6.13. "Оиыт" — это "эксперимент"

Опыт — это научный эксперимент, а в ходе эксперимента разум не может быть пассивным. Он активен: делаются предположения, из них с четкостью извлекаются следствия, а затем исследуется, насколько они соответствуют действительности. Галилей безразли­чен к происхождению понятий, используемых для интерпретации опыта, как безразличен к причинам, — в этом он явно отходит от старой метафизики природы. Разум не пассивен в опыте, он его проектирует. И он делает это, чтобы проверить, верно ли его предположение, с тем, чтобы "трансформировать случайное и эм­пирическое в необходимое, регулируемое законами" (Э. Кассирер). Итак: научный опыт состоит из теорий, устанавливающих факты, и из фактов, контролирующих теории на основе взаимопроникновения и взаимокорректировки. Аристотель, по мнению Галилея, изменил бы мнение, обнаружив факты, противоречащие его идеям. С другой стороны, гипотезы могут быть использованы для измене­ния косных теорий, которые никто не осмеливается оспаривать. Именно так случилось с системой Аристотеля—Птолемея: до Копер­ника и после все видели на рассвете, как всходило Солнце; Коперник заставляет нас видеть, как опускается Земля. А вот другой пример того, как теория может изменить интерпретацию фактов, основан­ную на наблюдении. В "Беседах" Сагредо, отвечая на возражения эмпирического характера на закон, согласно которому скорость движения с естественным ускорением должна расти пропорциональ­но времени движения, утверждает: "Это та трудность, которая наво­дила меня на размышления с самого начала. Но вскоре я отказался от этих мыслей. Возвращение к ним было результатом того же опыта, который в настоящее время беспокоит вас. Вы говорите, что опыт показывает, как тело, едва выйдя из состояния покоя, сразу обретает значительную скорость; а я говорю, что этот самый опыт показывает нам, что первые движения падающего тела, пусть очень тяжелого; очень медленны". Дискуссия заканчивается следующим образом: "Пусть теперь видят, как велика сила правды, если сам опыт,¹ который на первый взгляд показывал одно, при лучшем рассмотре­нии убеждает нас в обратном". Конечно, "то, что показывают нам опыт и чувство", должно предпочесть "любому рассуждению, хотя бы оно и казалось хорошо обоснованным". Но чувственный опыт рождается как плод запрограммированного эксперимента — это попытка заставить природу ответить. i

6.14. Роль мысленных экспериментов

Мнение, что опыт играет в мышлении Галилея второстепенную и вспомогательную роль, возникло оттого, что Галилей размышлял над экспериментами, выполненными не им и иногда слишком идеализированными, например: нужно предположить отсутствие какого-либо сопротивления; следует вообразить, что движение имеет место в пустоте; мы должны думать о почти бестелесных плоскостях и о совершенно круглых движущихся телах и т. д. Но и здесь нужно сначала уточнить две вещи. Даже если теория входит в противоречие со "случаями", это не значит, что ее нужно отвергнуть. "Но в этом я буду,* скажем так, удачливым, ведь движение тяжестей и возможные при этом случаи в точности соответствуют случаям, выявленным мною в определении движе­ния". Математически совершенная теория — и в качестве таковой имеющая собственную ценность — оказалась к тому же истинной. Во-вторых, следует уточнить, что не является истинным. Например, эксперименты с идеализированными наклонными плоскостями не были осуществлены как неисполнимые. Т. В. Settle, около двад­цати лет назад, воспроизвел эксперименты на наклонных плос­костях, столь тщательно описанные Галилеем, и смог подтвердить, что они получаются в пределах точности, запланированной Гали­леем. А теперь о различии, о котором упоминалось ранее: это различие между выполнимыми экспериментами и экспериментами мысленными, или воображаемыми. Что касается первых, теория проверяется здесь на базе наблюдаемых следствий -(так, доказуемо, что подзорная труба дает правдивые образы; что на Луне есть горы; доказуем закон движения с равномерным ускорением; что на солнце есть пятна и т. д.). Но существуют также и мысленные эксперименты, и в сочинениях Галилея их очень много. Это не геометрические идеализации (геометрические модели эмпиричес­ких событий), которые, будучи интерпретированы на базе дейст­вительности, говорят нам, сколько они близки, — речь идет об экспериментах, которые неосуществимы. Однако нельзя сказать, что такие эксперименты бесполезны, наоборот, важно видеть возможности их применения. И если они носят не апологетический (оправдательный), но критический характер, то могут оказать помощь в деле прогресса науки. Один из ментальных эксперимен­тов, по мнению Поппера, с одной из наиболее простых и остро­умных аргументаций в истории рациональной мысли по поводу вселенной содержится в критике Галилеем теории движения Арис­тотеля.

