Однако анализ, который начинается и заканчивается лишь кинотекстом, уязвим, поскольку заключает в скобки или игнорирует условия и контексты производства и восприятия этого произведения4. Очень многие киносюжеты выстроены в секвен-

1Потолок пола: Сб. науч. и публицист. статей / Под ред. Т. В. Барчуновой. Новоси-

бирск, 1998. С.129. 2Там же. С.135.

3 См. подробнее: Ярская-Смирнова Е.Р. Гендер, власть и кинематограф: основные

направления феминистской кинокритики // Журнал социологии и социальной антропологии. №2, 2001. С.100-119

4 Kuhn A. Women’s Pictures. London, New York: Verso. 1994. P.79.

ние более широкого дискурсивного контекста на смысл выражения эксплицируется посредством выяснения того, как возник и развивался данный дискурс, какие явные и латентные смыслы в нем содержатся, к каким выводам они приводят читателей1, кто авторы текста и в какую деятельность они вовлечены, каковы характеристики их аудитории и основные каналы распространения информации. Немаловажным элементом дискурс-анализа является детальное рассмотрение риторических приемов, с помощью которых в тексте осуществляется аргументация.

Приведем несколько подходов, разработанных американскими исследователями еще в 1950-1970-е годы и модифицированных современными социологами в целях дискурс-анализа. Так, Стефен Тулмин2 предлагает анализировать аргумент, разбивая его на следующие составные части: утверждение (главная мысль, которую автор пытается оправдать при помощи аргумента), данные (факты, на которых основан аргумент), гарантия (оценка легитимности аргумента на основе фактов), поддержка (дополнительные подтверждения гарантий, требуемые для той или иной конкретной аудитории), модальный определитель (указывает на степень уверенности автора в правоте аргумента), опровержение (используется в том случае, когда необходимо дискредитировать аргументы оппозиции). Три ключевых компонента в аргументации, по Тулмину, – это данные, утверждение и гарантия. Утверждение в тезисной форме говорит о том, какую идею проводит статья или какое убеждение или мнение защищает автор. Чтобы идеи могли получить поддержку аудитории, от автора требуются доказательства его правоты, в качестве которых выступают данные – факты и иные средства убеждения. Гарантии передаются союзами и другими частями речи, выражающими смысл связи, правила, принципа: поскольку, потому что, ведь.

Следующие три элемента можно выявить не в каждом образце аргументации. С целью снять потенциальные сомнения у аудитории, авторы применяют модальные определители, чтобы разъяснить свои идеи и удостоверить их истинность, в том числе, такие прилагательные и наречия, как возможно, очевидно, обычно, типичный, как правило, многие, некоторые, иногда. Эти элементы аргументации модифицируют смысл ключевых глаголов или существительных в предложении, дискурсивно повышая истинностный ранг утверждения. Речь не идет о том, что неистинное утверждение выдается субъектом дискурса за истинное. Утверждение, истинное

внекотором пространстве мнений, убеждений, представлено как описыва-

1 Мещеркина Е. Феминистский подход к интерпретации качественных данных: методы анализа текста, интеракции и изображения // Введение в гендерные исследования. Ч.I/ Под ред.И.Жеребкиной. Харьков: ХЦГИ, Санкт-Петербург: Алетейя, 2002. С.219-220

2 Toulmin S. Uses of Argument. New York: Cambridge University Press, 1958.

ющее реальное положение дел в действительности1. В поддержку валидности утверждения выступают и различного рода дополнительные свидетельства. В зависимости от аудитории, это могут быть эмоциональные призывы, цитаты известных людей или признанных экспертов, выражения, основанные на личном опыте и известности автора. Об элементе «опровержение» говорят в том случае, если автор сумеет дискредитировать оппозиционные аргументы, доказывая их нелогичность и несостоятельность, чем поддержит собственную позицию.

Несколько иной формат рефлексии смыслов и структур аргументации предложен Майклом Скривеном2. Созданная им модель анализа предполагает несколько шагов: идентификация компонентов текста (слов и словосочетаний) в качестве единиц анализа; интерпретация смысла (почему автором выбирается именно это слово, каковы альтернативные формулировки); идентификация выводов, включая явные и скрытые; идентификация невысказанных предположений (более или менее определенных); оценивание предпосылок и выводов/заключений (критика в более нейтральном смысле); рассмотрение других релевантных аргументов и контраргументов; общая оценка.

Средства массовой информации так же, как и другие дискурсивные формации, участвуют в производстве и воспроизводстве значений, укладывающихся в типизированные схемы3. Если применить идеи В.Зверевой4 относительно телевидения к анализу печатных СМИ, то можно понять, что репортажи и аналитические статьи подразумевают отбор событий и их интерпретацию (осуществляемую уже при помощи называния произошедшего, интонации, придания им статуса «важного» или «второстепенного» и т. п.). Хотя газеты и призваны информировать зрителей, элементы развлекательности прессы, ее способность нравиться аудитории также немаловажны, поскольку печатные органы оцениваются рейтингами, а они, в свою очередь, влияют на доход издательства от размещения рекламы. Поэтому выбор материала и его трактовка ориентируются не только на интересы владельцев органа СМИ, но и на предпочтения публики, на ее желание или нежелание знать о чем-либо, сопротивление или приветствие какой-то позиции.

Всвязи с этим, репертуар и рамки интерпретаций, предлагаемые в

1 Методология исследований политического дискурса: актуальные проблемы содер-

жательного анализа общественно-политических текстов. Вып.1. Минск: Белорусский госуниверситет, 1998. С.155.

