3.2. Характеристика основных идей Бруно

Чтобы понять философа, необходимо выявить основу его мыслей, источник понятий и дух, дающий им жизнь. Какова эта основа, источник, дух Бруно?

Недавние исследования проливают свет на эти вопросы. Шифр к идеям Бруно — в их магико-герметическом характере. Бруно идет по стопам философов Возрождения, но удержаться в рамках хрис­тианской ортодоксии ему не удается. Более того, идеи Бруно могут быть поняты как род возрожденческого гнозиса с элементами еги­петской религиозности, характерной для герметических сочинений. Неоплатонизм служит основой и концептуальной схемой этого типа религиозного видения.

Документальное подтверждение этому — недавнее исследование F. A. Yates (в уже цитированной книге "Джордано Бруно и гермети­ческая традиция" ("Giordano Bruno e la tradizione ermetica"), развя­зывающее многие узлы в интерпретации работ Бруно. "Философия Бруно, — пишет Yates, — изначально герметична... он был гермети-ком наиболее радикального типа, с особой магико-религиозной миссией...".

Что же пытался сделать Бруно? Все очень просто, замечает Yates. Он возвращает возрожденческую магию к ее языческим истокам, оставив слабые попытки Фичино выработать безобидную магию, утаив ее основной источник, "Асклепиус" (который за создание идолов и амулетов был осужден св. Августином). Христианский герметизм без "Асклепия", по мысли Бруно, смешон. Следует вос­становить культ природных богов Греции и религию, с помощью которой египтяне постигли божественные идеи, интеллигибильное Солнце, Единое неоплатоников. Вот как Бруно цитирует в "Изгнании" плач "Асклепия" в его последнем пророчестве: "Ты не знаешь, о Асклепий, что, как Египет — образ неба... так наша земля — мировой храм. Но, увы, наступит время, когда станет ясно, что Египет тщетно старался быть ревнивым хранителем божественного. <...> О Египет, Египет, от твоих религий останутся только легенды. <...> Темноту предпочтут свету, смерть будут считать полезнее жизни, никто не станет возводить очи к небу, на верующего будут смотреть как на безумного, кощунника считать благоразумным, неистового сильным, наихудшего лучшим. И, по­верьте мне, будет осужден на смерть тот, кто религии предпочтет рассудок; потому что возникнет новый суд, новые законы, не останется ничего святого, ничего почитаемого: не будет слышно слова, достойного неба и небожителей. Останутся только падшие ангелы, которые, смешавшись с людьми, принудят несчастных к дерзости на всякое зло, как если бы оно было справедливым; начнутся войны, грабежи, обман и все противное душе и природной справедливости: наступят старость, расстройство мира, утрата веры. Но будь спокоен, Асклепий, потому что после того, как все это случится, Отец и Господь Бог, правитель мира, всемогущий покро­витель... несомненно, положит конец безобразию, призвав мир к его исконному образу".

"Египтянство" Бруно — это "благая религия", разрушенная хрис­тианством, к которой следует вернуться, пророком которой он себя чувствует, принимая миссию реаниматора. Последний фрагмент из работы Yates завершает картину этой новой экзегезы: "Таким обра­зом, Бруно отклоняет все попытки Фичино сконструировать форму теологии, в которой древние теологи и маги вписаны в христианский платонизм. В "Corpus Henneticum" Бруно увидел египетскую рели­гию в неоплатонической форме теургического и экстатического опыта, как восхождение к Единому. Именно так интерпретировали неоплатоники поздней античности египетскую традицию. Однако мы не находим у Бруно рабского подражания этому типу неоплато­низма с его мистериософским культом. Он, конечно, испытал боль­шое влияние Фичино и Пико, со всем аппаратом каббалистических и христианских ассоциаций, синкретизма различных философских и религиозных учений, древних и средневековых. Следует также напомнить, что Джордано Бруно в конце XVI в. был свидетелем трагических проявлений религиозной нетерпимости. Тогда в рели­гии герметизма искали терпимости, видели дорогу, которая приведет к объединению различных сект, а не к их взаимоуничтожению. Среди различных исповеданий христианского герметизма, католи­ческого и протестантского, большая их часть избегала магии. В этот момент является Джордано Бруно, который, взяв за основу магичес­кий герметизм; предсказывает нечто вроде египетской контррефор­мы, возвращение к египетской традиции, благодаря которой религиозные проблемы исчезнут; наконец, он защищает нравственную реформу, делая акцент на важности благих общественных начина­ний, этики, отвечающей критериям общественной пользы".

Понятно, что Бруно не мог найти общего языка ни с католиками, ни с протестантами (строго говоря, его сложно назвать христиани­ном, потому что, в конце концов, он поставил под сомнение божественную природу Христа и основные догматы христианства). Тезисы, которые он брал то здесь, то там, были тактическими опорами для проведения собственной реформы. Именно поэтому он вызывал в любом окружении, где бы ни преподавал, яростную реакцию. Он не мог примкнуть ни к одной религии. Создать новую религию — вот его цель.

И все же он был "опьянен Богом " (выражение Новалиса, относя­щееся к Спинозе), и "бесконечное было его началом и концом" (так говорил Шлейермахер о Спинозе). Но речь идет о Божественном и Бесконечном неоязыческого типа, выраженных в концептуальном аппарате неоплатонизма, в интерпретации Николая Кузанского и Фичино.