Доказывая ложность предположения Аристотеля, что естествен­ная скорость более тяжелого тела больше скорости тела более легкого, Галилей аргументирует: "Если у нас есть два движущихся тела с неравной естественной скоростью, очевидно, что, если бы мы соединили более медленно двигающееся с более быстрым, то последнее потеряло бы в скорости, а первое, благодаря более скорому, двигалось бы быстрее". "Если это так и одновременно верно, что, например, бульшая махина движется на восьмой скорости, а меньшая — на четвертой, то, если соединить обе их вместе, новый агрегат будет двигаться со скоростью меньшей, чем восьмая; но ведь два камня, соединенных вместе, образуют камень больший, нежели первый, двигавшийся на восьмой скорости; следовательно: агрегат, масса которого больше, будет двигаться медленнее, чем первый, который меньше, что противоречит вашему предположению". "В этом воображаемом эксперименте Галилея я вижу, — комментирует Поппер, — совершенно новую модель. Речь идет об аргументации с целью критики". И Галилей, разрушая "эмпирическую базу" концепции Аристотеля — Птолемея, умело использовал такие эксперименты.

"Последователи Аристотеля, — пишет П. К. Фейерабенд, — ис­кали доказательства (например, с падением камня с башни) против Коперника, обращаясь к наблюдению; Галилей переворачивает их аргументацию с целью вскрыть причины, из-за которых возникли противоречия. Неприемлемые интерпретации заменены други­ми. <...> Таким образом появляется совершенно новый «опыт».

Неразличение выполнимых и воображаемых экспериментов и непонимание роли мысленного эксперимента (роли, которая может быть не только критической, но и эвристической), являлось источ­ником плохих или, по крайней мере, однобоких интерпретаций. Источником ошибок была также идентификация научного опыта с голым наблюдением (но возможно ли "чистое" наблюдение?).. На­учный опыт Галилея — это эксперимент, совокупность теорий, которые утверждают "факты" ("факты" из теории), и факты, кото­рые контролируют теории. Если вопрос поставлен правильно, то нетрудно понять, в каком смысле и каким образом Галилей был теоретиком гипотетико-дедуктивного метода. Кант в "Критике чис­того разума" напишет: "Когда Галилей пустил шарики по наклонной плоскости, причем их вес выбрал он сам, а Торричелли взвесил воздух, который, как он уже знал, равен весу определенного столба известной жидкости... это было откровением для всех исследовате­лей природы. Они поняли, что разум видит только то, что он сам производит по собственному рисунку и что он должен идти впереди заставить природу ответить на его вопросы; и не допускать, чтобы она понукала им, так сказать, с помощью вожжей; иначе наши наблюдения, сделанные случайно и без заранее выработанного рисунка, не привели бы к необходимому закону, в котором нуждается и разум ".