2 Scriven M. Reasoning. New York: McGraw Hill, 1976.

3 Мещеркина Е. Феминистский подход к интерпретации качественных данных: ме-

тоды анализа текста, интеракции и изображения // Введение в гендерные исследования. Ч.I/ Под ред.И.Жеребкиной. Харьков: ХЦГИ, Санкт-Петербург: Алетейя, 2002. С.218.

4 См. Зверева В. Репрезентация и реальность // Отечественные записки. №4, 2003. С.344.

СМИ, играет важную роль в процессе, посредством которого общество признает или игнорирует те или иные социальные проблемы в качестве фокуса конфликтных интересов, намерений и целей. Способы аргументации, например, в газетных статьях, адресованных массовой аудитории, отличаются от тех, что используются в научном дискурсе. Зачастую риторика газетных публикаций сближается с политической: авторы незаметно для себя (а чаще незаметно для адресата) мнение выдают за знание, соответственную оценку объективируют и отождествляют с устоявшейся в обществе системой ценностей, играют категориями «я» и «мы»1. При этом идеологические предпосылки, из которых исходят авторы статей в популярных СМИ, как правило, не разрушают, а воспроизводят сложившиеся в обществе социальные иерархии, чтобы сформировать отношения базового доверия в процессе коммуникации с читателем.

Одна из базовых социальных иерархий основана на противопоставлении мужского и женского. Авторы текстов в СМИ, сознательно или неосознанно стремясь вписаться в общепринятые нормы бытования, на символическом уровне осуществляют воспроизводство гендерной дихотомии. Современные исследования националистической прессы показывают, что виктимизация женщин в постсоветской прессе является концептуальным кластером, включающим дискурсивные коды жертвы, жертвенности, объекта защиты, вины2. Как маргинальные, так и мэйнстримные средства массовой информации производят гендер, задействуя однозначно относимую к тому ли иному полу символику, используя образы супермужчины и суперженщины, Барби и Шварценеггера, феминисток и традиционных женщин, тем самым «создают диапазон возможных выборов и показывают, каковы шансы мужчин и женщин в управлении порядком»3.

По данным американских исследователей4, при передаче телевизионных сообщений о преступности происходит культивирование политически адекватных ценностей, такие программы способствуют общей поддержке правовой системы и умеренно консервативных взглядов. Если предполо-

1 Методология исследований политического дискурса: актуальные проблемы содер-

жательного анализа общественно-политических текстов. Вып.1. Минск: Белорусский госуниверситет, 1998. С.150.

2 Барчунова Т.В. Вариации в ж-миноре на темы газеты «Завтра» (женщины в символическом дискурсе националистической прессы) // Потолок пола / Под ред. Т.В.Барчуновой. Новосибирск: Новосибирский госуниверситет, Ресурсный Центр гуманитарного образования, 1998. С.89.

3 Здравомыслова Е., Тёмкина А. Социальное конструирование гендера: феминист-

ская теория // Введение в гендерные иследования.Ч.I./Под ред. Жеребкиной И.А. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. С.169.

4 Карлсон Дж. Телевизионное развлечение и политическая социализация // Назаров

М.М. Массовая коммуникация в современном мире: методология анализа и практика исследований. М.: УРСС, 1999. С.232-233.

жить, что эти выводы имеют отношение и к эффектам, оказываемой прессой, то можно понять, что информация, передаваемая о терроризме, имеет целью поддержку существующей политической системы, укрепление конформизма в отношении социальных норм и ценностей. В таких сообщениях наиболее просто и очевидно показать, кто является агрессором и кто жертвой, кто обладает властью, а кто должен этой власти подчиняться1.

Воспользуемся приемами М.Скривена и С.Тулмина и проанализируем начальные фразы статьи Р.Ямадаева2: «Для чеченца использовать женщину в войне большой позор. Если мужчина позволяет женщине вмешиваться в обычную бытовую драку, про него у нас говорят: он сам не мужчина, хуже бабы». Для этого составим таблицу (см.Табл.1 в Приложении) из четырех столбцов, в которых будем размещать а) компоненты текста, б) комментарии о выборе автором данных слов и вытекающих из них значений, в) понятый нами контекст и альтернативные способы выражения (альтернативный wording), г) идентификацию явных и неявных предпосылок и выводов автора.

Интерпретация, получемая из подробного анализа данного фрагмента текста, довольно обширна. Оборот «Для чеченца» используется автором для передачи обобщенного понятия этнической принадлежности; применение единственного числа и мужского грамматического рода позволяет автору опираться одновременно на две мифологемы – «настоящего мужчины» и «чеченского народа». В тексте заложены парные оппозиции чеченец/другой и мужчина/не-мужчина. Мужчина-чеченец выступает ключевым дискурсивным кодом этого текста, причем автор имплицитно высказывается от лица всего чеченского народа, независимо от социально-демо- графических данных, в том числе, пола, места проживания, гражданства, субъективного отношения представителей данной этничности – конкретных чеченцев – к военным действиям.

Следующим компонентом текста выступает глагол использовать, который, как правило, в русском языке употребляется в отношении технологии или объекта, вещи, а в данном случае подчеркивает активную роль использующего субъекта и пассивный характер используемого объекта, отсутствие у этого объекта собственной воли, желания и выбора. Зная общий сюжет и социальный контекст повествования, мы можем задать уточняющие аналитические вопросы о роли этого глагола в создании смысла высказывания: использовать в качестве кого или чего – снаряда, бойца, прикрытия, аргумента? Отметим, что чеченские женщины и так самым се-

1 Карлсон Дж. Телевизионное развлечение и политическая социализация // Назаров

М.М. Массовая коммуникация в современном мире: методология анализа и практика исследований. М.: УРСС, 1999. С.230.

2 Ямадаев Р. Они прячутся за женские спины, позор! // Комсомольская правда, 25 октября 2002.