28. Художественное своеобразие «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха.

Посмотрим, какое художественное воплощение нашли этические взгляды Плутарха, каково своеобразие жанра и стиля "Сравнительных жизнеописаний". Почти все биографии Плутарха строятся приблизительно по одной схеме: повествуется о происхождении героя, его роде, семье, юных годах, воспитании, его деятельности и смерти. Таким образом, перед нами проходит вся жизнь человека, рисуемая в морально-психологическом аспекте, с выделением некоторых сторон, важных для авторского замысла.

Очень часто моральные размышления предваряют биографию героя и сосредоточиваются в первых главах. Иной раз биография замыкается обстоятельным заключением с обращением к другу ("Демосфен", гл. 31), а иной раз конец неожиданно обрывается ("Александр", гл. 56), как бы символизируя этим случайную и безвременную гибель блестящей, славной жизни.

Некоторые биографии до предела насыщены, занимательными анекдотами и афоризмами.

Стоит только вспомнить остроумные ответы гимнософистов Александру Македонскому ("Александр", гл. 64), предсмертные слова Демосфена (гл. 29), воина Калликрата в битве при Платеях ("Не смерть меня печалит, но горько умереть, не переведавшись с врагами", "Аристид", гл. 17) или Красса (гл. 30), а также беседу Брута с призраком перед решающим сражением ("Цезарь", гл. 69), слова Цезаря о погибшем Цицероне ("Цицерон", гл. 49) или слова о честности полководца, обращенные Аристидом к Фемистоклу ("Аристид" гл. 24).

Плутарх стремится выделить наиболее яркие черты в характере не только человека, но даже целого народа. Так, он подчеркивает умение Алкивиада приспособиться к любым обстоятельствам ("Ал-кивиад", гл. 23), благородство юного Деметрия, своей находчивостью спасшего Митридата ("Деметрий", гл. 4), страстное соперничество греков после битвы при Платеях, когда они были готовы перебить друг друга из-за трофеев, а затем великодушно отдали их гражданам Платей ("Аристид", гл. 20), стихийное буйство римской толпы, хоронящей Цезаря ("Брут", гл. 20).

Плутарх - мастер психологических деталей, запоминающихся и часто даже символических. Он ценит внутреннюю красоту человека, несчастного, замученного и утерявшего всю свою внешнюю прелесть ("Антоний", гл. 27 и 28 о Клеопатре). Вся история любви Клеопатры и Антония полна этих удивительно тонких наблюдений (например, гл.67, 78, 80, 81). А как символично сожжение убитого Помпея на костре из трухлявых лодок или жест Цезаря, взявшего кольцо от гонца с головой Помпея, но отвернувшегося от него ("Помпеи", гл. 80). Или следующие подробности.

Цезарь плывет, не выпуская из рук записные книжки ("Цезарь", гл. 49); он сам разжал пальцы, схватившие кинжал, видя, что Брут убивает его ("Брут", гл. 17), а Цицерон сам вытягивает шею под удар мечом, и ему, великому писателю, отрубают не только голову, но и руки ("Цицерон", гл. 48).

Плутарх - острый наблюдатель, но он умеет набросать мощными мазками и широкое трагическое полотно. Таковы, например, смерть Антония в усыпальнице Клеопатры ("Антоний", гл. 76-77), горе царицы (там же, гл. 82-83), ее самоубийство в роскошных одеяниях владычицы Египта (там же, гл. 85) или гибель Цезаря (его убийцы в остервенении стали наносить удары друг другу; "Цезарь", гл. 66) и Демосфена, с достоинством принявшего яд ("Демосфен", гл. 29). Плутарх не забывает уверить читателей, что трагические события подготовлены богами, потому так много у него предзнаменований (например, Антоний предполагает о своей гибели, так как бог Дионис со своей свитой покинул его; "Антоний", гл. 75), пророческих гаданий ("Цезарь", гл. 63), чудесных знамений ("Цезарь", гл.69 - явление кометы) и действий ("Александр", гл. 27: вороны ведут войска греков).

