2. Структурализм в. Я. Проппа

Другой работой, оказавшей впоследствии заметное влияние на развитие семиотики,

была книга известного русского исследователя фольклора Владимира Яковлевича Проппа

«Морфология сказки», опубликованная в 1928 г. Первоначально книга называлась

«Морфология волшебной сказки». Название было изменено русским издательством,

выпустившим книгу. Как отмечал впоследствии сам В. Я. Пропп, «чтобы придать книге

больший интерес, редактор вычеркнул слово "волшебной" и тем самым ввел читателей... в

заблуждение, будто здесь рассматриваются закономерности сказки как жанра вообще»

(Пропп 1983: 569).

В своей книге ученый обратился к анализу волшебных сказок из сборника А. Н.

Афанасьева. Весь анализ В. Я. Проппа исходил из того наблюдения, что в волшебных

сказках разные люди совершают одни и те же поступки, или (что одно и то же) одинаковые

действия могут совершаться очень по-разному. Волшебные сказки одинаковы, потому что

одинаковы поступки действующих лиц. Поступки действующих лиц, их действия В. Я.

Пропп назвал функциями. Обнаружилось, что многие сюжеты основаны на повторяемости

функций и что в конечном итоге все сюжеты волшебной сказки основаны на одинаковых

функциях, что все волшебные сказки однотипны по своему строению.

Схема волшебной сказки в самом общем виде выглядит следующим образом:

Происходит какая-то беда. К герою взывают о помощи. Он отправляется на поиски.

По дороге встречает кого-либо, кто подвергает его испытанию и награждает волшебным

средством. При помощи этого волшебного средства он находит объект своих поисков. Герой

возвращается, и его награждают.

Полученная схема — это единая композиционная схема, лежащая в основе волшебной

сказки. Она представляет собой «скелет», «остов» сказок, на котором располагаются

различные сюжетные линии. Таким образом, композиция, по В. Я. Проппу, — это фактор

стабильный, а сюжет — переменный.

Метод изучения повествовательных жанров по функциям действующих лиц оказался

продуктивным не только в применении к волшебным сказкам, но и к другим видам сказок.

Он используется также в исследовании повествовательных произведений мировой

литературы (там же: 566-584).

7 Мне удалось познакомиться с фрагментами этой работы в немецком переводе; см. (Nye

1978: 16-23).

3. Сложное целое а. М. Пешковского

Еще одним русским ученым, обратившимся к анализу языковых явлений, выходящих

за рамки отдельного предложения, был Александр Матвеевич Пешковский (1878—1933). Его

главный труд «Русский синтаксис в научном освещении», первое издание которого вышло в

1914 г., переиздавался несколько раз.

Наблюдения А. М. Пешковского расширили круг фактов, относимых к грамматике.

Так, он первым показал, что интонация может быть грамматическим средством. С его

именем связывают широко известный «принцип замены», сформулированный им в статье

«Интонация и грамматика»: «Чем яснее выражено какое-либо синтаксическое значение

чисто грамматическими средствами, тем слабее может быть его интонационное выражение

(вплоть до полного исчезновения), и наоборот, чем сильнее интонационное выражение, тем

слабее может быть грамматическое (тоже до полного исчезновения)» (Пешковский 1988:

373). И хотя в дальнейшем этот принцип не получил полного экспериментального

подтверждения, он оказал заметное влияние на развитие интонологии.

А. М. Пешковский ввел в лингвистический обиход понятие сложного целого. По его

словам, чем сложнее та синтаксическая единица, на которую наслаивается интонация и ритм,

тем больше их роль в языке (Пешковский 1938: 407). Под сложным целым А. М.

Пешковский понимал «сочетание предложений, соединенных союзами, союзными словами

или союзными синтаксическими паузами и не разъединенных разделительными

синтаксическими паузами» (там же: 410). Кроме пауз, находящихся внутри сложных целых,

существуют также паузы, находящиеся между отдельными сложными целыми (там же: 408).

По А. М. Пешковскому, речь состоит из совершенно беспорядочной смены одиночных

предложений и сложных целых. Основной интонационной единицей оказывается не

предложение и не сложное целое, а некая величина, в грамматическом отношении то

сложная, то простая. Это происходит потому, что те предложения, которые входят в состав

сложных целых, интонационно не самостоятельны и могут даже в известных случаях

интонационно сливаться с соседними частями своих сложных целых. Кроме того, отдельное

предложение может иметь интонационную законченность. А. М. Пешковский предлагал

назвать эту величину «интонационным единством», или, проще, «фразой». Под «фразой» он

понимал, таким образом, «всякий отрезок речи от одной разделительной паузы до другой,

независимо от того, из скольких предложений состоит он» (там же: 410).

Традиционное понятие предложения и понятие фразы в трактовке А. М. Пешковского

находятся в сложных и причудливых отношениях: 1) фраза есть всегда или предложение или

комплекс предложений; 2) предложение есть в огромном большинстве случаев фраза

(простая, сложная или частичная) и лишь в ничтожном меньшинстве случаев не образует

никакого интонационного единства; 3) комплекс предложений («сложное целое») есть всегда

фраза (сложная или, в редких случаях, простая); 4)частичная фраза есть всегда или

предложение внутри сложного целого, или синтаксически объединенная группа членов

внутри одиночного предложения (там же).

Таким образом, А. М. Пешковский вплотную подошел к проблеме систематического

изучения конститутивных признаков текста. Его рассуждения о сложном целом основаны на

пока еще интуитивном понимании того, что речь как линейно организованная

последовательность языковых единиц построена по определенным законам, действительным

не только в пределах отдельного предложения, но и рамках больших отрезков речи.

В дальнейшем идеи А. М. Пешковского о необходимости вычленения и описания

языковых единств, больших, чем предложение, были подхвачены А. И. Беличем, Н. С. По-

спеловым, И. А. Фигуровским и др. (см., напр. (Белич 1947: 15-22; Поспелов 1948: 31-41;

Фигуровский 1948: 21-31)). Нагляднее всего развитие идей А. М. Пешковского иллю-

стрирует следующая цитата из работы Н. С. Поспелова: «При изучении синтаксического

строя связной речи следует исходить не непосредственно из предложения, а из сложного

синтаксического целого, как синтаксической единицы, более независимой от окружающего

контекста связной речи» (Поспелов 1948: 41).