Галилео Галилей (1546-1642) завершает натурфилософию эпохи Возрождения и, с другой стороны, является одним из основоположников естествознания Нового времени. Галилей разработал принципы механики (ее важнейшего раздела динамики), сделал ряд важных астрономических открытий. Одним из первых он скон­струировал подзорную трубу и с ее помощью обнаружил на Луне «горы» и «моря», наблюдал спутники Юпитера, узнал, что Млечный Путь состоит из бесчисленно­го скопления звезд и т. д. Галилей заменил органистически-гилозоистическую трактовку природы геометрически-механической.

Как и Кампанелла, Галилей говорил о двух «книгах» — Священном писании как книге Божественного откровения и о Природе как книге Божественного тво­рения. «Философия природы написана в величайшей книге, которая всегда от­крыта перед нашими глазами, — я разумею Вселенную, но понять ее сможет лишь тот, кто сначала выучит язык и постигнет письмена, которыми она начертана. А написана эта книга на языке математики, и письмена ее — треугольники, окруж­ности и другие геометрические фигуры, без коих нельзя понять по-человечески ее слова: без них кружение в темном лабиринте».

Как же нужно относиться к Библии? По мнению Галилея, Священное писание в принципе верно, но необходимо учитывать тот факт, что его главная цель — моральное поучение, что оно приспособлено к уровню необразованных людей. Образованные же люди не могут придерживаться буквального смысла Писания, особенно в тех случаях, когда этот смысл противоречит результатам научных ис­следований.

Галилей отказывается от антропоморфных моментов в понимании природы. Сущность природы раскрывается не на путях «скрытых качеств», «внутренних форм», «симпатий и антипатий» и т. п. Природа проста и упорядочена, все ее явле­ния регулярны и необходимы. Она действует в соответствии с совершенными и незыблемыми математическими законами.

Источник рационального в природе — Божественный разум. При сотворении мира Бог вложил в него строгую математическую необходимость, которую с тру­дом постигают люди. Исследование природы — занятие столь же благочестивое, как и изучение Библии: «То, как Господь Бог предстает перед нами в явлениях природы, достойно восхищения ничуть не в меньшей степени, чем Его дух в свя­щенных строках Библии».

При объяснении природы Галилей придерживается атомистической концеп­ции. Он пытается выделить те характеристики материи, которые можно измерить, чтобы затем установить между ними зависимости, выражаемые математическими законами. Такими характеристиками являются пространство, время, тяготение, скорость, ускорение, инерция, сила и импульс.

Галилей продолжает концепцию различения качеств, которая присутствовала в античном атомизме. «Никогда я не стану от внешних тел требовать чего-либо иного, чем величина, фигура, количество и более или менее быстрое движение для того, чтобы объяснить возникновение ощущений вкуса, запаха и звука, и думаю, что если бы мы устранили уши, языки, носы, то остались бы только фигуры, числа, движения, но не запахи, вкусы и звуки, которые, по моему мнению, вне живого существа являются не чем иным, как только пустыми именами».

Галилей размышляет о характере научного исследования и говорит о необходимости сочетания в нем анализа и синтеза. В ходе анализа исследуемое явление расчленяется на более простые составляющие его элементы. В процессе синтеза выдвигается гипотеза, с помощью которой можно объяснить факты; при проведении исследования нужно учитывать, что в основе всех явлений природы лежит универсальная причинность.

Кроме того, Галилей считает, что при изучении явлений нужно прибегать к идеа­лизации (например, отвлекаться от сопротивления воздуха, трения). В процессе: научного познания нужно выделить наиболее фундаментальные свойства явлений, измерить их, найти количественные соотношения между ними и дедуктивно построить физику на основе фундаментальных физических принципов. Галилей подчеркивает объективность законов природы.

ДЖОРДАНО БРУНО:

РЕЛИГИЯ КАК МЕТАФИЗИКА БЕСКОНЕЧНОГО И "ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭНТУЗИАЗМ"

3.1. Жизнь и творчество

Джордано Бруно родился в Ноле в 1548 г. При крещении ему дали имя Филиппо; имя Джордано он получил в монастыре Сан Доменико в Неаполе совсем молодым, а с 1572 г. стал священником.