Весь трагизм человеческой жизни рисуется Плутархом как результат превратностей и вместе с тем закономерностей судьбы. Так, Великого Помпея погребают два человека - его старый солдат и раб, отпущенный на свободу ("Помпеи", гл. 80). Иной раз даже говорится о том, что человека, идущего к гибели, направляет не разум, а демон (там же, гл. 76). Судьба смеется над человеком, и великие гибнут от руки ничтожества (смерть Помпея зависит от евнуха, учителя риторики и наемного солдата; там же, гл. 77); от того, кого они сами когда-то спасали (Цицерона убивает трибун, которого он когда-то защищал; "Цицерон", гл. 48); мертвого Красса парфяне везут в обозе вместе с блудницами и гетерами, и, как бы пародируя триумфальное шествие римского полководца, впереди этого обоза едет обряженный под Красса пленный солдат ("Красе", гл. 32); Антоний, похваляясь, выставил голову и руки убитого Цицерона, но римляне увидели в этом злодеянии "образ души Антония" ("Цицерон", гл. 49). Вот почему для Плутарха смерть человека, направляемая судьбой, совершенно естественна, как закономерно и возмездие судьбы, воздающей за злое дело ("Красе", гл. 33, "Помпей", гл. 80, "Антоний", гл. 81, "Цицерон", гл. 49, "Демосфен", гл. 31, где прямо говорится о мстящей за Демосфена Справедливости).

Плутарху присуще не только умение понять и изобразить жизнь в аспекте героической суровой и мрачной патетики, он умеет придать своим полотнам сияние и блеск роскошной декоративности: например, плавание Клеопатры по Кидну среди упоения любви, изысканности чувств и изобилия счастья ("Антоний", гл. 26) или великолепие триумфа римского полководца ("Эмилий Павел", гл. 32-34).

Однако Плутарх не только пользуется приемами декоративной живописи. Он понимает (как и многие писатели эллинистическо-римского мира, например Полибий, Лукиан) самую жизнь человека как некое театральное представление, когда по велению Судьбы или Случая разыгрываются кровавые драмы и веселые комедии. Так, он подчеркивает, что убийство Цезаря произошло рядом со статуей Помпея, некогда убитого из-за соперничества с Цезарем ("Цезарь", гл. 66). Его Красе гибнет беспомощно и даже почти случайно, по иронии судьбы становясь участником подлинного театрального представления: голову Красса бросают на сцену во время постановки "Вакханок" Еврипида, и она воспринимается всеми как голова растерзанного вакханками царевича Пенфея ("Красе", гл. 33). Демосфен у Плутарха видит перед смертью сон, в котором он состязается со своим преследователем Архием в трагической игре. Как многозначительно передает Плутарх подсознательное чувство человека, проигравшего дело жизни: "И хотя он (Демосфен) играет прекрасно и весь театр на его стороне, из-за бедности и скудости постановки победа достается противнику" ("Демосфен", гл. 29). "Судьба и история", по словам автора, переносят действие "с комической сцены на трагическую" ("Деметрий, гл. 28), а завершение одной биографии и переход к другой Плутарх сопровождает таким замечанием: "Итак, македонская драма сыграна, пора ставить на сцену римскую" (там же, гл. 53).

Вся эта театральность и грандиозность немыслимы у Плутарха без чувства не только греческого, но и римского патриотизма. Замечательны в этом отношении сцены перед битвой с персами при Платеях, когда афиняне подбадривают друг друга ("Аристид", гл. 16), когда спартанцы идут бесстрашно в бой, а сам Аристид вынужден напасть на греков - союзников Мардония (там же, гл. 18); величава патетика битвы Помпея и Цезаря при Фарсале ("Помпеи", гл. 70). Здесь чувствуется страстная привязанность Плутарха к родной Греции, но также и гордость гражданина великой Римской империи.

Таким образом, в "Сравнительных жизнеописаниях" повествование ведет умный и умелый рассказчик, не докучающий читателю моралист, а добрый и снисходительный наставник, который не обременяет своего слушателя глубокой ученостью, а стремится захватить его выразительностью и занимательностью, острым словом, вовремя рассказанным анекдотом, психологическими деталями, красочностью и декоративностью изложения. Стоит прибавить, что стиль Плутарха отличается благородной сдержанностью. Автор не впадает в строгий аттикизм и, как бы ориентируясь на живое разнообразие языковой стихии, вместе с тем не погружается в нее безоглядно. В этом отношении примечателен небольшой набросок Плутарха "Сравнение Аристофана и Менандра", где ясно чувствуется симпатия писателя к стилю Менандра. Слова, обращенные к этому излюбленному эллинистическому комедиографу, можно отнести и к самому Плутарху: "Какую бы страсть, какой бы характер, стиль ни выражал и к каким бы разнообразным лицам ни применялся, он остается всегда единым и сохраняет свою однородность, несмотря на то, что пользуется самыми обычными и ходячими словами, теми словами, что на языке у всех", и стиль этот, будучи однородным, "подходит тем не менее к любому характеру, к любому настроению, к любому возрасту".