Еще в годы студенчества проявился его характер мятежника, и в 1567 г. против него был начат процесс, который остался незавер­шенным.

В 1576 г. было возбуждено новое дело, не столько по подозрению в ереси, сколько из-за убийства одного из собратьев-монахов, кото­рый донес на него. На самом деле подозрение было необоснован­ным. Но ситуация усложнилась настолько, что Бруно вынужден был бежать в Рим, невзирая на монашеский сан, потом на Север (Генуя, Ноли, Савона, Турин, Венеция), а затем в Швейцарию, в Женеву, где он сблизился с кальвинистскими кругами. Но вскоре у него возникли разногласия и с теологами-кальвинистами.

С 1579 г. Бруно жил во Франции. Первые два года он провел в Тулузе, а в 1581 г. перебрался в Париж, где ему удалось привлечь к себе внимание Генриха III, у которого он получил защиту и поддержку.

В 1583 г. в свите французского посла он отправился в Англию, где жил в основном в Лондоне. Некоторое время он провел также в Оксфорде, однако поссорился там с преподавателями университета, которых считал "педантами". Недавно обнаруженные документы свидетельствуют, что оксфордские ученые обвинили его в плагиате, использовании в своих лекциях идей, заимствованных у Фичино (магико-герметическую доктрину).

В 1585 г. он возвратился в Париж, но вскоре почувствовал, что не может больше пользоваться защитой короля, и после одной бурной стычки с последователями Аристотеля вынужден был бежать.

На этот раз он избрал лютеранскую Германию. В 1586 г. Бруно обосновался в Виттенберге, где публично восхвалял лютеранство. Но и здесь не задержался надолго. В 1588 г. он попытался добиться расположения императора Рудольфа II Габсбурга, но безуспешно. Через несколько месяцев вновь вернулся в Германию, где в 1589 г. в Гельмштадте вступил в лютеранскую общину, откуда через год был изгнан.

В 1590 г. -. философ перебрался во Франкфурт, где опубликовал свою трилогию — три большие поэмы на латинском языке. Во Франкфурте он через книгопродавцев получил приглашение от знаменитого венецианца Джованни Мочениго, желавшего изучить мнемотехнику (искусство запоминания), в которой Бруно знал толк. Он неосторожно принял приглашение и вернулся в Италию в 1591 г. В том же году Мочениго донес на Бруно в Священную канцелярию.

В 1592 г. в Венеции начался процесс над Бруно, который завер­шился его осуждением. В 1593 г. в Риме философ снова предстал перед судом. После безуспешных попыток убедить его отречься от некоторых тезисов Бруно был приговорен к сожжению на костре, что и было исполнено на Кампо деи Фьори (Поле цветов) 17 февраля 1600 г.

Бруно не отрекся от своих философско-религиозных взглядов, и умер, самой гибелью утверждая их. "Он умер, чтобы жила его философия. Таким способом он бросил вызов, и судебный процесс возобновился: он был продолжен совестью итальянского народа, который осудил тех, кто его убил" (А. Гуццо).

Многочисленны труды Бруно. Среди них особого упоминания заслуживают: комедия "Подсвечник" ("Candelaio", 1582), "О тенях идей" ("De umbris idearum", 1582), "Пир на пепле" ("Cena de le Ceneri", 1584), "О причине, начале и едином" ("De causa, principio et uno", 1584), "О бесконечности, вселенной и мирах" ("De rinfinito, universo e mondi", 1584), "Изгнание торжествующего зверя "("Spaccio de la bestia trionfante", 1584), "О героическом энтузиазме" ("De gli eroicifurori", 1585), "Онаименьшем"("Deminimo", 1591), "Омонаде" ("De monade", 1591), "О неизмеримом и неисчислимом"("De immenso et innumerabilibus", 1591).